Анна Мержвинская – коренная из коренных. О себе и своих родных она говорит так: «Я ленинградка. Моя мама, Лиана Васильевна Амосова (Агурьянова), – ленинградка и блокадница. Прадедушка, Карл-Эдуард Мержвинский, – петербуржец, петроградец и ленинградец. Прабабушка, Казимира Юлиановна Мержвинская, – так же, как и он, только ещё и блокадница. Бабушка, Людмила Карловна Агурьянова (Мержвинская), – петербурженка, петроградка, ленинградка и блокадница. Дочка моя – петербурженка».
– Анна, а что Вы знаете о более старшем поколении Вашей семьи – родителях прадедушки и прабабушки? Кто они?
– Они немцы и поляки. Видела, когда была совсем маленькой, их старые фотографии в имении. Да, у них были имения. Но, естественно, то поколение я не застала. Могу только сказать, что они летом уезжали в имения, а на остальное время возвращались в Петербург. Вот и всё, что знаю. Просто раньше ничего про предков не говорили. Даже про тех, которых застала, нам, детям, мало рассказывали. Немного узнала от мамы. И один раз от бабушки – это особая история.
– Что за история – можете рассказать?
– Был летний день, на даче мы с младшим братом, бабушка и дедушка. Мне лет 14-15. Бабушка готовит завтрак. Я вышла в сад. Стою и думаю, как мне рассказать бабушке сон. Почему-то хотелось поделиться именно с ней. Позавтракали – я опять на улице под окнами кухни. Пошла к скамейке с фасадной стороны дачи. Подхожу, а тут бабушка открывает дверь маленькой веранды и тоже идёт к этой скамейке. Сели с ней, и я начала рассказывать, причём в деталях. Затем спрашиваю: не пойму, кто это был во сне? Бабушка озадачилась, долго молчала, а потом говорит: «Это мой дедушка, но как ты могла его увидеть, ведь он очень давно умер, и живым ты его не видела?!». Удивительно, но описала я своего прапрадедушку максимально точно. Хотя – да, в жизни его не видела.
– У Вас наверняка есть семейный альбом. Какие самые старые снимки в нём сохранились?
– Есть снимок 1914 года. На фото молодой прадедушка, Мержвинский Карл-Эдуард, ему 37 лет. Рядом прабабушка, Мержвинская Казимира Юлиановна, ей 24 года. С ними их трое детей: Лёня, 3 года; на руках у мамы сидит Люся, 1 год 10 месяцев, – моя бабушка; и самая маленькая, Лена, 9 месяцев, сидит на коленях у отца.
Мой прадедушка – немец, прабабушка – полька, её девичья фамилия – Романовская. Национальность их сына и дочерей была записана в метриках по отцу, за что двое из детей и пострадали. Дядю Леню и тётю Лену как врагов народа арестовали, его отправили на поселение в Казахстан, а её – на лесоповал в Сибирь. Только за то, что у них в метриках в графе «национальность» было написано: «немец», «немка».
Бабушке моей, она средний ребёнок, повезло. Когда выходила замуж в 1937-м, паспортистка ошиблась и вместо национальности «немка» написала: «русская». Бабушка ей указала на эту неточность, на что паспортистка ответила: «А вам не всё равно?». Это и спасло бабушку от ареста. К счастью, и дядя Лёня, и тётя Лена смогли выжить и вернуться домой. Их обоих реабилитировали в начале 1990-х. Они очень много пережили, но никогда не роптали на жизнь. О тех страданиях никогда не рассказывали. Елена была очень доброй, общительной, весёлой... Светлый человек. А Леонид – немногословный, но если втянуть его в разговор, то очень умело поддерживал беседу, с ним интересно было поговорить. О репрессиях, аресте своих детей мой прадедушка ничего не узнал. Он умер в мае 1928 года. Сильное воспаление лёгких, не смог вылечиться… Похоронен в Ленинграде на Новодевичьем кладбище.
– Анна, расскажите, где Ваши родные жили в Петербурге?
– Дедушка с бабушкой, а также прабабушка со старшим сыном, Леонидом, долгое время жили на набережной канала Грибоедова, в доме № 95, – одни на третьем этаже, другие на втором. Этот дом находится рядом с красивым Львиным мостом.
Мы с мамой жили в Купчино, но всё своё детство я и мой брат провели у бабушки с дедушкой на канале Грибоедова. Нам нравилось ездить к ним в гости и на праздники. Нравился Новый год дома и у дедушки, потому что стояли красивые большие ёлки наряженные... Дома мы с братишкой утром 1 января находили подарки под ёлкой. Мой дедушка, Агурьянов Василий Прокофьевич, когда дарил новогодние подарки, всегда давал нам с собой домой пакетик мандаринов. Они так маняще пахли… Ещё он всегда покупал нам разноцветных «петушков» на палочке и «расстегайчики» – шарики на резинке: на 7 Ноября, Новый год, 8 Марта и 9 Мая. Это как традиция у него была, а нам с братом – большая радость.
– Анна, расскажите о своих любимых местах в Петербурге.
– В основном все они связаны с детскими воспоминаниями. Это места недалеко от дома № 95 по каналу Грибоедова: Свечной пер., Мучной пер., ул. Декабристов, Юсуповский садик, Вознесенский проспект. Очень много гуляли с дедушкой. Пешком ходили до Сенной площади, Главпочтамта, на Исаакиевскую площадь. Однажды дедушка взял нам с братом билеты на Ёлку во Дворец 1-й Пятилетки (он был рядом с Мариинским театром). Какая там была огромная ёлка! И представление было очень интересное. А после – дедушка встречал нас, и мы шли к ним домой.
В доме на канале Грибоедова помню широкую парадную лестницу. Ступени из белого мрамора. Очень красивые перила, с орнаментом чугунного литья. На пролётах между этажами – огромные, высоченные окна во двор-колодец. Низкий, широкий подоконник. Сразу при входе в парадную – мозаичный пол. Поднимаешься на три ступени – и по бокам что-то наподобие высоких прямоугольных постаментов (можно было представить на них скульптуры сидящих львов, сфинксов), но на них в те годы уже ничего не было. Мне всегда хотелось забраться на эти постаменты, свесить ноги, чтобы они болтались, и смотреть вниз. Но это была высота – больше двух метров, так что посидеть не получилось...
В 1978 году дедушка с бабушкой, младшей дочерью и внуком переехали на ул. Марата, 37. Новую жилплощадь дедушке дали как участнику войны. Там тоже была коммунальная квартира, но в ней – всего одна соседка. Старинный дом недалеко от Кузнечного переулка и Владимирской площади. Рядом – Музей Арктики и Антарктики, Владимирский собор, метро, Кузнечный рынок старинный...
Нам нравилось с братом приезжать на ул. Марата, гулять в окрестностях этой улицы. Если от бабушкиного дома пройти два двора-колодца, то можно выйти на ул. Достоевского. Гуляя в этих местах, всегда почему-то очень чувствовала времена Достоевского, его дух. Даже легко там представлялись экипажи, ямщики и прочее…
Мы с дедушкой там тоже много исходили. Ещё помню, недалеко от их дома был большой магазин «Мебель». Там дедушка покупал себе и нам наборы стульев (по 6 штук). Два стула у нас есть до сих пор, а четыре остались у брата.
– У Вас есть ещё какие-то вещи, которые напоминают о Ваших близких?
– Однажды мы с мамой дома (в Купчино) сняли с антресоли большущий старый чемоданище. Я тогда первый раз увидела что в нём. А там оказалось очень много прабабушкиных вещей. Несколько платьев довоенных из крепдешина, ситца – цветастые и модели такие необычные (как у Людмилы Целиковской в фильмах). Полушубок был красивый – овчина с воротником-шалькой, под горло, и на огромной пуговице. Бусы были, перчатки. Шапка зимняя (модель, похожая на те, какие носили дамы в начале XX века). В общем, не чемоданище мы достали, а клад. Мама его берегла очень. Но после того, как её не стало, все прабабушкины вещи забрали при случае наши родственники. Остался только тот чемодан – тёмно-синий. Пропитанный клеем холст на деревянной основе. Там ещё замки такие интересные: чтобы открыть – надо их оба нажать. Чемодан стоит сейчас в моей комнате. В нём разные книги, журналы. И конечно, память о моей прабабушке.
О военном периоде семьи Мержвинских – Агурьяновых читайте в статье "БЛОКАДНЫЕ ИСТОРИИ. Однажды в квартиру постучали военные и показали хозяйке письмо от мужа…".
Подписывайтесь на мой канал. Удачи и до скорых встреч!
