- Суд идёт! Встаньте!
В этом возгласе есть что-то торжественное и нездешнее. Некоторые даже вздрогнули вставая. Вероятно, они почувствовали какую-то неясную вину перед неизвестным.
Началось судебное расследование. Заслушивают свидетелей.
Первый – тонкий, прилизанный, в светло-бежевом костюме, казался тем, кто видел его, скользким, извилистым, как червь. Свидетельствует:
– Убийца неоднократно говорил, что шеф должен быть убит. В день убийства обвиняемый был очень возбуждён. И пьян. Он часто пьян. Заявил, что пойдёт и убьёт шефа. Дача шефа находится недалеко от развалюхи, в которой живёт летом обвиняемый. Когда в тот день я уходил от шефа, мне навстречу попался обвиняемый. Он бежал, выпучив глаза. Было жарко. Он снял безрукавку, которую нашли потом около убитого. Он кричал: «Убью!». Обвиняемый убежал без неё. В своей развалюхе он сразу уснул. Такие бесчувственны.
*
Обвиняемый, лохматый и неопрятно одетый мужчина лет сорока, по прозвищу «Поэт», с любопытством смотрит на свидетеля. Кажется, даже, что он любовался им – ясной выразительностью своей подлости.
Судья:
– У адвоката обвиняемого будут вопросы к свидетелю?
– Да, ваша честь.
– Задавайте.
Адвокат обвиняемого:
– Свидетель, обвиняемый употреблял именно это слово «убью»? Помните, за лжесвидетельство вы понесёте наказание.
– Скорее, он говорил «уничтожу».
– В какое время вы были у шефа?
– Точно не помню. В средине дня.
– Вы приходили без приглашения?
– Конечно, по приглашению.
– И не помните, на какое время он назначил вам встречу?
– На двенадцать часов.
– А в какой час вы встретили обвиняемого?
– Не помню.
– Вы не помните, когда уходили от шефа?
– В четырнадцать.
– Вы твёрдо утверждаете это?
– Да. Я вспомнил. Шеф в это время всегда отдыхает после обеда.
– Вы с ним обедали?
– Да.
– Во сколько?
– В тринадцать тридцать.
– Вы не заметили, нёс ли обвиняемый предмет, похожий на пистолет?
– Да, теперь я вспоминаю, в безрукавку было что-то завёрнуто.
– Вам известно, сколько стоит пистолет?
– Да. Дорого.
– Сколько месяцев надо было бы работать обвиняемому, чтобы скопить денег на пистолет? Учитывая, что он привержен к выпивке. Причём, пьёт только коньяк.
– Мне сейчас это трудно сообразить.
– Откуда вы знаете, что обвиняемый дома сразу по приходу уснул?
– Ну, как… Он обычно после выпивки засыпает.
– Вы с ним часто общаетесь вне института?
– Нет. Не общаюсь.
– Тогда откуда вы знаете о его домашних привычках?
– Слышал от других.
– По какому поводу вас вызывал директор института?
Свидетель замялся. Было видно, что он особенно заволновался, услышав этот вопрос.
– Особой причины не было, – хрипло и тихо сказал он.
– Вы говорили о пропавшей статуэтке?
– Нет.
– Вашего руководителя в тот день особенно волновало именно это, и он ничего не говорил о статуэтке? Такое просто непредставимо.
Обвинитель крикнула:
– Ваша честь, я протестую. Адвокат оказывает давление на свидетеля.
– Свидетель, отвечайте на вопрос адвоката.
У свидетеля, казалось, язык прилип к нёбу. Он едва выжал из себя:
– Что-то говорили, точно не помню.
– Самое крупное событие этих дней в институте, и вы не помните? Директор не высказывал предположений, кто мог украсть статуэтку?
У свидетеля язык совсем перестал ворочаться. Он промямлил:
– Кого-то называл. Я не знаю этого человека. Он из экспедиции.
– У меня больше нет вопросов.
*
Суть дела заключается в следующем. Обвиняемый, прозвище «Поэт», сотрудник научно-исследовательского института, обвиняется в убийстве директора этого института, известного учёного, академика. Дело представлено прокурором так: обвиняемый в пьяном состоянии ворвался на дачу к директору и застрелил его. На орудии убийства не было обнаружено отпечатков пальцев. По версии обвинения, убийца завернул пистолет в безрукавку, которая и была обнаружена около убитого. Обвинение строилось именно на этой безрукавке. Других данных у обвинения не было.
2.
– Вами дышит сама природа. Когда я перед вами, с меня сваливается вся шелуха цивилизации, и я становлюсь первобытным человеком, то есть собственно человеком. Ну, что, Танечка, слопаем ляжку мамонта на двоих и займёмся размножением человеческого стада?
Так сотрудник института по кличке «Поэт», он и был поэтом, приветствовал секретаря шефа, и бедная Танечка не знала, как реагировать на слова этого опасного человека. Её сердце вначале толкнулось на его слова, как эхо. Но это был поэт, а не человек, существо несерьёзное и выдуманное собой. При его появлении её мозги, и без того вялые, схватывал паралич.
Танечка – замечательный экземпляр биологического вида femina naturale, вида, распространившегося в начале третьего тысячелетия нашей эры во всех крупных городах вместе с крысами и воронами. Но если крысы представляют собой отвратительную внешность, то femina naturale – чрезвычайно привлекательная особь, притягивающей мужчин всей своей биологией. Подбородок, пожалуй, тяжеловат, напоминает куль с картофелем. Подбородок свидетельствует о том, что данная особь недалеко ушла от начальных экземпляров своего вида.
Но сама Таня видела в себе образец не только femina primitiva, но и femina вообще, даже что-то вроде образца для выделывания homo всех видов. Но мужчины из-за свойственной им тупости в женском вопросе не видели возможности взять Таню за руку и отвести её в бюро записей актов гражданского состояния, видимо, из-за куля картофеля или из-за боязни шефа, который был особенно приветлив с нею. Мужчины стадами топали через приёмную, дарили ей цветы или коробки конфет «Третьяковская галерея», чтобы иметь беспрепятственный допуск к шефу, но не хватали за руку, чтобы увести её в другую жизнь.
*
И вдруг такой человек появился. Из большого уральского города в институт прибыл молодой глистообразный экземпляр, чтобы завоевать столицу и вместе с нею вершину российской государственности. Ему была нужна бесплатная квартира в столице и безграничный доступ к шефу. Он, зная изнанку людских отношений, видел, что Таня выполняла не только обязанности секретаря, но и роль средства активизации увядающих мужских способностей шефа. Через неё он мог проникать в самую сердцевину шефиной сути, вести шефа туда, куда ему, Глисте, – так его быстро обозвали, не сговариваясь, сотрудники института, – куда ему нужно.
Константин Константинович, его имя, – сын учёного того же типа, что и шеф института, о которых говорят, что они на чужом горбу в рай въехали, то есть стригли подчинённых для своих научных трудов. Поэтому К.К. полагал, для карьеры и зарабатывания денег все средства хороши, тем более, что, по мнению таких типов, «деньги не пахнут».
Появление К.К. в столице свидетельствует о том, что мы, наконец, становимся цивилизованными. Запад уже давно обзавёлся авантюристами, вероятно, в основном, чтобы дать материал писателям для их романов. Ни для чего другого эти подобия людей не годятся.
Впрочем, у них ещё одно положительное предназначение: они согревают постели туповатых, но полезных для карьеры женщин. Едва ли К.К. привлекателен для лучшей половины человечества: тонкий, извилистый, гладкий, в скользких волосах до плеч. Но у Тани не было выбора, и она позволила увести себя к нему. То есть наоборот: она уложила его в своей келье на постель, поскольку у К.К. не было собственной. Скоро выяснилось, что К.К. не слишком темпераментный мужчина для такой мощной телесности.
3.
Итак, К.К. прибыл в столицу, как до него прибывали в Париж, Лондон, Нью-Йорк другие проходимцы. Но от блестящих западных авантюристов наш bon ami отличается абсолютной плоскостью – ничего выдающегося, ничего оригинального. Кандидатскую диссертацию ему написали подчиненные отца. Наши авантюристы безнадёжно отстают от западных, работают грубо, топорно. Что поделать, беллетрист вынужден довольствоваться тем материалом, который есть, даже если это суррогат цивилизации.
Вскоре после замужества Таня обнаружила в столе мужа странный предмет. Она убирала квартиру и нечаянно выдернула ящик стола больше обычного. У его задней стенки увидела что-то завёрнутое в тряпку. Как известно, женское любопытство непреодолимо. В тряпке Таня обнаружила пистолет.
*
Другой герой нашего детектива и того хуже: он поэт, он талантлив и, как положено талантливым русским поэтам, выпивоха, насмешник, обладатель сплошных отрицательных черт, например, такой, что он не хочет осчастливить супружеством даму.
*
Все герои детектива сошлись на общей площадке Института РАН, изучающего прошлое и будущее человечества. Его шеф был известен тем, что в наше трудное для науки время умел выколачивать деньги на экспедиции, извлекающие из-под земли рога и копыта прошлых веков, а также вытягивать идеи из голов своих подчинённых. Он ставил свою фамилию под статьями сотрудников, и над заголовками ИХ научных монографий. А как он ступал по своим владениям! Шагающая статуя командора, сбежавшая с севильского пьедестала. Надутая пустотой грудь и гордо вскинутая такая же пустая голова. Он любил говорить подчинённым: «Неплохо, неплохо, хотя до моего уровня далеко. Ничего, я поправлю». И он правил несколько слов, ухудшая текст, зато имел возможность поставить свою подпись под и над трудами сотрудников.
*
Вокруг текла людская жизнь, торопливая, наполненная столкновениями, мелкими радостями и мелкими неудачами. Либеральная жизнь оказалась лучше коммунистической: наконец, можно было красть, сколько влезет, законно. Свобода! Свобода извлекать с ловкостью цирковых иллюзионистов (ловкость рук и никакого мошенства) деньги из кошельков налогоплательщиков в неограниченных размерах.
– А если я не хочу этих фокусов? – говорил Поэт, застрявший где-то в эпохе мамонтов.
– А чего ты хочешь?
– Я хочу ничего.
– Вырвать что-то из Ничто?
Уж эти мне поэты!
Кругом течёт суетливая людская жизнь, а в институте мёртво, как на кладбище. Во главе – на учёном совете - восседает сам князь тьмы, от которого идут холод и скука. И фамилия его как сквозняк на кладбище – Свистулин. Николай Петрович.
Ветер, ветер на всём белом свете.
Сотрудники бряцали словами «девон», палеозой, эратема, трансгрессия, остракоды, постмодернизм, и звуки слов постукивали, как кости скелета.
Поэт ничего не мог заработать своими стихами – они слишком хороши для современной коммерциализированной публики – и делал вид, что занимается наукой.
– У нас в институте два главных бездельника, – посмеивался он, – я и директор.
Но никто лучше него не мог обработать тексты квартальных и годового отчётов, подделать их под научный стиль. За это его терпело начальство и платило гроши – с голоду не помрёшь, но и жить на них трудно.
– Как тебе удаётся писать отчёты так бездарно? – спрашивали коллеги.
– Очень просто. Я мысленно представляю себя тупицей, заштампованным дурнем, вместилищем общих мест. И пошло! Само льётся. А там только это и надо – только это в пределах их понимания.
*
Впрочем, это по-научному, vanitas vanitatum, проще говоря, суета сует. Гораздо живее другое.
Таня скоро разочаровалась в муже как любовнике. Он не мог разогреть её телесной массы и одарить ребёнком. И тогда голодный взгляд Танечки остановился на Поэте. Он удачно творит слова, может быть, и в ней сотворит живое? Что стоит жаждущей женщине увлечь мужчину!
Поэт мчится к Тане, не подозревая, что судьба приготовила ему нечто сладенькое, тем более, что он только что глотнул нечто горькое. У коллеги день рождения. По этому поводу распили бутылочку-другую армянского коньяка, что было запрещено шефом на работе. Но традиции сильнее чиновников. В голове зашумело, и поэта потянуло на люди, чтобы продемонстрировать им свой грех. Он ринулся к двери самого шефа. Дверь распахнулась, из неё вышел набирающий силу и должности К.К.
– Ну, что, Татьяна всё ещё стережёт дверь шефа?
– Зачем вам Татьяна Николаевна?
– Что же ты никак не заведёшь ребёнка? Может, помочь?
Поэт, не зли К.К., запачкаешься! Но поэт совсем не хотел его обидеть, он, находясь в благодушном настроении хорошо выпившего человека, полагал, что легко пошутил.
– Вы пьяны, – вскипел не понимающий пьяных шуток К.К. – Я доложу шефу.
– Ну! Такое не положено.
– Разложились!
– Понял. Метод восхождения. По Горькому Максу: уж, как ты сюда попал? А ползком всё, ползком, – вместо сокола засмеялся подвыпивший поэт.
– Не смейте мне говорить «ты», – вскипел К.К. И, как писали в древних повестях, ринулся прочь.
Зря, зря ты обозлил Глисту, такие мстят жестоко. Но – si fata volunt.
Кипящий К.К. быстро шёл по коридору, и в его голове шипели змеиные слова. Нахал! Грязнуля. Он смеет. Ничего! Подождите. Я ещё покажу вам, кто я. Вы ещё покланяетесь мне. Поэта вон! Я здесь со всеми разделаюсь.
Боже! Сколько детского, эмбрионального в психических потугах этого извивающегося телом молодого человека.
А в это время Поэт рванул дверь приёмной шефа. И тут его встретила широкая улыбка Тани над ещё более широким подбородком. Ядра большого калибра выкатывались из кофты ему навстречу.
– Ну, как насчёт мамонта? Закусить надо, – сказал поэт.
– Мамонтов распределяет шеф. У меня есть только яблоко. Держи. – Отвечала Таня.
– А ты знаешь, что произошло с человечеством, когда однажды мужчина принял яблоко от дамы?
– Нет, не знаю.
– Их было на планете только двое. Рай. Рай в том, что только двое. А когда они надкусили яблоко, то народили за тысячи лет миллионы дураков. Один из них перед тобой.
– Почему же дураков? Людей.
– Вот именно.
– Тогда тем более – бери! – неожиданно хрипло от волнения бросила она.
Поэт умел читать интонации и взгляды. Он прильнул губами к выкатывающимся из кофточки мощным ядрам. Поцелуй стал ключом к вратам сладостного рая.
Но вскоре поэт чуть всё не испортил своими непродуманными шуточками. Сказал соблазнительнице:
– Ваше пышное тело, мадам, поглотит целый взвод нашего брата.
Дамочка разозлилась, хотя поэт сказал лестное для неё.
– Бродяга! Нищий! Стихоплёт! Иди вон!
Вот и пойми этих женщин.
Поэт только рассмеялся. Видимо, он был согласен с характеристикой Тани.
– Прости, Таня. Не хотел тебя обидеть. Прости.
Таня уже сама жалела о своей вспышке. Она обвила шею поэта руками, и это, видимо, был решающий момент в достижении её главной цели.
4.
К тому моменту, когда произошли описываемые события, работники института выкопали древнюю статуэтку из чистого золота. Шеф забрал её себе в кабинет «для исследования». И статуэтку шеф потерял, правда, вместе со своей головой. Раньше ему это удавалось делать без таких тяжких потерь.
А между тем суд продолжался. Свидетельницей выступала бедная Таня. Когда произошло убийство и стало известно, что забрали поэта, Таня проверила ящик стола, где раньше она обнаружила пистолет. Оружия там не оказалось. Таня пыталась успокоить себя: он мог продать, переложить пистолет. Но мысль, что им воспользовался муж, постоянно возвращалась ей на ум.
В суде она очень волновалась. Щёки покрылись красными пятнами, она дёргалась. Когда шла к судейскому алтарю, её ноги подкашивались. «Говорить правду, только правду… уголовную ответственность». В ней боролись два желания: от страха сказать правду и от страха сказать неправду. Только она заимела семью, и вдруг всё могло рухнуть. Ей было жалко поэта, но он же не заменит ей мужа!.. Сбиваясь, она вначале сказала, с её точки зрения, правду:
– Он иногда хорошо отзывался о шефе, говорил, что шеф – замечательный тип, просто-таки модель для искусства. Его должна изучать наука, забыла какая, какая-то юридическая. О нём надо писать в учебниках социологии как об идеальном типе нынешнего времени. Шефу надо памятник поставить как символу общества.
Но в то же время он мне признавался, что собирается убить, простите, этого [нехорошего человека], то есть нашего знаменитого директора.
На вопрос адвоката, почему поэт был так откровенен с нею, сказала, что не хочет отвечать на него, так как это относится к её интимной жизни.
– Так ты и с ним…, – пытался воскликнуть Глиста, но его прервали.
– А как к вам относился директор?
– О, очень хорошо, он меня любил… в смысле как работницу.
– У адвоката будет вопрос к свидетелю?
– Да, ваша честь.
– Задавайте.
– Где ваш муж был …го июля в час дня?
Таня захлопала ресницами. Она не поняла, к чему клонит адвокат. Не знала, как ответить, чтобы выгородить мужа.
– Он был у шефа. А жена шефа была у меня.
– У меня нет больше вопросов.
Таню отправили в зал.
Чего только не всколыхнул суд в невинной душе Тани. Она невинна всей естественностью своего эгоизма, почти животного, не расчётливого, не сознательного, а инстинктивного – инстинкт жизни двигал ею: надо было жить, и если для того чтобы жить, приходилось топить другого, то она делала это совершенно бессознательно, то есть безгреховно. Наши грехи – от сознания. И Поэт хорошо понимал её, понимал и не имел к ней претензий.
Таня почти любила К.К. за то, что он женился на ней. Поэта жалко, но человеку естественному a la Rousseau своя жизнь дороже. Надо выгораживать мужа и топить поэта. Пригласили жену шефа.
– Где вы были во время убийства?
– В тот день к моему мужу пришёл Константин Константинович. Через какое-то время муж позвал меня и сказал, что жена К.К. находится в плохом настроении и что надо, чтобы я сходила к ней. И я поехала. Но Татьяна была в полном здравии, сказала, что он, то есть Константин Константинович, это выдумал. Мы поговорили с нею немного. Её муж к этому времени стал правой рукой моего мужа. Он уже занимал пост заведующего отделом. Вскоре он мог занять пост зам. директора, но после потери золотой статуэтки мужу позвонили из администрации академии, что на него заводится дело и что его временно отстраняют от должности.
Муж очень переживал это.
– Когда был этот звонок?
– За день до убийства.
– Но статуэтка пропала в день убийства! Так нас информировал свидетель.
– Нет, ваша честь, вас ввели в заблуждение. Статуэтка пропала накануне. Муж очень беспокоился. Он сказал, я догадываюсь, кто это сделал. Этот авантюрист…. Но фамилии не назвал. Хотя… и без его слов понятно, авантюрист у нас в институте один.
Обвинитель:
– Ваша честь, это к делу не относится.
Словом, заткнула ей рот.
Судья попытался посадить её на место, но она ещё успела сказать, что поэт не мог говорить «убить шефа», это не в его лексике. Он обычно говорил «уничтожить», вкладывая в это слово моральный, а не физический смысл. По своему характеру поэт не мог этого сделать.
Обвинитель:
– Ваша честь, я протестую, свидетельница выходит за границы фактов.
Судья отправил свидетельницу на место.
Снова допрашивали К.К.
– Так когда исчезла статуэтка?
– Ваша честь, в день убийства. Жена выгораживает своего мужа.
– А как же звонок? Нам нетрудно проверить, был он или нет.
– Да, да, я запамятовал. Звонок был, но по поводу другой пропажи, давней. Её простили директору, он же крупнейший учёный в нашей науке, а потом почему-то снова возобновили. Недоброжелатели у него были. В том числе Поэт. Видимо, он заранее планировал похищение с убийством и…
– Я протестую, ваша честь! – адвокат обвиняемого. – Свидетель должен говорить о фактах, а не свои измышления. А по какому поводу был звонок, необходимо проверить. Так как это даёт новый поворот делу.
Судья:
– Будем оставаться в границах дела. Мы рассматриваем обстоятельства, в которых… в которых обвиняемый мог совершить преступление.
Окончание здесь
Tags: Проза Project: Moloko Author: Огородников Юрий
