День рождения Высоцкого. Кто-то поедет на Ваганьковское - поклониться могиле. Кто-то дома помянет, песни послушает. Будем пересматривать фильмы, стихи перечитывать.
Владимиру Семёновичу сегодня исполнилось бы восемьдесят три года. Правда, чтобы столько прожить, он должен был отказаться от себя самого. Мог ли дотянуть до преклонного возраста Пушкин? Лермонтов? Есенин? Маяковский? Как пел сам поэт, «срок жизни увеличился», но в России, чтобы тебя запомнили и залюбили, желательно умереть сравнительно молодым. Сама история расставляет минимальные пробелы между годом рождения и годом смерти.
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас...
Эта детская безоглядная готовность отдать жизнь за Родину, за царя, как бы его не звали, Александр Благословенный или Иосиф Мудрый, умереть за веру, пусть даже точно не объяснить, во что ты веришь, сближает лицеистов и московских мальчишек, их ровесников.
…А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» - живи да тужи…
- Своё посвящение лицею Пушкин написал в тридцать семь лет. Столько же исполнилось Высоцкому, написавшему «Балладу о детстве». Его приют, его чертог, его праздник молодой – в доме на Первой Мещанской в конце. При всём различии внешних обстоятельств сходство несомненное. Выходцы из именитых российских семей, аристократы, знать совпадают с пацанами из коммуналки в главном - в устремлённости к опасным делам, к подвигам. Им бы вернуть врагу все пролетевшие мимо пули, им бы рисковать жизнью, ради победы и в Первой, и во Второй Отечественной войне.
Вечный русский расклад: «сыновья уходят в бой».
Рано, слишком рано – есть порыв, нет полной готовности, но и откладывать дальше нельзя. Младшие сменяют в окопах старших, выбитых вражескими пушками, закиданных бомбами, сгоревших в самолётах, замученных голодом, расстрелянных.
Высоцкий соединял берега отцов и детей. Он же – подсчитывал потери, на войне и от водки. Его слушали, ему верили.
Ни единою буквой не лгу –
Он был чистого слога слуга…
Высоцкий умирает в сорок два года. Очередь к Театру на Таганке, где прощаются с поэтом и актером, растягивается на девять километров. Сколько народу пришло: десятки тысяч? Сотни тысяч? Район оцеплен милицией. Улицы перегорожены грузовиками и автобусами. Жара невыносимая, люди закрывают зонтами цветы, которые несут покойному – чтобы не завяли. Когда гроб выносят из театра, небывалая тихая толпа издает общий вздох – и голуби взлетают в небо.
В олимпийской Москве восьмидесятого хоронят не только народного поэта, не только артиста милостью Божией, не только певца, который спешил донести свой голос до, казалось бы, напрочь глухого мира. Погребают мечту – о благой для всех социальной революции, о попытке построить новый мир не террором и кровью, мечту о величии без принуждения, об империи разума и воздаяния, о коммунизме в восьмидесятом и полетах на Марс. Погребают надежду – и немножечко себя.