Литератор (поэт, писатель, публицист) – это вообще пьющая профессия. И вот именно это обстоятельство и пытаются скрыть все школьные учебники литературы. Если открыть любой такой учебник, так там каждый писатель и поэт предстает великоморальной личностью. Хотя сам всю жизнь из пьянки с аморалкой не вылезал.
Вон, тот же Пушкин - бывалоча, проснется так с утра. С бодунища. Зимой. На крестьянке. Выйдет на двор, снежком белым умоется, посмотрит на природу да как рявкнет во всю глотку – ямбать!!! Ямба-а-ать!!! А потом так хряпнет стопку-другую – и давай строчить. И все ямбом, ямбом.
Кстати, о ямбе. Никто до сих пор толком не знает, откуда произошло это слово. Впервые оно упоминается у Гомера в песне о Деметре. Там, по сюжету, у богини Деметры кто-то дочку умыкнул, и вот Деметра потащилась ее искать. И вот как-то набрела она в своих поисках на постоялый двор. Там ей предложили выпить и закусить, а ей от депресняка кусок в горло не лез. И вот тогда местная прислужница по имени Ямбэ (не знаю, куда ударение, но могу предположить, что "м" там было придушено как сейчас носовые "ен-ён" в польском - в русском языке носовые закончились лет 600 назад) спела ей похабные куплеты, и Деметра резко развеселилась.
Тут еще надо помнить, что Деметра была богиней плодородия. А во времена Гомера культ плодородия был напрямую связан с культом половых сношений. Поэтому многие земледельческие операции того времени часто сопровождались песнями про эти сношения – т.н. ямбическими песнями. Это как у нас сейчас похабные частушки – с той лишь разницей, что в те времена в них не находили ничего похабного. Это было естественное свойство человека.
Таким образом, древнегреческое слово "я(м)бэ" и древнерусское (а точнее – индоевропейское) слово "е…ать" получаются однокоренными. А вы говорите – высокая литература. Да щазз.
А ямб потом русские писатели стали делить на стопки (не на стопы, как написано в учебнике). Вот бахнет тот же Пушкин пару стопок, и вот тебе пожалуйста – двухстопочный ямб:
Играй, Адель.
Не знай печали.
Хариты, Лель
Тебя венчали.
А потом еще пару стопок – и ямб уже становится четырехстопочным:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Своей кобыле так нас…
… ой, извините, это из другой поэмы.
С пятистопочным ямбом, конечно, посложнее будет. И это не удивительно. Первые две стопки пробуждают вдохновение, легкость и страсть. После четвертой рука тянется к перу и бумаге. А вот пятая стопка может запросто затормозить весь процесс. Собственно, Пушкин об этом и писал в своем "Домике в Коломне":
Признаться вам, я в пятистопной строчке
Люблю цезуру на второй стопе.
Иначе стих то в яме, то на кочке,
И хоть лежу теперь на канапе,
Всё кажется мне, будто в тряском беге
По мерзлой пашне мчусь я на телеге.
Вот! Тут типичная картина после пятой стопки – хочется прилечь на диванчик, ибо уже начинает шатать. А ведь это только часть одной строфы из всей поэмы. А представляете, сколько пришлось выжрать Сан-Сергеичу, чтоб написать ее полностью? Видите, какой героизм?
Ну а шести- и болеестопочный ямб – это уже для самых могучих. Это вот Сумароков мог так запросто навернуть, Державин. Тредьяковский опять же. Но это были люди, закаленные старой школой. В их времена пушкинские вина, коньяки, шампанские и прочие брандахлысты были дороги – особенно для Тредьяковского. Поэтому – только сорокоградусная. А то и чистый спирт.
У самого же Пушкина шестистопочный ямб почти отсутствует. Навскидку тут можно вспомнить только его стихотворение "Осень". Вот это:
Октябрь уж наступил - уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Понятно - осенний депресняк, ссылка в Болдино, однообразие, унылость. Так и тянет клюкнуть стопку. А потом – вторую. И так – до шестой. Неудивительно, что произведение осталось неоконченным.
