Интервью с деканом философского факультета МГУ Владимиром Васильевичем Мироновым в преддверии юбилея факультета — 25 декабря 2011 года. Окончание.
Елена Терещенко: Владимир Васильевич, можно ли говорить о научных и образовательных традициях, сформировавшихся именно на философском факультете?
Владимир Миронов: Традиции, несомненно, есть и весьма глубокие. Мощной основой образования на философском факультете всегда было очень хорошее преподавание истории философии. Она занимала очень большое место в учебных программах и в советское время, и сейчас наши студенты из пяти лет обучения четыре с половиной года слушают курс по истории философии. Это традиция, которая заставляет студентов приобщаться к текстам. (Я в данном случае не касаюсь вопроса, какие здесь существуют проблемы, — важно, что сама традиция заложена). А вокруг этого курса формируется целый ряд теоретических дисциплин (я, к примеру, заведую кафедрой онтологии и теории познания), спектр специализаций по которым очень широк — от проблематизации типов онтологии до исследования философии культуры, философии образования... Поэтому, если посмотреть на структуру факультета, мы отметим, что он на сегодня выглядит достаточно классическим. Более того, я думаю, что мы имеем преимущество по сравнению с западными университетами — опять же благодаря преподаванию истории философии.
Я неоднократно бывал в Сорбонне. Западное образование (это очень важно иметь в виду) выстраивается под персоналии. Но при этом очевидно, что студент может на конкретную персоналию попасть, а может и не попасть — в итоге, систематического философского образования он не получает. При таком подходе можно детально знать Декарта, но плавать во всем остальном. У нас, правда, противоположная проблема. Изучив большой курс истории философии, человек иногда не очень понимает конкретику. Я иногда критикую наших коллег с кафедры, говоря, что для них античность как один мешок — будто греческие философы жили рядом, в одном месте и времени.
В целом, наша позиция — ориентироваться на фундаментальное философское образование, основанное на знании текстов. Сейчас мы ещё усилим это направление в обучении наших студентов. При переходе на интегрированного магистра знание литературы будет выделено в отдельный пункт: студент должен будет изучать ее и сдавать соответствующий зачет независимо от других зачетов. Мы начнем делать это уже с первого сентября.
Е.Т.: Вы коснулись сравнения с зарубежными вузами. А как воспринимается философский факультет в мировом философском сообществе?
В.М.: Я встречался со всеми крупнейшими философами Германии. К Г.-Г. Гадамеру ездил дважды, вручал ему звание почетного профессора МГУ. Мы тогда сидели за одним столом с Ю. Хабермасом, Г. Апелем, Г. Альбертом и Г.-Г. Гадамером. Хабермас недавно по моему приглашению приезжал к нам. 14 июня приехал Дж. Серл. И, конечно, наш факультет знают. В советское время существовало издательство, публиковавшее наши книги на иностранных языках: для того чтобы нас там знали, надо там публиковаться. Это очень трудно. Другой язык - это уже проблема: все ли философские идеи в принципе можно изложить на другом языке? Но этого мало. Когда наши западные коллеги приезжают, мы им предоставляем прекрасные условия, делаем презентации... И все время говорим: что же вы наших не приглашаете?.. Потому что многие наши профессора, при хорошей раскрутке, выглядели бы не хуже, а то и лучше. Тот же Майоров, например...
Я читал лекции в Католическом университете в Италии, аудитория была примерно как наш конференц-зал. Причем интересно, у них принцип обратный по отношению к нашему: первые ряды занимают студенты, они же первые задают вопросы, а чем дальше, тем статуснее публика. Я читал, конечно, популярные лекции — о восприятии Маркса в России. Но они всегда вызывали аплодисменты. Думаю, мы могли бы читать там достаточно много.
Другая любопытная проблема, связанная с языком. Меня приглашают в Сорбонну читать лекцию и спрашивают: «на каком языке вы будете читать»? Я сначала подумал: французский я знаю не очень, поэтому — на немецком. Они согласились. А потом мы подумали: а почему? Ведь француз, когда приезжает к нам, не читает по-русски. Мы ему предоставляем переводчика. Мы написали письмо в достаточно жесткой форме. Нет, будем читать лекцию на русском языке. В конце концов, организаторы оплатили еще и нашего переводчика.
То есть мы иногда перебарщиваем. Начинаем вводить в качестве обязательных лекции на английском языке, причем ясно, что они не будут хорошими. В результате и свой язык теряем, и чужой не очень осваиваем.
Е.Т.: Наверное, в связи с этим снижается и языковая культура современных студентов...
В.М.: Конечно. Мы столкнулись с удивительной проблемой: у нас не дорабатывает школа. Ни в одном западном университете в учебном плане нет иностранного языка. Иностранный язык - это школа. Единственное, что может быть в вузе - это специализированные курсы, например, немецкого философского языка. Мы же огромные усилия направляем на то, чтобы в вузе обучать человека иностранному языку. Понятно, что при массовой подготовке преподаватель ориентируется на троечника. В итоге кто знал, тот и знает, если не забыл... В данном случае надо принципиально менять позицию. Университет должен предоставить возможность учить язык, но не за счет учебного плана. То же, кстати, касается и физкультуры.
Мой сын, например, учится в Германии. У него после гимназии 6 языков: латынь, греческий, польский, немецкий, французский, английский, русский. Степень освоения, конечно, разная. Но тем не менее. Какие там предъявляются требования? Приезжает, например, в университет английский профессор, его ставят в расписание. Никто даже не спрашивает, понимают ли студенты по-английски. Приезжает, наш студент в Берлин, записывается на спецкурс по Декарту. Его спрашивают: «А как Вы читали Декарта?» - «Ну, вот, в переводе Василия Васильевича Соколова...» Ему говорят: нет, батенька, Декарта нужно читать на латыни. Он год или полтора учит потом латынь, чтобы сдать предмет. А мы «натаскиваем» всех. В результате, доминировать начинает английский. ЕГЭ по немецкому сдавало уже меньше 50 человек. Притом что школа немецкого И французского языка в России великолепная.
Е.Т.: А на философском факультете предусмотрены какие-то программы, направленные на развитие творческих языковых способностей у студентов?
В.М.: Риторика.
Е.Т.: Мне кажется, в нашей системе образования недостаточно представлен творческий элемент, если говорить о гуманитарных специальностях...
В.М.: Это действительно проблема. Ведь подготовка в частности преподавателей требует формирования специфических навыков: человек должен уметь говорить - правильно, красиво... Нужны актерские данные, умение держать голос. Ведь попробуйте читать лекции!
Но вводить в учебный план русский язык мы не можем. Ведь это значит отобрать часы, например, у истории философии. Это очень серьезная проблема. Школа и вуз должны быть, как сообщающиеся сосуды. А сейчас связь между ними разорвана: школа все больше переходит на натаскивание для сдачи ЕГЭ. Если нет предмета, который нужно сдавать, всЁ… В школах уже 10 лет нет, например, астрономии...
Е.Т.: А Вы удовлетворены уровнем абитуриентов?..
В.М.: Уровень совершенно нормальный. Мы испугались, когда ЕГЭ только ввели: тогда уровень упал. А сейчас уже всё выровнялось: у нас же ввели дополнительный экзамен. Хотя, ещё раз акцентирую это: уровень абитуриентов — это вопрос времени. Я думаю, что он будет ухудшаться. Потому что школа постепенно переходит на натаскивание для поступления. У нас же сломана эта система. В отличие от многих других стран всё завязано на высшее образование… Но конкурс пока у нас есть: в прошлом году было 7 человек на место, а в первый год после ЕГЭ — 20…
Е.Т.: А какова гендерная структура факультета?
В.М.: Не знаю точно, но, думаю, женщин преподавателей не меньше, чем мужчин. Если брать поступающих, в этом году на отделение философии поступило всего 6 ребят, остальные — девушки. Девушки, как правило, лучше учатся в школах, получают лучшие результаты, сдавая ЕГЭ, соответственно, они будут вытеснять ребят с гуманитарных факультетов лучших вузов. Если брать деканат: двое моих замдеканов — женщины...
Е.Т.: А как с научной работой?
В.М.: Здесь мужчины доминируют. Но я не думаю, что это потому, что женщинам предоставлены меньшие возможности в нашей сфере. Существует несколько гендерных моделей. Допустим, скандинавская — где женщине предоставляется преимущество просто в силу того, что она женщина. Если у меня, например, есть вакантная ставка заведующего и претендуют мужчина и женщина, я обязан взять женщину. Означает ли это равенство?.. Лучше ли это для самой женщины?..
Стереотипы выстраиваются в соответствии с культурой. Но я, выбирая руководителей, часто предпочитаю женщин. Почему? Если женщина претендует на данную должность, наверняка, ей пришлось преодолеть гораздо больше трудностей, чем мужчине. Значит, и работать она будет эффективней. У нас прекрасные преподаватели-женщины. Зинаида Александровна Сокулер с моей кафедры сто очков даст вперед любому мужчине.
Другой вопрос, что, если смотреть на философов, оставшихся в истории, женщин среди них — единицы. Наверное, это объясняется имевшей место другой социальной организацией.
Е.Т.: Каким бы Вы хотели видеть будущее философского факультета?
В.М.: Прежде всего, необходимо сохранить традиции. Высшее образование не должно всецело ориентироваться на запросы работодателя: ему не нужны ни философия, ни классическая филология... Все практические вещи, вроде PR, должны быть дополнительными. Мы вынуждены преподавать их в том числе, чтобы наши профессора имели возможность читать лекции по истории философии. Но эту классическую «компоненту» ни в коем случае нельзя потерять.
Е.Т.: Каковы Ваши ожидания от планируемых юбилейных мероприятий?
В.М.: Юбилейные мероприятия — это, прежде всего, встреча с коллегами. Не случайно мы готовим юбилей в связи с проведением двух больших конференций. Одна из них связана с образованием, другая — с наукой. Вокруг пленарных заседаний будет проходить множество круглых столов, свободных дискуссий и презентаций. Такой карнавал, в хорошем смысле, нашей философской общественности. У нас будет очень хорошая торжественная часть: капустники, концерты... Дом музыки обещал организовать концерт. Будут, конечно, и сюрпризы, о которых я пока не хочу говорить. Иными словами, все это — демонстрация нашего единства, того, что мы любим свою дисциплину, любим философию как форму мышления, любим и общение с коллегами.
Е.Т.: И последний вопрос. Владимир Васильевич, а если бы вы заново родились, стали ли бы вы снова заниматься философией?
В.М.: Думаю, да. Я достаточно рано стал заниматься философией, еще в 8 классе. А поступал я впервые на факультет журналистики — этот факт, кстати, потом использовал Ясен Николаевич, говоря студентам, когда я приходил как проректор: Владимир Васильевич поступал к нам, но не поступил - пришлось идти на философский. Мне нравится моя работа. Я понимаю, что это редкий случай, когда мои внутренние интересы и интересы дела совпадают. К тому же стимулирует то, что кое-что получается.
Беседу вела Елена Терещенко,
техническое сопровождение - Жанна Алфимова
Опубликовано:
Московский университет, № 25 2011 сентябрь.