С утра день обещал быть хорошим: солнце взошло в тишине и спокойствии. Утренний туман быстро ушел из низин, от речки, открыв ее зеркальную гладь, еще не потревоженную стадами гусей и уток. Ивы молча окунали свои косы в утреннюю прохладу воды. Май был сухой, только в начале прошли дожди, сильные, но короткие, не успевшие напоить землю так, как она просила. Огороды зеленели, поля колосились, но все просило дождя.
Мельников с утра собрал всех, кто руководил какими-то участками в совхозе.
- Николай Иванович, что там с нашим автопарком? Готовы к уборке?
- Так, Виктор Петрович, и подготовить некогда: работают каждый день: то на стройку машины нужны, завезти материалы, вывезти, что нужно...
- Ну, вывезти можно и тракторными тележками. Сколько у вас тракторов на ходу?
- Почти все. Два на ремонте.
- А машины?
- «ЗИЛы» все на ходу, а вот «ГАЗы» надо еще подлатать немного.
- Видно, давно я не драл вас как следует.
Присутствующие молчали. Конечно, директор крут, но при нем совхоз вырос, заканчивалось строительство двух домов для специалистов, отделывали дом культуры, на новой школе возводили крышу.
- А что с домом культуры, Михаил? Когда въезжать будем?
- К ноябрьским, думаю...
- А ты думай быстрее – к празднику урожая надо, в октябре.
- Ну как это получится? На уборку ж ты, Петрович, заберешь всех штукатуров-маляров. Да и плотников тоже...
- Заберу, конечно, вот и крутись, пока уборка не началась. А дома для специалистов уже когда принимать будем?
Прораб вытер лоб платком.
- Скоро Виктор Петрович! Уже готовы... почти.
- Короче, у тебя все «скоро» да «почти». Сегодня буду на объектах.
Он вышел из кабинета, на ходу сказал секретарше:
- Меня не будет до вечера, я по хозяйству, потом в район.
Ольга ехала к матери в село. Нужно было помочь сделать ремонт в квартире, прополоть огород – зачем он ей нужен? Все продукты можно сейчас привезти из города. Видимо, привычка: всю жизнь с огородом, со своими овощами... Корову так и не уговорили сбыть – ведь уже немолодая, седьмой десяток пошел.
- Вот приедут внучата – а у меня и молочко свое, и сметанка, и творожок. Не то, что городское! – отговаривалась она. – Да ведь не одна я, Петрович помогает.
Петровичу тоже шестьдесят пять, но он молодец: держится хорошо. На пенсию не собирается, в районе его ценят, все зовут в управление, а он не соглашается, говорит, что ему в своем совхозе хорошо: многое сделано при нем, люди вроде бы не обижаются...
Проезжая на такси мимо дома Дорошиных, Ольга невольно посмотрела в его сторону. Как всегда, выкрашены забор, дом, на углу дома под самой крышей появилась звездочка – теперь на каждом доме, где живет ветеран войны, есть такая. За двором, как везде в селе, - высажены петушки – ирисы, растут яблони. Степан Дорошин был первым, кто высадил фруктовые деревья за двором. Конечно, алыча и жердёлы росли всегда, а вот яблони и вишни он посадил первым, и теперь почти у каждого двора сад. Детворе, конечно, раздолье: в саду дома не разрешают рвать незрелые яблоки, а по улице идешь – сорвал и побежал, никто не увидел.
Забыла бы Ольга о них, да не забывается: взглянет она в дочкины глаза – и видит золотистые радужки в них, точь-в-точь как у Ильи. А иногда Наташа встанет, сложив руки на груди, а голову склонит на бок – и снова вылитый отец. Хотя отец у нее – Николай, а об Илье она даже не знает. Боится Ольга оставлять ее в деревне у бабушки. Гришу оставляет, а Наташу – нет. Знает она, что Нина никак не успокоится – всем рассказывает, что отняли у нее внучку, но она обязательно расскажет ей, кто ее отец. А зачем девочке в ее возрасте такие потрясения?
Ольга ехала на выходные – в воскресенье вечером собиралась уезжать, ведь в понедельник на работу. Она работала фельдшером в детском саду, работа ей нравилась, дети были с ней в этом детском саду, пока не пошли в школу.
Первый год после свадьбы они с Николаем жили в одной квартире с матерью и сестрой. Мельников договорился, что в училище она будет приезжать только для того, чтобы сдать зачеты и экзамены, а во время государственных экзаменов она две недели жила у матери. Ольга первое время чувствовала себя очень скованно, особенно она боялась за дочку, ведь не всякая мать хочет своему сыну жену с «приданым». Но отношение свекрови было таким естественным и искренним, что Ольга скоро поняла – ее приняли. Почти через год они получили квартиру, двухкомнатную, в этом же городке, на соседней улице. Когда Евдокия рассказывала об этом в селе, одни женщины качали головой и говорили, что Ольге очень повезло, другие вздыхали: «Не говори по седьмому дню – скажи по седьмому году». Но вот уже и десять лет прошло. Ольга все больше убеждалась, что Николай ее любит и что она не хочет даже думать о том, что на его месте был бы кто-то другой.
Ольга вышла из такси, достала сумки, вошла во двор. Мать с Мельниковым жили в этом доме, хотя здесь нужно было топить печку. Воду и газ Петрович провел прямо в дом. Теперь планировал проводить газовое отопление – на пенсии собирался жить здесь.
Подойдя к калитке, она поставила сумки на землю и вдруг услышала голос Нины Дорошиной:
- Явилась? А где моя внучка?
Ольга вздрогнула: сколько еще лет она будет терпеть этого человека? Она посмотрела на Нину. Та выглядела неважно: за эти годы она очень сдала, стала совсем седой, плечи опустились, она будто стала ниже ростом.
- Почему ты не даешь мне увидеть внучку? Где ты ее прячешь? – Нина смотрела на Ольгу с неприязнью.
Ее раздражал даже внешний вид Ольги, ведь она похорошела, стала уверенной в себе женщиной, а ее мальчика нет. И невестка не показывается. А зачем ей показываться? Она вышла замуж через год за того самого пожилого, который привозил ее на похороны Ильи. Живет в его доме, а тот, что они купили сыну, она продала.