Это был май 1998 года. Вечером у младшего сына поднялась температура. Дала жаропонижающее. Наутро он долго спал – день был выходной, праздничный – 11 мая. Когда проснулся, пожаловался на боли в животе. Градусник показывал – 37,6. Решила не рисковать, показать Саньку врачу. Он был бледный, вялый…До больницы еле дошел. Детский доктор Алексей Вульсфсон уже собирался заканчивать прием, пока мы доплелись. Осмотрев ребенка, сердито выговорил мне: когда надо – вы не идете, а когда не надо – приходите!
Тут, конечно, доктор погорячился: мы-то пришли. Значит тот самый случай, когда надо! Но по его тону поняла, что дело серьезное. Он вместе с нами отправился на прием в поликлинику к хирургу. У кабинета очередь. Алексей Юрьевич пропускает ребенка вперед. В очереди начинаются упреки – мы тут сидим два часа, а вы лезете…. В общем, ничего нового. Людей можно понять. Хирург направляет на анализы. В лаборатории предлагают прийти после праздников.
-Как? – удивляюсь я. – Сказали же – срочно!
- А где соответствующая пометка?
Бегу к хирургу. Прошу поставить «Cito!». Медсестра охает: «Забыла». В лаборатории берут анализы, просят подождать в коридоре. Через несколько минут выбегает лаборант, несет результаты анализов к доктору. Тот выписывает направление на госпитализацию – анализы плохие. Нужна срочная операция.
В приемной вызывают дежурного врача. Приходит заведующий хирургическим отделением Александр Николаевич Кирмас. Осматривает: похоже на аппендикс. Санек – бледный, испуганный. Я его утешаю:
- Не переживай! Аппендицит – это банальная операция. Минут 20 и все готово!
Нас поднимают наверх в палату. Пока санитарка стелет постель (мне не позволила: я сама!), медсестра ставит мальчишке клизму и делает какой-то укол. Звоню мужу в ГОК – отпрашивайся и приезжай – Санька готовят к операции, вдруг понадобится переливание крови, а мы не знаем, какая у него группа – твоя или моя. Впоследствии выяснилось, что ни моя, ни мужа. Своя собственная – четвертая положительная.
Время идет, а ребенка на операцию не везут. Только меняют баллон за баллоном в капельнице. Потом выясняется – в больнице отключили воду, ждут, когда дадут. Наконец-то приходит медсестра, подвозят каталку: ну давай, ложись, не бойся. Поедем, прогуляемся. Отношение в отделении - самое доброжелательное.
Санечку увозят, а мы с мужем занимаем свой пост напротив операционной. Ждем. Сначала просто волнуемся, тихонько переговариваемся друг с другом. Потом напряженно молчим, не глядя друг на друга. Потом в поле зрения – только белая дверь операционной. Проходит 20 минут, 30, 40… час… Что-то не то. Меня начинает трясти. Из операционной то и дело выбегают медсестры. На вопрос: как дела? Отвечают стандартно: доктора работают. Понимаю, что если бы было все хорошо, сказали бы менее напряженное – операция заканчивается, или все идет нормально.
Уже и без слов ясно – что ненормально, что-то пошло не так… Наконец-то выходящий медперсонал сообщает: скоро вывезут. Операция закончилась…. Они уже менее напряженные, но в глаза почему-то не смотрят.
Саню вывозят бледного как полотно, укрытого такой же белой простыней. Идем за каталкой в палату – он открывает глаза, видит нас и слабо улыбается. Опять проваливается в забытье.
Через несколько минут Санек вновь приходит в себя и первое, что я слышу:
- Мама! Я все видел!
-В зеркало? – спрашиваю я. Свою операцию по удалению аппендицита я видела именно в зеркале на потолке. Саня слабо мотает головой:
- Нет! Через душу, - и рукой показывает, как это было: из груди через рот выходила душа.
Больные в палате настораживаются:
- Что он говорит?
- Может, бредит?
- Да непохоже…
Медсестра просит меня пройти к оперирующему доктору.
Господи! Спасибо, что ты в этот день послал нам именно Стасиса Стасиевича Бачанскаса! Он в это время не работал в ЦРБ, а был лишь дежурным доктором – раз в четыре дня. Светлая память этому замечательному доктору и человеку! Доктор от Бога! Он предлагает мне присесть и начинает говорить о том, что диагноз об остром аппендиците не подтвердился. Аппендикс был абсолютно спокойным. Хотя мы его тоже вырезали. А вот паховые лимфоузлы были не просто воспалены. Во время операции они лопнули, пришлось делать промывание кишечника. А означает это одно из двух – или это опухоль, или (на что надежда) лимфоузлы воспалились от удара – внизу живота у ребенка ссадина. Одним словом, ждем результатов гистологии.
Последние слова доктора слышу через шум в ушах. Ноги как ватные. Перед глазами – пелена… Откуда? Ему же всего 10 лет… Ребенок любимый, желанный…
Мир вокруг резко изменился. Исчезли краски, звуки. Остались одни чувства и мысли, которые никак не могли найти места. Возвращаюсь в палату белее Саньки. Он спит. Сажусь на стульчик возле него и не могу унять предательские слезы. Они льются как из ручья. Лежащий рядом мужчина Виктор Лукоянов – горняк, тихонько спрашивает: что случилось? Нехотя пересказываю слова доктора. Дядь Витя реагирует бурно:
- Успокойся! Еще ничего не известно! У меня-то диагноз уже известен. И что? Умирать? Перестань! Верь в лучшее!
Его слова меня приводят в чувство. Хоть немного. Саня опять приходит в себя от наркоза и опять сообщает, что он все видел. Вновь отключается. Потом часа через два его рассказ становится более подробным. Он начинает пересказывать, как видел сам процесс операции, о чем говорили врачи, и как, где, какой формы и цвета он видел внутренние органы в своем организме. Все, кто это слышит, просто немеют от удивления.
А Саня вновь и вновь еле слышно повторяет, где и какое у него сердце. А вот здесь – указывает на правый бок находится примерно с кулак коричневого цвета. А внизу живота – кишки, и начинает их подробно описывать. После слов доктора и Саниных впечатлений от операции уже не до смеха. Понятно, что во время операции произошла клиническая смерть, остановка сердца - может, неудачно добавили наркоз, что потом так и подтвердилось. И Саня видел все уже из другого измерения.
Наступил вечер. Потом ночь. Я прошу мужа побыть с сыном ночью, а сама несусь в родительский дом – он в пяти минутах от больницы и стою всю ночь на коленях перед иконой Богородицы и Николая Угодника. Воду отключили и здесь. Корвалол нечем разбавить, и я выпиваю весь пузырек, не почувствовав никакого облегчения. Наутро вижу, что волосы на голове наполовину седые…В пять утра я иду в больницу. Майское утро вместе с рассветом принесло робкие надежды.
Каждое утро мы с Саньком начинаем с общей молитвы. Я принесла молитвослов и положила ему под подушку. И каждое утро к нам приходит Бачанскас, независимо от того, есть у него дежурство или нет. Осматривает Саньку, расспрашивает о самочувствии. Потом - медицинский обход, в котором всегда участвует Кирмас – завоотделением. Все строго по времени. Отношение к пациентам самое доброжелательное. Все процедуры и манипуляции строго по рекомендациям доктора. Чистота, порядок.
Но Санька восстанавливается очень тяжело. Бледный, вялый, еле держится на ногах…Пациенты из соседних палат шепотом интересуются: что такое у этого мальчика?
Он ничего не ест. Сил у него нет. У меня тоже. Прошу мужа съездить на Студеный колодец, привезти воды. Теперь Саня пьет только колодезную воду. Я верю, что она святая. Мы верим. К нам в больницу идут и идут родственники, знакомые, сослуживцы. Тумбочка и холодильник забиты фруктами, соками, печеньем. Сане ничего не хочется…Мне тоже. Я вижу теперь все по-другому: мы с Санечкой на одной стороне мира – все остальные – на другой. Мы с ним вдвоем. И у нас все по-другому.
К Сане в отделение приходит весь его четвертый класс вместе с директором школы Ниной Дмитриевной Германовой – ребят приняли в пионеры. А теперь торжественно принимают в пионеры и Саньку – прямо в больничном коридоре. Приносят кучу гостинцев, цветы и игрушки. Саня еле выдерживает мероприятие. Но глазенки светятся – на груди его алеет красный галстук – как у всех его одноклассников. Нина Дмитриевна не может сдержать слез, говорит слова поддержки. Спасибо! Я благодарна вам всем… Но вы – здесь, а мы с Саньком – там…где все по-другому.
Наконец нас выписывают. Санечка остается дома. Он так же лежит. У него нет сил встать с постели. Я ему оставляю на столике у кровати завтрак, фрукты и бегу на гоковский автобус. Больничный закрыли. Надо выходить на работу. В переполненном автобусе еду, как будто одна – вся в своих невеселых думах и переживаниях.
Моя золовка Светлана, которая живет в Воронеже, позвонила и рассказала, что купила коробку конфет и отправилась в лабораторию, где делали анализы по гистологии с просьбой сделать их побыстрее. Сил нет ждать. Это же ребенок. Светлану встречают с пониманием, обещают ускорить…
Выхожу из автобуса, направляясь вместе с потоком людей в управление, где находится редакция. Опять одна…в толпе. Меня окликает женщина – это Лидия Ивановна Камплицкая – наш гоковский эколог.
-Зоя! Подожди! Тебя не было на работе. А тебя искала женщина. Приезжала в ГОК специально, чтобы найти тебя
- Какая женщина? - не могу взять в толк я. – Что передать?
В руках у Лидии Ивановны маленькая деревянная иконка.
- Это, как сказала та женщина, очень редкая икона – икона святого Трифона. Она сказала, что ты ее искала, заказывала.
- Ничего я никому не заказывала, – удивляюсь я.
-Ну как же! Она искала именно тебя! Смотри, тут и фамилия твоя написана.
На обратной стороне на приклеенной узкой полоске бумаги, действительно, моя фамилия.
- Но я ничего не заказывала. Ну, хорошо – возьму, раз мне передали.
На следующий день приходят анализы из гистологии – все нормально. Банальный лимфоденит. Действительно, от удара воспалились лимфоузлы. Саня вспомнил, как его ударил соседский мальчик ногой в кроссовках вниз живота.
Мир взрывается всеми весенними красками! Господи! Как хорошо вокруг – столько солнца, запах свежей листвы! А птицы, как поют птицы!
- Саня! Хорош лежать! У тебя все хорошо! Ну- ка давай налегай на фрукты, ешь мясо! Жизнь, сынок, продолжается!
А иконка святого Трифона заняла свое почетное место в нашем доме как самая почитаемая.
Уважаемые читатели! Это реальные истории моей семьи. Пишу на разные темы. Если дочитали до конца, буду признательная за поддержку канала классами, комментариями, подпиской. С уважением, Ваша Зоя Баркалова.
.