Роман Юрия Полякова «Любовь в эпоху перемен» написан в 2013-2015 годах.
Действие романа происходит в трёх временных промежутках: в «застойные» 80-е, в годы молодости героя Геннадия Скорятина; в 90-е, в переломные годы страны; и в настоящем времени.
Герой, главный редактор еженедельника «Мир и мы», попал в сложную ситуацию: их журнал купил олигарх, который постоянно живёт в Ницце и оттуда руководит редакционным процессом, а для руководства на месте он поставил директора; и Скорятину, как главному редактору, приходится вертеться между двух своих огней и не попадать в прицел вездесущих органов. А ещё он не очень ладит со своей женой Мариной. Не гнушается эпизодическими встречами с разными женщинами, имеет любовницу, а однажды приветом из прошлого к нему приходит письмо, которое круто меняет его жизнь. Правда, потом это оказалось иллюзией, миражом, но побудило Скорятина вспомнить каждую минуту одной счастливой, бурной, несбывшейся истории его молодости. А когда мираж рассеялся, оказалось, что и жить-то незачем.
И вся эта история жизни происходит на фоне быстро меняющейся жизни нашей страны. Так что не только любовь Скорятина, но и вся его жизнь проходит в эпоху перемен.
Любви в романе много: здесь и любовь постылая, супружеская, и тайная, романтическая, и грязноватая, физиологическая. Всё попробовал Геннадий Скорятин, но счастливее, кажется, не стал. Да и женщинам своим тоже счастья не принёс. Жена Марина, конечно, не была идеалом – многовато пила, не страдала излишком верности, но всё же хранила семью и следила за материальным достатком. Без неё стал ли бы Скорятин тем, кем стал? Провинциальная библиотекарша Зоя, наверное, могла бы стать хорошей женой нашему герою, но была слишком порядочна и не захотела разрушать семью с детьми. Про временных любовниц я и не говорю, хотя, узнав, что любовница Алиса принадлежит не только ему, Скорятин ощутил немалую душевную боль. Вот интересно, думал ли он о том, что и его женщинам тоже больно от его полигамности?
Много сказано и о политических игрищах в разных масштабах, и о том, как могут события на верхах власти бумерангом сказаться на самых рядовых, самых маленьких, самых незаметных гражданах.
Стиль и сюжет романа очень характерны для творчества Юрия Полякова: лёгкий, прекрасно читаемый язык, острый юмор, многочисленные приметы времени, хорошее знание материала (а как иначе?), намёки разной степени прозрачности на реальных персонажей литературно-политической жизни страны. Вот, к примеру, такие персонажи, как режиссёр Хохолков, телеведущий Вован Пургант, или художник Лазунов, - узнаваемы сразу. Эдуард Лимонов вообще выведен под собственным именем (замечательный эпизод, мне очень понравился).
«Саша Калязин… попросил [Скорятина] связаться в Париже с Лимоновым и передать ему коллективный сборник «Непроходняк», где напечатали несколько стихотворений изгнанника. За контакты с эмигрантами к тому времени уже не карали, даже не грозили пальчиком. Жизнь менялась стремительно. Но, вручая книжку для передачи беглому писателю, старый товарищ честно предупредил:
— Эдик тебя, конечно, поведет в кабак, станет разговоры разговаривать. Будь поаккуратнее!
— В каком смысле?
— Не откровенничай, а то выведет тебя в новом романе полным дебилом.
— А если я глупого ничего не скажу?
— Все равно выведет. Творческий метод у него такой.
Лимонов с радостью откликнулся на звонок и через час был в холле отеля. Мускулистый, в тенниске и облегающих брюках, он смахивал на атлета, готовящегося подойти к «коню» и завертеться, ловко перехватывая отполированные ручки снаряда. Взяв книжку, Лимонов нежно погладил ее, как долгожданного ребенка, полюбовался обложкой, полистал, а потом пригласил доброго вестника в ближний кабачок. Выпили много, Гена без устали вещал о невероятных переменах в СССР, а Эдик, осушая очередной бокал «Совиньона», шумно восхищался, какого умного собеседника послала ему судьба, и повторял:
— Надо возвращаться. Пора! Пора!
Разговор пошел такой интересный, острый, настоящий, что Скорятин попросил разрешения и включил диктофон, чтобы сделать интервью со скандальным Эдичкой. Несмотря на гласность, темы и персоны все еще надо было согласовывать, и он с утра, страдая головной болью, помчался в корпункт: на казенный звонок кровные франки тратить не хотелось… Спецкор… попал в точку: грандиозный успех. Лимонова сразу пригласили навестить Родину, опрометчиво покинутую много лет назад.
…Через год легкопёрый Лимонов издал очередной роман. Там имелся эпизодический персонаж — убогий советский журналист по фамилии Курятин, удивительная свинья и редкий дурак, норовивший напиться за чужой счет и городивший такую запредельную чушь, что совестно было читать...»
А вот этот пассаж – не знаю, имеет под собой реальную основу или нет.
«Веня Шаронов… заведовал… отделом литературы, сочинял стихи и даже, по слухам, имел отношение к очень большой литературе: его первая жена ушла от него к Бродскому. Вторая жена, безуспешная актриса Лидка Бубенникова, происходила из кубанских казачек, была выше мужа на голову и вдвое шире в плечах — чем и пользовалась. Когда Веня приходил домой пьяным (а пьяным он приходил всегда), она встречала его на пороге и без единого укора била в челюсть. Он падал и засыпал. Впрочем, суровость Лидки объяснима: Веня, обычно сдержанный, даже стеснительный, выпив, превращался в сексуального шалопая и задиру. Мог подкатить к чуждой даме, отрекомендоваться помесью еврея с обезьяной и предложить ей краткий, но незабываемый интим в туалете. Иногда его били, чаще смеялись.
Именно так он и познакомился с Лидкой. Бубенникову тогда жестоко обманул давний любовник — режиссер Пореев: пообещал роль в комедии «Повариха», но в последний момент отдал красотке Тепличной — блондинке с шалыми глазами. Лидка взбесилась, поклялась отомстить и слово сдержала, показательно переспав с «помесью еврея и обезьяны», подсевшей к ней в ресторане Дома кино. Пореев, главный антисемит советского кино, устав от Тепличной, вернулся со съемок и затребовал Бубенникову. Ему шепнули правду, он вскипел обидой, примчался выяснять отношения, но его не пустили на порог. Тогда мэтр в гневе позвонил в столярный цех «Мосфильма», ему привезли двадцатисантиметровые гвозди и молоток. После того как он намертво заколотил дверь подлой квартиры, Лидке с новым другом пришлось выбираться на волю по пожарной лестнице. Веня был так потрясен внезапным снисхождением этой могучей женщины, что всю ночь читал ей стихи, а под утро предложил руку и сердце. Она сначала долго смеялась, а потом согласилась».
Конечно, это далеко не первый роман, имеющий своей целью как-то осмыслить (или переосмыслить) тоталитаризм, перестройку, современную непонятную жизнь, но, думаю, это произведение, показывая свой сегмент, является важным элементом мозаики, которая через много лет и станет полным осмыслением нашего прошлого.
Несколько цитат, показавшихся мне важными и интересными.
О гласности и разоблачениях в прессе:
«Китайцы древней и мудрей нас. Думаешь, они не знают, сколько народу Мао угробил? Отлично знают. Но условились: лет пятьдесят об этом ни-ни. Думать — пожалуйста. Говорить — нет...»
«Гена по приглашению Арви ездил в Тарту с лекциями о свободе слова, которой нет и быть не может, ибо каждый считает свободой свое право говорить то, что хочется, и не слышать того, с кем не согласен. Отсутствие одного из этих прав воспринимается как цензура».
О «переосмыслении» истории:
«Если раньше Запад считался угрозой миру, а СССР — оплотом человечества, то теперь все стало наоборот: мы империя зла, а они — жены-мироносицы. Если раньше Зоя Космодемьянская была героиней, то теперь стала дурой-пироманкой, спалившей сено, припасенное колхозниками для лошадок. Если совки держали генерала Власова за предателя, значит, новые золотые перья выписывали из него борца с тиранией. Если прежде гордились космическими достижениями СССР, то теперь вместо орбитальной станции советовали учредить на вокзалах страны новые, чистые сортиры».
«…горе побежденному! Едва Юрий Бондарев бухнул с трибуны: мол, перестройка похожа на самолет, который взлетел, а где сядет, неизвестно, сразу обнаружилось, что литератор-то он слабенький, зато дача у него в Пахре круче, чем у Льва Толстого в Ясной Поляне. А где же «Война и мир»? Зашептались, будто и на передовой писатель-окопник ни разу не был, все больше по тылам отсиживался. И человек, вчера еще уважаемый, звездный, неколебимый, за несколько дней превращался в нерукопожатное существо с неприятным запахом».
«Из-за некоего генетического сбоя люди, презирающие свою страну, так же неистребимы, как алкоголики. Единственный способ — не допускать «наоборотников» к власти. Но как раз рулить страной они жаждут с той непреодолимой тягой, с какой тайный педофил мечтает дирижировать хором мальчиков».
О «нужности» в наше время литературы:
«— Геннадий Павлович, вернитесь в жизнь, очень прошу вас! Тем, кто не умеет читать, умеющие писать не нужны. Достаточно картинок с подписями.
— Будем растить нацию дебилов?
— Будем просвещать уже выращенных дебилов».
О современном «офисном планктоне»:
«…наглый молодняк, умеющий только тыкать пальчиком в айпады, курить, исследовать каталоги распродаж, планировать уик-энды и обсуждать горнолыжные крепления…»
Просто о жизни:
«…бывают дни сердечной отваги, когда жизнь подвластна желаниям, а судьба кажется пластилином, из которого можно вылепить все, что захочешь. В молодости такие дни не редкость, с возрастом их становится все меньше, а старость — это когда понимаешь: жизнь уже не может измениться, она может только закончиться».
«Время — это какой-то сумасшедший косметический хирург, который злорадно лепит из молодого прекрасного лица обрюзгшую ряху».
«-…Ты часто детство вспоминаешь?
-Часто.
-Это к смерти»
Этот материал ранее был размещён мною здесь: https://my.mail.ru/community/manuscripts/2759FBC249651988.html