Недавно попросили меня рассказать о слове «затрапезный». Начала я с его известной истории, а затем... Впрочем, по порядку.
В 1722 году купец гостиной сотни ярославец Затрапезнов (в некоторых документах – Затрапезный) по велению Петра I начал в Ярославле же полотняную мануфактуру. В 1731 году, при императрице Анне Иоанновне, вышел указ «О даче русским фабрикантам Затрапезным на их мануфактуры и фабрики привилегии и о чинении им со стороны начальствующих всякого вспоможения». В документе есть чудесная фраза: «на их мануфактурах товары, за достойным их присмотром, перед другими такими ж мануфактурами и фабриками, в доброте лучшего немалым обстоят, а скатерти, салфетки и бумага делаются против заморских без охулки...». По источникам XVII века «охулка» – признание чего-либо негодным, плохим; «охульный» – недоброкачественный; «охуляти» – признавать плохим, негодным.
Но я отвлеклась. В 1750-е годы купец второй гильдии Василий Васильевич Крашенинников (Добрынин) – первый ярославский историк-краевед-любитель, так писал об ассортименте «фабрики ярославского жителя Затрапезного»: «разные многие материалы полотна всяких рук, скатерти и салфетки предорогой работы, ковры пребогатые, золотные и шелковые и шерстяные каламинки (ткани полотняного переплетения, одноцветные, в основном – светлые, из льняной пряжи; шли на шитье мужских костюмов), изарбаты (золототканые шелковые ткани), трип (шерстяная ткань с ворсом, полубархат), и кружева персидские, чабарбатные канифасы (плотные, прочные однотоннные/набивные хлопчатобумажные ткани; популярные среди городской бедноты), ревендуки (толстые грубые полотна из пеньки; шли на изготовление парусины), а бумаги пищие делается превеликое множество и другие многие вещи».
Одну из выпускаемых мануфактурой тканей – недорогую/ дешевую грубую пестрядь пестрядь из разных ниток льна или пеньки, чаще всего с синими полосами – так и прозвали: «затрапез», «затрапезник». Например, в написанной столетие спустя (1829 год) повести «Черная немочь» Михаила Петровича Погодина читаем: «В наших лавках есть всякие товары, начиная от самых высоких и дорогих, до самых низких и дешевых, от толстого затрапеза и посконной холстины, за которыми приходила к нам нищая старуха...».
Одежда, сшитая из такой ткани, соответственно, стала затрапезной. Шили из затрапеза и домашнюю/будничную/расхожую одежду. Так, доктор Крупов из одноименной повести Александра Ивановича Герцена (1846 год) «на другой день утром рано» надевает «свой новый затрапезный халат». В повести Ивана Тимофеевича Кокорева «Саввушка» (1847 год) упоминается некий Феденька, «который был одет уже не щегольское полукафтанье, а в старый затрапезный халат».
Постепенно слово «затрапезный» стало прирастать синонимами: заношенный, потрепанный, неопрятный, неряшливый. Интересно, что Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин роман-рассказ о жизни провинциальных помещиков средней руки – без аристократического хруста французской булки, назвал «Пошехонская старина. Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина» (1887-1889 год).
Язык романа прекрасен.
«Я, Никанор Затрапезный, принадлежу к старинному пошехонскому дворянскому роду. Но предки мои были люди смирные и уклончивые. В пограничных городах и крепостях не сидели, побед и одолений не одерживали, кресты целовали по чистой совести, кому прикажут, беспрекословно. Вообще не покрыли себя ни славою, ни позором. Но зато ни один из них не был бит кнутом, ни одному не выщипали по волоску бороды, не урезали языка и не вырвали ноздрей. Это были настоящие поместные дворяне, которые забились в самую глушь Пошехонья, без шума сбирали дани с кабальных людей и скромно плодились. Иногда их распложалось множество, и они становились в ряды захудалых; но, по временам, словно мор настигал Затрапезных, и в руках одной какой-нибудь пощаженной отрасли сосредоточивались имения и маетности остальных. Тогда Затрапезные вновь расцветали и играли в своем месте видную роль».
«Скромно плодились» и «иногда их распложалось множество, и они становились в ряды захудалых» – шедевр, я считаю.
И вот еще цитата. «Когда мы...гуляли по улицам Заболотья – надо же было познакомиться с купленным имением – за нами обыкновенно следовала толпа мальчишек и кричала: «Затрапезные, затрапезные!» – делая таким образом из родовитой дворянской фамилии каламбур».
На слове «фамилия» я и решила посмотреть раннее значение прилагательного «затрапезный», еще до того, как заработала мануфактура Затрапезновых. Кстати, в описи Ярославского гостиного двора 1691 года владельцы лавок в москательном, крашенинном, коробейном и красильном рядах Максимка да Петрушка – основатель мануфактуры и его брат – значатся и как Затрапезные, и как Затрапезновы. В документе, данном в 1721 году в Ярославскую канцелярию Надворного суда, «Максимка» именует себя так: «гостиной сотни Максим Семенов сын Затрапезной». В «Словаре русского языка XI-XVII веков» приведено только одно значение прилагательного «затрапезный»: «кормящийся (по бедности) за общим монастырским столом (трапезой)». И пример употребления слова тоже один. Что интересно, взят он из «Книги переписныя Ярославлю посаду (снова Ярославль!) ярославцом посадцким людем и всяких чинов жилецким людем и их братии племянников и соседы и подсоседников» 1646 года. В переписи упоминается «двор посацково человека Парфенка Сафельева сына, сапожника – затрапезной бедной человек».
Максим Семенович Затрапезный родился около 1670 года, про его отца известно лишь, что и он владел лавками в ярославских торговых рядах. Так что вряд ли фамильное прозвище Затрапезный было дано по бедности. Одним из значений слова «трапеза» в те времена было «угощение как милостыня, пожертвование», возможно, «торговые люди» Затрапезные при церквях, где были прихожанами, устраивали как раз такие трапезы? Даль, составлявший свой словарь с 1819 года, обозначает прилагательное «затрапезный» как «за церковною трапезою находящийся».
Словом, вопрос происхождения фамильного прозвища промышленников, ставшего нарицательным, остается открытым. Как писал этнограф, исследователь «живой русской речи» Сергей Васильевич Максимов в книге «Крылатые слова» (1899 год), «углубляясь в дремучий и роскошный лес родного языка, богатого, сильного и свежаго, краткого и ясного, на этот раз, конечно, довелось пробраться лишь по опушке».