Говорят, что дети интересуются тем, что любят родители. Но вера в Бога, как у мамы, не занимала меня. Многим могло бы показаться, что значит вера её была поверхностной, внешней. Но я бы так не сказал. Мама не просто верила, а не могла пройти мимо чужой боли. Всё время я видела незнакомого человека в нашей квартире, (мама воспитывала меня одна, папа нас бросил и в другом городе, знаю, у него была новая семья). Этот кто-то был: то старенький сосед, который пропил свою квартиру за долги. То, женщина с маленьким ребенком, которой негде было спать из-за того, что её муж пришёл не один. То нищий, что спал под нашими балконами.
Мама, как она говорила, просто боялась пропустить Христа. А мне это не нравилось. Я даже стеснялся её, да и друзьям мне было стыдно признаться, что она моя мама. Сейчас я очень сожалею, что так бессовестно, подло и бесстыдно думал тогда. Никогда себе этого не прощу.
Я не был крещён в православном храме, долго меня это беспокоило, и вот в 36 лет я принял Святое Крещение. Не знаю, что меня к этому подтолкнуло. Хотя знаю. Мама, которая была у меня перед глазами, но уже не со мной. Кроткая, тихая, с синими, как небо, ласковыми глазами. А как жаль, что я не успел ей сказать, как сильно её люблю и какая она у меня замечательная.
Но не один я питал к ней теплые чувства. Все её любили, и она любила всех. Её невозможно было не любить. И попрошайки, бездомные, и бродяги. Никого она не проходила. Никто не оставался повстречавшись с ней, не обласканным, не услышанным, голодным. Всегда у нее в ее сумочке было, чем поделиться. По специальности она была медсестрой, и потому кормила, лечила всех страждущих, а в крепкий мороз носила им термос, одноразовые стаканчики и наливала всем попрошайкам, которые могли замерзнуть, травяной вкусный чай.
Пенсия у нее была маленькая, но как-то умудрялась на неё жить, ещё откладывать. Не любила врачей, лечилась сама, как умела. Целую неделю даже голодала совсем. Даже таблетки ни одной не выпила. Святую водичку только пила, а по 3 столовой ложки крещенской, как благословлял Серафим Саровский, когда болела. По утрам просфорочку. И, как монахи говорила: "Бог даст, жива останусь".
Мама старалась не пропустить ни одного нищего. Давала она милостыньку всем не разбираясь: пьяньчужкам, цыганкам и даже здоровым крепким мужикам, которых «обокрали» и которые раз за разом, из года в год просят «на билет до Магадан».
Я пытался её переубедить, так сказать воспитывать. Старался открыть ей глаза на этих алкашей, как мне тогда казалось, и врунов, которые все-равно пропьют. Ругал ее, ведь она сама копейки считала. А она смотрела на меня и улыбнулась. А однажды твёрдо сказала:
Лучше я дам тому, кто пропьет, прогуляет чем пропущу того, кому нужна помощь. Пропущу Христа… Если бы ты знала, Лёнечка, как я боюсь пропустить Христа…
Так она спешила в храм, каждый день, все спешила, в храм, к Богу, и в каждом встречном в каждом человеке, бедном или богатом, в каждом встречном видела Христа. В ребеночке, которому давала конфеточку. В почти обледеневшем бездомном, которому согревала чай. В опустившемся куда уже некуда, пьянице… А потом, потом она умерла. Быстро, тихо, неожиданно для меня. Потом, я узнал, что она давно знала о своей болезни, но мне никогда не жаловалась. Перед этим батюшка ее пособоровал, причастил…
И, знаете, ведь сколько уже лет, как ее нет, а «старые» попрошайки до сих пор помнят тетушку Веру и ее копеечки. И все повторяют: "Никто нас так не любил, как наша Верочка. Никто!..."