подумал Тим и огляделся.
"Бухта удобная. Пожалуй, брошу здесь якорь. В гробу я видел эти лодки!"
Примерно такие мысли посетили голову нашего цвержика, когда он, после целого дня болтания в байдарке, ступил наконец на твёрдую почву. Ерунда, скажете вы: откуда нам знать, о чём думает собака! Так это потому, что вам ещё ничего неизвестно про завтрашний день. А назавтра произошло вот что...
Но начну издалека. С детства от родителей я был наслышан о походах, палатках, байдарках и прочей "романтике дальних странствий". Однако, хотя мы и много путешествовали, в настоящих походах вместе с ними я не был никогда. Видимо, тяга к такого рода приключениям с моим появлением у родителей пропала: острых ощущений хватало и так. А потом я как-то неожиданно вырос и меня закрутила "турбулентность" 90-х (тьфу на неё двадцать раз!). Тогда, прямо скажем, было не до жиру - много работы, мало денег да и дача появилась (последний привет из Советского Союза). Надо было эти 6 соток как-то обустраивать.
Короче говоря, в первый свой настоящий байдарочный поход я отправился вполне себе взрослым обормотом и остался под таким огроменным впечатлением, что остановиться не могу по сей день, заразив "охотой к перемене мест" сначала свою будущую жену, потом наших общих детей, теперь вот Тим попал под раздачу. Последний раз я был на Ладоге лет 15 назад, поэтому как только выдалась возможность попасть туда опять, ухватился за неё обеими руками и зубами. Так что у Тима не было шансов отвертеться...
Вернёмся же в тот день, когда мы научились читать собачьи мысли. Вечер Тим провёл по его мнению просто чудесно. Он бродил по берегу, высматривая в прозрачной воде что-то интересное:
Или с любопытством наблюдал за суетой в лагере, взобравшись повыше на скалу:
Потом, после трудов праведных, он отдыхал на нагретых солнцем за длинный северный день скалах. Примерно вот так:
Или даже так:
К ночи, правда, погода начала быстро портиться, и неожиданно разразилась такая гроза, какая бывает нечасто! Мы лежали в палатке и не могли уснуть, потому что струи дождя хлестали по тенту с яростью донельзя разгневанного средневекового школьного учителя, охаживающего розгами пятую точку нерадивого хулигана-ученика, причём всё время усиливаясь. И когда нам казалось, что всё - вот он апогей, ливень обрушивался с новой, совсем уж тропической силой! Молнии же лупили вовсе не переставая, так что и с закрытыми глазами было светло, а раскаты грома сливались в какую-то сюрреалистичную какафоническую гармонию Стравинского.
Бедняга Тим забился к нам под спальники и дрожал там в унисон грозовой феерии. Самое главное, что это светопреставление продолжалось часа полтора, и я уж стал всерьёз подумывать, а не всемирный ли потоп начался и не пора ли спускать на воду байдарки? Но очень постепенно гроза отступила, и мы уснули. А вскоре я был разбужен старшим сыном, который пришёл просить политического убежища в связи с тем, что они не сошлись во взглядах с его палаткой: он считал, что спать в довольно-таки глубокой луже холодно и некомфортно, а палатка намекала на то, что это он сам её сюда поставил - значит так тому и быть. В общем, пришлось мне уступить тёплое местечко и отправиться на рыбалку... Тим же дрых сном праведника, отсыпаясь за все предыдущие треволнения.
Выбравшись наружу, я осмотрелся и похвалил себя за то, что, видимо, в момент умственного озарения установил палатку на небольшом возвышении, которое оказалось единственно сухим в окружении луж и протекающих прямо у стен бурных ручейков.
Рыбалка, надо признать, у меня не задалась: я оторвал в камнях несколько блёсен и упустил приличных размеров щуку. Однако это нисколько не испортило мне настроения, потому что я провёл прекрасное, словно специально для меня свежеумытое ночной грозой, ясное, яркое и тихое утро в любимых Карельских скалах.
В отличном расположении духа я вернулся в лагерь как раз к завтраку, после которого все начали готовиться к отплытию. Мы сложили палатку, упаковали вещи, и я стал носить их на берег к байдарке. Когда я загружал очередную порцию багажа, вдруг услышал встревоженный голос жены, которая звала меня посмотреть на Тима. К её ужасу, он в одночасье обессилел - даже не мог стоять на лапках и падал на бок. Зрелище было душераздирающее: на Тиме был уже надет специальный спасжилет для собак с ручкой на спине, за которую, если что, его очень удобно было бы выловить из воды, и пёс горестно поглядывал на нас из положения лёжа, как бы говоря: "Оставьте меня здесь. Я не хочу быть для вас обузой на корабле." Вокруг стали собираться сочувствующие зрители. Жена говорит, мол, вот же - только что бегал и вдруг не может встать! Чтобы продемонстрировать нам весь трагизм происходящего, она подхватила Тима за ручку спасжилета и попыталась поставить на ноги. Безуспешно: цвержик рухнул как подкошенный и беспомощно вздохнул, снова глянув на нас укоризненно из-под занавеси своих кустистых бровей. Зрители удручённо заохали, младшие из них осторожно гладили бедняжку по голове, стараясь утешить.
Я поглядел на него, сокрушённо поцокал языком и, отойдя подальше за скалу, громко произнёс: "Тим! Смотри, кто это тут?!" Умирающий мигом вскочил на ноги и, проскользнув мимо поражённых таким стремительным излечением зрителей, помчался ко мне, позабыв, что надо пребывать в образе смертельно больного: а вдруг "прокатит" и на лодку не погрузят?
Не вышло. Пришлось смириться с неизбежным и покориться жестоким реалиям:
Надо отдать должное Тиму: больше таких пантомим он не показывал, а стойко переносил все тяготы и лишения байдарочного похода.
