Роман «Звёздочка» глава 140
У Галины Лысовой вся душа изболелась за свою младшую дочь Ирину. Собралась она идти на проводы в армию к своему ухажёру Юре Бойко, в качестве невесты. И как только её Галина не отговаривала, а всё в пустую.
Дочь твердила:
— Пойду и всё. Хоть сердись на меня, мам, хоть нет, но не могу я его не проводить.
Ира, готовясь к проводам достала из комода чёрную картонную коробочку с твёрдой тушью для ресниц. Она открыла крышку и плюнула на тушь, растирая её пластиковой щёточкой, больше похожей на расчёску для куклы, стала красить себе ресницы глядясь в зеркальце.
Мать смотрела на неё и сокрушалась:
— Смотреть-то даже лихо, сначала плюёшь, а потом на ресницы мажешь — срам, да и только.
— Мам, да сейчас все так красят — красиво же, когда ресницы длинные да чёрные. Тушь эту так и называют «Плевалка».
— Да ты и без краски у меня ба́ская, ресницы только себе испортишь химией-то э́нтой, — переживала мать за свою дочь.
— Не испорчу, мам, это же специальная краска. Все ей красят.
Ира накрасила ресницы, а потом взяла иголку и стала их расправлять.
— В шары-то хоть себе иголкой не тыкни, так ведь и без глаз остаться можно.
— Мам, да ты мне под руку-то не говори. Ресницы-то слиплись, без иголки их не разъединить. — успокаивала Ира свою мать, та же то охала, то ахала, то тяжко вздыхала.
— Ох, погубишь ты свою жизнь зазря. Бабы в деревне говорят, что в Морфлот его забирают. Три года ждать его — мыслимо ли?!
— Дождусь, куда мне спешить-то, мам? Школу закончу, на работу устроюсь и он вернётся. Письма писать будем друг дружке. Танька вон своего рыжего охламона дождалась из армии и Любка тоже, а я уж своего Юрочку и подавно. Парень красивый, работящий, хоть ростом и не сильно велик, но зато в плечах широк. С таким не пропаду — в обиду не даст, да и на работу он крутой: за что не возьмётся, всё делать умеет.
— Ещё с ним не жила, а уж нахваливаешь его без ума. Ох и дурочка ты у меня, Ирка-а. Не шибко ты от него писем-то дождёшься — корабли-то в плавание на полгода и больше уходят, так как он тебе из моря-то океана письма-то писать будет? — переживала мать. — Сама бы хоть подумала с кем ты связалась. Брат убийца, тюремного срока дали, правда не весть сколь: кто чё говорит, а мать-то скрывает, не афиширует — скрытная уж она шибко.
— Да и правильно делает. Они адвоката наняли, прошение подали. — вертясь перед зеркалом рассказала новости Ира.
— Ну так мать-то с отцом две коровы продали и всё на адвокатов спустили, теперь будто бы только две тёлки осталось да пара поросят. А жили-то зажиточно: на машину говорят деньги на книжке лежали и всё издержали на Вовку. А я думаю, что так и ничё путного из него не будет, если с малолетства в тюрьму попал, так и пойдёт по проторённой дорожке, — сделала вывод мать.
Ирка надела на себя платье, потом сняла его и переоделась в другое, между делом сказав:
— Да не убивал он девку, мам. Бабу ограбил — это да, но девку не убивал.
— Ну так он сейчас, конечно, отопрётся, сидеть-то неохота. Кто же тогда убил-то если не он?
— Опять ты, мам, за своё… А я-то откуда знаю, если уж милиция убийцу найти не может.
— Так я же переживаю за тебя, ты же мне не чужая. Какой матери поглянется, что её дочь с убийцей связалась.
— Мам, а Юрка-то при чём? Чем он-то тебе не угодил, а?
— Так порода порода-то у него кака́? Сама подумай, если есть чем думать-то?
Дочь улыбнулась с ухмылкой и высказалась в ответ:
— Ой, а мы с тобой так прямо породистые.
— А то, как же?! Конечно! Мы же ба́ские на лицо-то и фигурка у нас у всех точёная по молодости-то. Э́нто уж после зад-то раздаётся от хорошей жизни.
— Ага, мам, тебя как послушаешь так прямо не жизнь, а сказка, — возразила Ира, не скрывая иронии.
— Сказка, может и не сказка, но всю жизнь роблю и себя блюду, никто про меня слова дурного не скажет.
— Ты говори, да не заговаривайся, мам. В нашей деревне про любого сказать чего угодно могут, лишь бы языком почесать… А ты зазря не переживай: Юрку я всё равно провожать пойду, тут ты мне не указ. Проводить в армию — это не замуж выходить.
— Вот вишь, как ты с матерью-то говоришь… — вытирая слезу со щеки передником посетовала мать. — Уж провожала бы кого другого в армию, но не Юрку.
— А зачем мне другой, если мне он нравится, и я ему? — попыталась дочь донести до матери нужные слова, чтобы её успокоить.
— Ну так правильно, ещё бы ты ему не нравилась, ба́ская такая. Платьишко-то вон как на куколке сидит — любо глядеть.
Ира сняла с головы ситцевый платок и железные бигуди, распустила русые локоны ниже плеч, подкрасила губы помадой. Мать ревела, глядя на неё.
— Ну что ты ревёшь-то, мам? — она подошла к матери, сидящей на табуретке, и обняла её за плечи. — Я же не одна иду, а с подружкой Людой Першиной.
Мать погладила её по руке и вздохнув дала наказ:
— Ты хоть не вздумай ему отдаться напоследок…
— Мам, ну ты чего говоришь-то?! Нет, конечно, у меня же своя голова есть. Я же не Танька и не Любка, всё понимаю.
— Они тоже так говорили, а вишь как жизнь-то сложилась: Танька робятишек натаскала, а Любка родить не может.
— А куда ей торопиться-то, мам? Она на Таньку насмотрелась. — ответила Ира, подходя к вешалке у входной двери, сняла с неё своё драповое тёмно-коричневое пальто и надела.
— Кофту хоть бы назде́ла на платье-то, холодно уж стаёт, — покачала головой мать, опасаясь за дочь. — Да и в капроне-то как бы не испросты́ла.
— Мам, но в простых-то чулках сейчас кто ходит, сама посуди? Меня же молодёжь просмеёт.
— Как кто? — возразила ей мать. — Я хожу, и никто с меня не снял и не посмеялся.
— Ну так ты уж в возрасте, а я ещё пока молодая, — надевая сапоги сказала дочь.
— Поте́пле одевайся-то. Может мою шаль пуховую на голову накинешь, а?
— Да какая шаль, мам, тепло ещё. Шарф мохеровый есть, в нём и пойду.
— Сдалась тебе э́нта мода, Ирка. Все прямо как с ума посходили.
— Да не ворчи, мам, тепло ещё. Приду под утро, как в армию Юрку отправлю, спать ложись — меня не жди, а то я тебя знаю, — распрощалась Ира с матерью.
— Ладно, уж как придётся…
Ира ушла. Мать долго смотрела ей в след в окно, пока та не скрылась из вида.
Родные Юры отнеслись к Ире приветливо. Посадили с сыном во главе стола. Ира сидела со своим женихом и смущённо опускала глаза от взглядов гостей. Есть ни ей ни Юре не хотелось от волнения. Он держал её руку в своей и поглаживал.
— Ждать-то будешь? — спросил он опасаясь услышать нет.
— Буду, конечно, а иначе бы не пришла. Мамка пускать не хотела, а я настояла.
— Из-за Вовки?
— Из-за него, — призналась она ему.
Гармонист взял гармонь и спросил:
— Ну что присмирели, в армию ведь провожаем, споём. что ли?
— Споём! — поддержали гармониста гости и он заиграл песню и запел.
— Как родная меня мать провожа-а-ла-а, тут и вся-а моя родня-а
набежала-а: «А куда ж ты, паренек? Ах куда ты? Не ходил бы ты, Юрок,
во солда-а-ты-ы! В Красной Армии штыки-и, чай, найдутся-а без тебя-а большевики-и обойдутся-а…»
Ира подпевала, смахивая слёзы украдкой платком.
— Не плачь, Иришка, я вернусь! Ты главное дождись меня и слово тебе даю, что ты об этом не пожалеешь, — заверил её жених.
— Верю, Юра, верю, а иначе бы не пришла.
Пояснение:
Слова из песни «Как родная меня мать провожала» сл. Д. Бедный, муз. Д. Васильев-Буглай *
© 13.01.2021 Елена Халдина
фото автора
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данной статьи.
Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны
Продолжение 141 Пятёрка по физкультуре
Предыдущая глава 139 " Главное - мама моя жива", - думала Алёнка
Прочесть "Мать звезды" и "Звёздочка"
Прочесть Как я в проруби купалась