Евдокия Степановна в который раз зашивала и распарывала халат, потом дрожащими руками вытащила деньги, надела рабочий фартук и положила сбережения во внутренний карман, застегнула на пуговицу. Начала причитать:
- Как же все охочи до чужого добра! Ох, Галька, турецкая морда, как же она нашла мои сбережения? Неужто пока с Зойкой книги читали, она шарилась тут по вещам? А ключи?
Евдокия Степановна заметила у себя в руке ключи.
- Так вот в чём дело, пока Зойка шлялась, Галька тут с обыском нагрянула. Вот поделом ей теперь, будет знать, как воровать и против воли родителей идти.
Божечки, лишь бы Гриша не узнал про это, а то вдруг взбредёт ему в голову и Зойку нашу обрить. А если и взбредёт, лягу перед ним, пусть меня бреет, а то кто же её лысую замуж-то возьмёт? Ни один приличный жених не глянет, да и зачем душу девчонке калечить.
Мне волосы уже не нужны, а ей пригодятся. В конце концов, это моя вина, я не справилась с воспитанием, давала волю вопреки наказам мужа.
Вот пусть теперь Зоя смотрит на Гальку и думает. Может и придёт что дельное в голову. Не всё же время на свиданки бегать, пора бы уже о труде подумать. Вся их дурость от безделья.
Да вот Гриша и слушать не хочет на счёт работы. А если некуда силу девать? Так может в нужное русло направить? Начнёт трудиться и не будет времени на всякую ерунду.
Евдокия разговаривала сама с собой. А потом легла на кровать, укуталась одеялом, и сон очень быстро сморил её. Этому сну не мешали ни выпрыгивающее сердце, ни крики соседей, ничего уже не мешало. Сон окутал Евдокию Степановну мягким покрывалом. Бережно закрыл глаза, успокоил сердце.
А Зоя, рассматривая, как отец Семён бреет Галю, всё ждала, что мачеха вернётся за ней, но не дождалась.
Когда отец Гали закончил сбривать дочкины волосы, он принялся за свои. А потом остановился и зло шикнул жене:
- Ты тоже готовься, мы с тобой тоже виноваты. Все будем лысыми ходить. Мозги проветрятся и начнут думать.
- Неееет, - закачала головой Алия. – Попробуй только тронь меня!
Зоя не стала дожидаться семейных разборок, вышла тихонько из комнаты. Никто даже не посмотрел в её сторону, видимо, каждый был занят своими переживаниями настолько, что посторонние люди не смущали их.
- Да тебя никто спрашивать не будет! – услышала Зоя крик.
Она в это время уже подходила к своей двери.
Галькин отец орал громко, угрожал жене. Всполошились, конечно, все соседи. Самые любопытные стояли в дверях и смотрели, как отец сбривал волосы дочке, потом себе.
Когда дело дошло до жены, она выбежала из комнаты, крикнула громко:
- Остановите его, прошу!
И, быстро, пробиваясь через любопытных и галдевших соседей, выскочила на улицу. Ей навстречу уже бежали трое стражей порядка. Видимо, кто-то вызвал полицию.
Алия не стала возвращаться домой, а пошла по уже темной улице. Спустилась к Дону.
Полицейские с трудом связали разбушевавшегося мужчину. Он, наполовину бритый, вырывался из цепких рук служителей закона, кричал, кусался. Его забрали в участок.
Некоторые женщины помогли Галине подняться с пола. Подмели все волосы, уложили девушку на кровать. Одна из помощниц осталась сидеть рядом с Галей до прихода матери.
Соседи долго не расходились по своим комнатам.
Зоя, зайдя к себе, увидела, что мачеха спит.
На полу валялся халат, который до поступка Галины хранил все сбережения семьи Кирьяновых.
Жестокое бритьё Галины словно спустило Зою с небес на землю. Она готова была целовать мачехе и отцу ноги, лишь бы с ней не поступили также. А ведь могли! Ещё как могли за всё, что Зоя начудила. И за Катерину, и за Янека, и за собрания, и за откровенные платья, и за то, что сбежала, и за то, что выдала тайник незнакомой, по сути, девушке.
Всё это должно было быть наказуемым, но волна отцовской ярости и мести пронеслась мимо и затихла где-то. Зоя начала бояться, что мачеха проболтается отцу, и тогда точно несдобровать. А потом вспомнила, что, по сути, Евдокия Степановна давно стала редко жаловаться на детей отцу.
Мачеха иногда говорила:
- Мне он вряд ли поверит, когда на него посмотрят две пары самых родных на свете глаз и с искренним изумлением удивятся тому, что на них наводят поклёп. И я стану плохой и злой, а отец хорошим. Гриша всегда с детьми помирится, а на меня всех собак спустит. Нет уж, Гриша, я лучше промолчу.
Зоя, не поднимая с пола халат, на цыпочках, чтобы не шуметь, дошла до своей кровати, прилегла и также быстро как мачеха уснула.
Утром проснулась, услышала какую-то оживлённую болтовню в коридоре. Приоткрыла дверь. Многие соседи толпились около Галькиной двери. Услышала, что говорят в толпе:
- Сбежали турецкие руки от нас, вон, только квартиру пустой оставили, когда успели сбежать-то?
- Да она в свою Турцию, небось, умотала от такого сумасшедшего мужа.
- Как же он мог девчонку обрить? Позор теперь на весь город.
- А Зойка тоже хороша, видать начудили вместе, а досталось одной. Евдокия её за волосы прямиком к Гальке тащила.
Все разговоры были об одном, что дети от безделья страдают и нужно их чем-то занять.
Днём узнали, что Алия и Галина ночью собрали необходимые вещи и решили поехать в Турцию.
Отца Галины отпустили уже утром, об этом свидетельствовали записи в журнале.
Через два дня пришла ещё одна новость: «Семёна нашли в порту с пробитой головой».
Мачеха проспала до обеда. Благо, у неё был выходной. Она встала, подошла к Зое и произнесла редким ласковым голосом:
- Доброе утро, доченька!
Обняла Зою крепко, а девушка уткнулась мачехе в плечо и прошептала:
- Простите меня, маменька, я теперь никуда без вашего ведома не пойду, клянусь.
Евдокия покивала головой, будто и простила и согласилась.
А после обеда домой вернулся Григорий. Уставший, без настроения. Рявкнул грубо приветствие жене и дочке. Зоя даже не решилась у него спросить, где Макар.
- Налей, - попросил Григорий Филиппович жену.
- Нет, Гриша, обойдёмся без этого. Хотя…
Евдокия замолчала на секунду и произнесла, тяжело вздохнув при этом:
- Макар пропал без вести.
Продолжение тут
Рассказ "Бобриха" (опубликован полностью) тут
Другие рассказы здесь