Тишину нарушил нетерпеливый звонок, это дёргал за верёвку сам полицмейстер. Сзади него стояла какая-то дама с усталым лицом и человек семь жандармов.
— Пойду, отопру, — сказал Феликс, — подождите меня здесь, милая Изабель.
Он пошёл открывать, но девушка, не желая встречаться снова с Семёном Кузьмичом, тихонько отошла к лестнице и побежала наверх. Ей во что бы то ни стало нужно было своими глазами увидеть место, где творил её кумир, доктор Файнферхт.
Девушка шла по второму этажу совершенно бесшумно, мягкий палас под ногами был словно мох в нехоженном лесу. Справа и слева виднелись двери и Изабель решила проверить их все.
Она толкнула одну дверь, заперто. Вторую — та же история. Лишь третья дверь открылась. Там сидели, привязанные друг к другу спинами два мужчины. У каждого во рту был кляп.
Изабель осторожно вытащила кляп изо рта одного из мужчин, и он натурально залаял. Причём лаял он остервенело закатывая глаза и брызгая слюной. Девушка не рискнула затыкать ему рот и тем паче вытаскивать кляп у второго.
Девушка искала лабораторию, впечатление о которой было составлено из обрывков разговоров, газетных статей и досужих сплетен, которых всегда немало вокруг таких сильных личностей, как таинственный доктор. Изабель была уверена, что конечная цель этого человека, несомненно благородна, просто общество не понимает его, как не понимало оно большинство гениев. Она надеялась, что лаборатория даст ей ответ на вопрос, кто же такой доктор Файнферхт.
В одной из комнат Изабель обнаружила спящего старика. Но не старик привлёк её внимание, а клетка с птицей. Птица била крылышками, и судя по всему была напугана.
— Тише, тише, птичка! Я спасу тебя, всё будет хорошо, — ласково сказала девушка.
Веки старика дрогнули, он слабо застонал. Девушка подошла к нему, и положила ему на лоб свою прохладную ладонь.
Не сразу, но он открыл глаза и уставился на Изабель. Ей показалось, что он не в себе, так как у него было лицо человека, который чего-то боится.
— Я Изабель, — девушка приложила руку к груди, — а вы?
— Меня зовут... меня зовут... вот, чёрт, я забыл своё имя! — губы старика страдальчески искривились: — я сошёл с ума.
Тут птица снова забеспокоилась, и... запела.
— Пан Гриц! Пан Гриц! — обрадовался старик, — ты здесь, старина!
— Вы можете встать, господин Гриц, я помогу вам, — сказала девушка.
— Это он пан Гриц, а меня зовут Абрам, — смутился старик, — под одеялом я наг. Если бы вы раздобыли мне мою одежду..
— Я поищу, — Изабель направилась к нише, отгороженной ширмой, какие ставят у себя в смотровых земские врачи, — а вы пациент доктора Файнферхта?
Услышав это имя, старик задрожал, но Изабель, увлеченная поиском вещей и стоявшая к нему спиной, не увидела этого.
— Скорее пленник, — упавшим голосом сказал Эйб, — прошу вас, найдите мне хоть что-нибудь, я должен уйти отсюда до того, как вернётся доктор!
— Он не вернётся, — Изабель дала старику то, что смогла найти, это была длинная рубаха до пят.
— Как это: "не вернётся"? Неужели Господь поразил его за все его грехи? — надевая рубаху, спросил Эйб, — он что, умер?
— Доктор покинул клинику, я видела это собственными глазами. А я здесь ищу доказательства его злодеяний, но... — она развела руки в стороны, — кроме ваших слов и слов одного юноши, не нахожу!
В коридоре, сквозь приоткрытую дверь до них глухо донеслись голоса. Потом кто-то крикнул: "Изабель! Изабель вы здесь?"
— Это Феликс меня ищет! — девушка подошла к двери, и осторожно выглянув, попросила старика: — прошу вас, не выдавайте. Полицейские выдворят меня, а я так и не нашла ответ на свой вопрос! Умоляю вас!
— Ну что же, надеюсь, вы знаете, что делаете, — слабо улыбнулся старик. Я их уведу, но знайте, что кто-нибудь из них вскоре вернётся, чтобы забрать пана Грица. Так что, будьте осторожны!
Держась за стены, Эйб вышел в коридор, навстречу Феликсу и жандармам. Что он им сказал, Изабель не слышала, но вскоре мужчины ушли, а она продолжила поиски. С этой стороны коридора все незапертые комнаты оказались пусты. Заходя в предпоследнюю, Изабель подошла к окну, и дернула тяжёлую портьеру. За портьерой оказался вход на балкон, смежный с соседней комнатой, которая была заперта. Изабель вышла на балкон, он выходил в парк, где бушевала листва столетних лип. Она осторожно заглянула в окно соседней комнаты и тотчас отпрянула от неожиданности: прямо за стеклом на неё таращилась древняя старуха. Немного придя в себя, Изабель помахала старухе рукой. Та приложила свою ладонь к стеклу.
Изабель увидела, что вход на балкон закрыт на щеколду. Перед тем, как отодвинуть её, она мысленно попросила защиты у Девы Марии, очень уж страшно выглядела старая женщина. Изабель многое повидала за время работы в приюте: и горьких пьяниц, и опустившихся на самое дно нищенок, и забитых насмерть попрошаек... но эта женщина пугала её не столько внешне. На ней было платье, дорогое, но давно вышедшее из моды, старинный парик съехал, обнажая сильные залысины на висках. Давно увядшие щёки были розовыми от румян, но страшнее всего были глаза, словно у мороженой рыбы.
Отодвинув щеколду, Изабель открыла дверь в комнату. Старуха продолжала стоять там, где стояла.
— Он бросил меня, — наконец, сказала она, и плечи её затряслись.
— Кто вас бросил, сударыня? — ласково спросила Изабель.
— Я уже сама не знаю... — замотала головой старуха так, что пудра с её парика осыпалась, — я не знаю!
Еле волоча ноги, она подошла к старинному трюмо и, достала из-за него небольшую миниатюру. Трясущимися руками она протянула её Изабель.
Картина без сомнения, была написана искусным художником, потому что Изабель сразу узнала на картине Файнферхта. Он сидел в кресле, а сзади стояла юная красавица, положившая руку ему на плечо.
— Это же доктор! — возвращая фотографию старухе, сказала Изабель, — а кто рядом с ним?
— Я! — не то засмеялась, не то заплакала старуха, когда-то меня звали Вида Файнферхт.
— Простите, я не понимаю, — доктор ваш сын?
— Наш сын прожил всего несколько дней, — старуха подняла на Изабель покрасневшие глаза, — простите, я не помню, что было вчера, но то, что было давно, я помню прекрасно. Я чувствую, что дни мои сочтены, и прошу вас, закажите по мне мессу, когда я умру.
— Смерть может настигнуть меня раньше вас, — сказала Изабель.
— Полноте, душечка! Вы молоды, а я вряд ли покину эти стены. Душа покинет, а бренное, никому не нужное тело, похоже, останется здесь навсегда!
Она снова зашаркала к трюмо и выдвинув ящик, достала флакон темного стекла. Взболтав его содержимое, она выпила тёмную жидкость. Увидев недоумение на лице Изабель, усмехнулась:
— Не бойтесь, дитя моё, это не яд. Напротив, это зелье придаст мне сил, и я успею поведать вам историю моей несчастной жизни...
Впрочем, когда-то я была счастлива, но это было в детстве. Мой батюшка, барон Вильгельм Бранчуг, был сказочно богат. Он обожал мою мать, она была француженка, приходилась племянницей самому Людовику Тринадцатому.
— Как такое возможно? — с сомнением спросила Изабель, — простите мне мой вопрос, сударыня, но... сколько вам лет?
— Сто восемьдесят шесть, нет... сто девяносто шесть... я не помню!
— Я думаю, что ваши родственники вернуться за вами, — сказала Изабель, понимая, что перед ней сумасшедшая.
Старуха подняла голову.
— Но кто ты, и что забыла тут? — изменившимся голосом сказала она, — А-а-а, ты одна из тех многочисленных шпионов, которые всюду суют свой нос?
— Меня зовут Изабель, я хотела устроиться на работу, — спокойно ответила Изабель.
— Кухаркой, или прачкой? В работницах здесь нет нужды, многие женщины рады занять себя хоть чем-то, чтобы окончательно не сойти с ума... как Анхен, мать Линды. Девчонку он точно не бросил! Ведь она - его дочь! — старуха приложила палец к губам, и тихонько произнесла, — все эти напыщенные дамочки восхищаются его поступком: "ах, какой благородный доктор, не выгнал сироту"! Ах-ха-хах! — засмеялась в голос, а затем закашлялась Видомина.
— Простите, я не знаю, о ком вы, я видела доктора, с ним были двое: мужчина и женщина. Никакой девочки с ним не было.
— Да? Ну, тогда, он верно, вернётся за нами! Уходите, уходите немедленно, мне нужно одеться подобающим образом, — старуха повернулась спиной к Изабель, — только помогите мне сперва расстегнуть платье.
Изабель расслабила шнуровку.
— Но кто же вам поможет надеть новое платье, сударыня? — острожно спросила она.
— Как? Я разве не сказала? У меня есть две служанки: Фира и Анька. А теперь уходи, милая. Не то он, вернувшись осерчает. Он не любит, когда я разговариваю с посторонними. Для вас я Видомина Бранчуг!
— Но дверь заперта. У вас есть ключ, чтобы выпустить меня? — спросила Изабель.
— А как ты вошла? — тут же насторожилась старуха и попятилась, закрываясь от Изабель руками: — ты одна из тех призраков, что посылает мне мой отец, за то что я выдала Фридриху семейный секрет!
— Успокойтесь, мадам. Я попала сюда через балкон и могу точно так же и выйти. Просто подумала, что у вас есть ключ... А за что отец злился на вас?
— Сгинь! Сгинь туда, откуда пришла. Тебе не запутать меня! Не запугать! Я давно под защитой Христа! — старуха судорожно сжала висевшее на шее распятие и поцеловав его, сжала в сухом кулаке и сев на кровать, закрыла глаза.
— Сударыня, я ухожу, — на всякий случай предупредила Изабель, и вышла тем же путём, что и вошла. Тут ей подумалось, что старуха, несмотря на всё своё безумие, может знать где находится лаборатория её сына. Не муж же он ей в самом деле... Или муж?
Она вернулась и открыла дверь. Видомина всё так же сидела на кровати. Изабель коснулась её плеча и та вздрогнула. Она посмотрела на девушку вполне осмысленным взглядом.
— Кто вы? — спросила она,— почему я раздета?
— Вы собирались переодеваться, сударыня. Я помогла вам расстегнуть платье. Вы не помните? — удивилась Изабель.
— Я вас не знаю, вы — новая горничная? Вместо Фиры?
— Нет, сударыня, я ищу лабораторию доктора. Я бы хотела у него учиться, — сказала Изабель, не отрывая взгляда от лица старухи.
— Что? — переспросила та, — учиться? Вы, должно быть, новая пациентка. Я понимаю. Старуха взяла колокольчик с тумбочки и позвонила. Потом обернулась к двери, и скомандовала:
— Савл! Николя! Отведите её туда, откуда она пришла, и передайте Фридриху, чтобы он лучше запирал двери!
Изабель повернула голову к двери, где стояли слуги Видомины, видимые только ей, и направилась к балкону.
— Куда вы? — крикнула ей вслед Видомина, но Изабель осторожно прикрыла дверь и вышла.
На этаже стоял жандарм, полицмейстер распорядился. Девушка вышла из комнаты и направилась к нему.
— Слава богу, Изабель! — услышала он сзади восторженный оклик, — я думал, что с вами приключилась беда!
— Почему вы так думали? Здесь никого нет, — ответила Изабель, — а я так хотела увидеть лабораторию доктора.
Сейчас внизу допрашивают графиню Гольшанскую, она уверяет, что лаборатория находится внизу. Ей, и ещё одной женщине, жертве доктора, об этом рассказала девочка, Линда. Её сейчас повсюду ищут.
— Там, в запертой комнате безумная старуха, называющая себя Видоминой Файнферхт. Она говорила что-то и про девочку, дочку доктора. Вполне возможно ей удалось бежать.
— Или же, доктор вывел её или вынес... помните огромный короб за спиной у герра Литцера? Я всё думаю, что в нём.
— Проведите меня в лабораторию, Феликс. Клянусь, после я отстану от вас, — горячо попросила девушка.
— Я сделаю всё, что от меня зависит, дорогая Изабель, — Феликс наклонился к её уху и шепнул: — только не отставайте, ладно?
Внизу, в гостиной, где несколько часов назад томился Пётр Нойман, на том же диване, сидел полицмейстер. Учёный секретарь записывал, то и дело макая перо в походную чернильницу.
— Вашвысокоблагородие! — вытянулся перед Семёном Кузьмичом жандарм, — разрешите доложить!
— Докладывай, — поднял на него масляные глаза полицмейстер.
— Роза Нойман не может быть доставлена на допрос. Цыганка, старая ведьма, говорит что это убьёт её. Мол, у еврейки сломано ребро, оно повредило ей лёгкое. Ситуация скверная. Так что или вы к ней, или надо ждать, покуда не поправится.
— Ох-хо-хо. Ладно, пошлю кого-нибудь. И этому, как его... племяннику её сообщите!
— Так он здесь, как раз отца забирает, — вставил слово писарь.
— Ловко. И как эти евреи наперёд всё знают, — почесал заросший рыжей щетиной подбородок Семён Кузьмич.
В этот момент в дверях появился плачущий Эйб.
— Он умер! И я ничего не смог поделать! — воскликнул он, протягивая вперед руку, на которой лежал жёлтый комочек, — ах, если бы найти те чудесные капли!
— Но мне... мне вы тоже их давали! Значит и я скоро умру, как ваша птица? — схватилась за шею Эдита.
— Не знаю, сударыня. Пан Гриц мог умереть и от стресса, и от старости. Я не смею уверять, что причиной стало лекарство, но лучше бы всем нам привести в порядок свои дела! — Эйб смахнул рукавом слезу, — это никогда не поздно сделать, никому! Он повернулся и пошёл, сопровождаемый сыном, прочь.
— Эй, любезный! — крикнул ему вслед полицейский, ваша сестра нашлась в таборе, что расположился неподалёку, у реки. Может эта новость вас взбодрит!
Эйб внезапно остановился, словно ему выстрелили в спину.
— Роза? Что с ней? Почему в таборе?
Сын Пётр взялся объяснять отцу, что за время, пока он был тут, Роза пошла его навещать и исчезла. Рассказал он и о камне, который всяческими способами пытался у них выманить Файнферхт.
— Значит, этот камень обладает какой-то неизвестной нам ценностью, — сказал Нойман, — мы ни в коем случае не должны его потерять! Помнится, Эдита говорила мне... Вдруг он способен оживить...
— О чём вы отец? — забеспокоился Пётр.
— Да так, ни о чём, — успокоил его Эйб, и аккуратно завернув кенара в платок, положил в карман, чтобы после похоронить в саду.
***
Самуил Яблонский пил кофе в своём кабинете, когда к нему пожаловали ювелир и его сын. Банкир удивился, но принял их.
— Что теперь привело вас ко мне, реб Эйб? Вы решили вернуть бриллиант? — спросил он, делая маленький глоточек кофе.
— Как это, "вернуть"? — ювелир почувствовал, как стены кабинета пришли в движение, — Как это: "вернуть"? Разве камень не у вас? Разве не вам я доверил его?
Он бросил на стол перед банкиром расписку. Тот надел очки, взял в руки сложенный вчетверо листок и пробежав его глазами, вернул:
— Вы что, реб Абрам, шутки со мной вздумали шутить?
Тот взял бумажку, посмотрел и схватил сына за лацканы сюртука:
— Петя что это? Ты взял не ту бумагу?
Теперь Пётр взял в руки злосчастную записку и прочёл, шевеля полными губами: "Взяла у Самуила двадцать рублей серебром, обязуюсь вернуть двадцать, и рупь сверху. Тётя Песя".
— А твоя расписка вот! — банкир сунул Нойману под нос другой лист, так же сложенный вчетверо. Ювелир взял.
— "Забираю твоё богатство, оставляя взамен свои беды. Тётя Песя", — прочёл он и нервно засмеялся.
Наконец, когда смех сменился икотой, Нойман грустно посмотрел на банкира, и бросив на стол "расписку", сказал:
— Я найду на тебя управу, Самуил Наумович. Ты ответишь за это перед всей общиной! — погрозил он банкиру и вышел. За ним, не оглядываясь вышел и Пётр.
Старая Видомина, после нескольких дней ожидания была отправлена в евангелический приют. За ней никто так и не явился. За старухой приглядывала Изабель, которой также пришлось вернуться на старое место.
Часто старуха рассказывала девушке истории из своей молодости, о своей любви к Фридриху. Она была из знатной семьи, а он - никто, амбициозный аферист, не брезгующий ничем. Отец Видомины был знатен и богат, и он надеялся найти для дочери более подходящую партию. Сам он обладал рецептом элексира, который мог останавливать время и даже поворачивать его вспять.
— Однако, — вздыхала Видомина, — один ингредиент отец не записал. Он держал его в памяти, как будто знал, что я предам его, и украду формулу для никому неизвестного доктора Файнферхта.
— А что стало с бароном? — спросила Изабель.
— Он умер, — пожала плечами Видомина, — все, в конце концов умирают!
Капли, которые стал изготавливать Файнферхт по рецепту барона, помогли сделать ему большие деньги. Чтобы не вызвать подозрений, он взялся лечить животных, и испытывал на них различные комбинации.
Но тут Видомина стала стареть. Сама она считала это проклятьем, платой за то, что она предала отца. Она говорила, что её муж, после того, как она стала обнаруживать всё новые морщины и седые волосы, искал средство остановить время, не спал ночей, но... в конце концов она сама остановила его. Она устала от жизни, хотя до безумия боялась смерти... Ах, бедная Видомина!
Иногда Изабель казалось, что старуха говорит правду, тем более манеры у неё были, как у женщины, всю жизнь прожившей по правилам высшего общества.
— Баронесса, — вытерев старухе рот после завтрака, спросила Изабель, а не знаете ли вы, какую роль во всей этой истории сыграл некто Эдмунд? Эдмунд Гольшанский?
— Как не знать, — старуха была в хорошем настроении, что случалось с ней крайне редко, — то был ловкий мошенник, украл у австрийского монарха бриллиант. Он даже не знал, ничтожество, какое сокровище оказалось у него в руках! Это был камень, способный возвращать людей с того света! Мой отец хотел его заполучить, и почти добрался до него, в тот момент, как ловкий поляк умыкнул его... Мой отец умер от отчаяния!
Файнферхт тоже хотел этот камень, но Гольшанский бежал и затаился на многие годы. Наивный, он и не предполагал, что носит на пальце артефакт, который продляет ему его никчемную жизнь. Так бы он давно сдох от болячек, которые нажил ещё при австрийском дворе!
— Отец чуть было не подарил бриллиант мне, — улыбнулась своим мыслям Изабель, — всё- таки, он любил меня.
— Отец? О не говори мне дитя, что этот мошенник был твоим отцом! Боже! А я слышала, что он уморил двоих своих деток! Значит, врут люди?
— Дети действительно погибли, и это тёмная история. Моей мачехе, Эдите, пришлось многое вынести... недавно она рассказала мне, что отец после смерти ходил к ней, и обвинял её в своём убийстве.
— Он... ходил к ней? — старуха и перекрестилась, — надо снять с его пальца камень, и наваждение пропадёт!
— Сейчас уже всё в порядке, на сон графиня не жалуется. Собирается замуж за какого-то коммивояжёра из Америки. Но по мне, так он просто прельстился деньгами, которые Эдита выручила за камень.
— А где же сам камень? Где бриллиант? — озираясь по сторонам, прошептала старуха, — мне бы подержать его в руках, так умирать не хочется!
— Я не знаю, где он, — гладя сухую ладонь Видомины, сказала девушка, — мой жених, Феликс, рассказывал, что бриллиант украли прямо из банка. Говорят, что банкир сам отдал его злоумышленнику, в полной уверенности, что перед ним стоит ювелир.
— Это он, больше некому! Он всегда добивается своего! — старуха выдернула свою ладонь, и захлопала в ладоши, — это Файнферхт! И, попомните моё слово: вы ещё услышите о нём!
Конец.