Алексей БЕЛЯКОВ
Короче, теперь я не буду возражать моим старшим детям, не буду спорить, если они решат отсюда уехать. Пусть, если им захочется. Даже мой вечный дурацкий оптимизм, бескрайний как степь, занесло тяжелым снегом в последние дни.
Время торжествующей подлости. Время расчетливой жестокости.
Да, я много лет я жил при социализме, тоскливом и безысходном. Видел разных людей — трусливых чиновников, суетливых активистов, даже убежденных коммунистов встречал, как ни смешно. И однажды меня замели на митинге в 80-е, в отделении со мной общался какой-то майор.
Но я не встречал откровенных подлецов, которые бы с улыбкой признавали, что они циничные сволочи и твари. Пропагандисты в телевизоре бывали с гневной задоринкой, но вызывали чаще скуку, а омерзения не вызывали. Тот майор был просто унылым майором, которому явно хотелось домой, а не мочить этих юных демонстрантов. Нас с другом отпустил легко.
Теперь не то. Время торжествующей подлости. Время расчетливой жестокости.
Сейчас мы достигли таких высот мерзости, что ублюдочные персонажи Достоевского — это «спят усталые игрушки».
Да, я знаю, что мерзавцы сдохнут или передушат друг друга, и будет это довольно скоро. Но зачем моим детям терять годы на это ожидание?
Фигня еще в том, что эту подлость и жестокость многие не то, что одобряют — радостно приветствуют. Буквально ликуют и пляшут. Людям нравится, когда измываются, унижают и бьют, искренне нравится. Что делать с этими людьми — я не понимаю. Они же рядом со мной, я с ними общаюсь, мы болтаем мило о собачках и детях. А потом вдруг такая приятная, интеллигентная женщина восклицает: «Как хорошо, что посадили этого клоуна!». Ее радует сам факт посадки. И отравление не вызывало особых возражений, «да это всё спектакль». Никакие аргументы тут не работают, отмахивается. И вот мы вчера говорили о собачках, а теперь я не понимаю – как с ней разговаривать. Она ликует от жестокости и подлости. Она в восторге.
А я в растерянности.
…Пусть мои дети уезжают, если захотят, теперь не буду переубеждать. Сам я останусь, я никуда отсюда, здесь помру. Это моя страна, моя кровеносная система привязана к ней, все мои артерии и вены.
Но в последние дни кусочек сердца мне отморозили.
