Человек Эпохи Просвещения мечется в мучительно трудной дихотомии: «сильный зверь» (деньги, власть) – «слабый человек» (душевная слепота и ложные убеждения) или «слабый зверь» (трусливое убегание от боли, все виды зависимости и лжи) – «сильный человек» (любовь, мудрость, поэзия богопознания).
Сергей Петрович Камышев (в фильме – Олег Янковский), тёмный протагонист 24-летнего Антона Чехова был и сильный зверь, и сильный человек… только со знаком «минус». Он мог убить из демонического милосердия, вследствие инфернальной эстетики своей чёрной фаустовской души.
Связь между Камышевым и Оленькой, героиней повести (в исполнении Галины Беляевой), истончалась из-за её общего легковесного отношения к мужчине, биологический смысл существования которого много тысяч лет сводился к убийству. Встреча с таким «зверьком» равносилен смертельному приговору или мучительному существованию в его удушающем пространстве нездешней страсти и жестокого уничтожения конкурентов. От таких как Камышев нет спасенья. Оленька, увы, этого не знала. Он убил её, чтобы сохранить их духовную связь. Однако рациональному Камышеву и в голову не приходило, что такого рода «отношения» рано или поздно убьют и его.
Теперь о заднем плане.
Виртуозная игра Кирилла Лаврова в роли жизнелюбивого графе Карнеева сообщает фильму «чеховскую марку», узнаваемый эмоциональный бленд трагедии и фарса. Граф Алексей Юрьевич – это радостно удивляющая «изюминка» в художественной субстанции мрачных предчувствий чеховского повествования. Он весельчак, пропойца, бабник, но удивительно цельный человек с невероятными адаптивными способностям. Конечный аккорд драмы – это именно Карнеев, бывший граф, в извощичьем тулупе, стоящий над могилой своего друга Камышева, который мстя за Оленьку, так и не смог унизить и заставить страдать этого светлого человека, которому просто не повезло, как и большинству чеховских героев. Вместе с душевным человеком, «виконтом», как весело звала Карнеев Оленька, можно смотреть на огонь, пить вино, мчаться верхом по утренней росе, слушать цыган, танцевать под незабываемую музыку вальса Евгения Доги, друга Лотяну.
Светлана Тома в роли Тины, красавицы цыганки, искренне отвечающей страстью Камышеву ещё до его романа с Оленькой, добавляет гогеновского исступлённого эротизма в экранизированную мистерию Лотяну, основанную НЕ на действии, а на накоплении эмоций для финального катарсиса, когда зритель ощущает себя осенним листопадом, навсегда расставшимся со своей ЛОЖНОЙ СУЩНОСТЬЮ.
Управляющий графа Урбенин, мастерски сыгранный неподражаемым Леонидом Марковым – это жуткая пародия на выродившуюся дворянскую аристократическую доблесть, переродившуюся в романтический зуд, алкогольную меланхолию и экзистенциально преступное приспособленчество. Несчастный Пётр Егорович олицетворяет собой преемственность поколений, лишённых героического примера и целевого образа «взрослости», душевной зрелости и мудрости, мужественности, высокого нравственного достоинства и гордости за свою жизнь. Урбенины «думают, что могут», но у них НЕТ СИЛЫ БЫТЬ такими, какими они видят себя и свою женщину в своих мечтах. Они лишены наследия, «имени», которое они должны передать своей жене и своим потомкам. Он плохо и безвольно распорядился своей свободой, став рабом.
«Драма на охоте» — это повесть о двух мирах, о жизни и смерти, между которыми пролегла узкая тропинка любви. Эмиль Лотаяну, признанный автор мистических коннотаций, не мог не снять этот фильм, предварительно написав свой «другой» сценарий, но в абсолютно чеховском стиле.
И вот фантасмагорический финал, родившийся в сознании зрителя... Камышев тоскует по своей убиенной Оленьке. Но их духовная связь каким-то невероятным и страшным образом становится почти реальной. Перед неожиданной и таинственной смертью Сергею Петровичу приснился сон. Они одни ночью с Оленькой в большой доме графа Карнеева... Зала освещена дрожащими свечами на высоких канделябрах. Он сидит за фортепиано и играет свадебный вальс, а она волшебно танцует и в своём летящем кружении улыбается от воскресшего счастья своей детской нежности к себе, к жизни и к тому, кто так страстно её любил, что не мог не убить.
Любопытно, что Чехов никогда не включал эту повесть в собрание сочинений, не упоминал в переписке и не пытался продолжить писать в жанре детектива, хотя эта его ранняя повесть по сюжету и весомости характеров была сравнима с полноценным романом от имени чудовища, воплощения разумного зла. Не применим ли «исповедальный» жанр удивительно правдивой истории и к самому автору «Драмы»?
Для правильного послесловия можно оставить в этой статье тезис о том, что мы продолжаем жить в жанре абсурдистской чеховиады: думаем об одном, говорим другое, а действуем иначе, иногда даже не зная почему и зачем. Следствием такого латентного безумия является то, что у вполне себе детской наивной попытки лесной нимфы Оленьки быть счастливой, бывают нечеловечески жестокие последствия. В каждом чеховском произведении героиня олицетворяет женскую природу, жаждущую свободы и умирающую от одиночества, убитую чайку, застывающую от смертного холода Мировую Душу, глядящую в красные глаза дьявола, – безликой бессердечной толпы.