Однажды Глеб пригласил Санька справлять вместе Новый год в дом, который тот в дальнейшем называл «Дом мёртвых людей». Александра, тогдашняя подружка Глеба, испекла свой фирменный банановый торт, щедро начинённый сгущёнкой и собственно бананами, и всё бы хорошо, но Глеб наотрез, категорически запретил курить как дома на кухне, так и в подъезде, под предлогом сохранения покоя мирных соседей и выгонял всех гостей на балкон. А мороз в те годы, скажу я вам, стоял не шуточный, не чета нынешним рафинированным зимам эпохи глобального потепления, градусов сорок, не меньше. В результате чего все выходы покурить медленно, но верно превращались в подвиг Карбышева. По всей видимости, Глеб поскорее хотел избавиться от всей толпы пьяных халявщиков, что в общем было закономерно, но халявщики эти были совершенно другого мнения, и избавлять его от себя не желали не при каких обстоятельствах, стойко сопротивляясь. В результате Глебом был разработан и воплощён в жизнь хитроумный, жестокий и кощунственный план вымораживания порядком надоевших приятелей, от которых традиционным, так сказать естественным, путём избавиться не представлялось возможным.
Поначалу, не догадываясь о том, что стали игрушками в руках коварного Глеба, гости ещё бодрились, выходили пьяные на балкон в одних белых рубашках, втягивая дым сигарет в лёгкие, поёживаясь на морозе. Потом ночная температура становилась всё ниже и выходить покурить стали всё реже и реже, так как дышать на свежем воздухе становилось всё тяжелее и тяжелее, а Санёк с каждой новой затяжкой чувствовал в лёгких предательские острые уколы тысячи игл, в результате чего через несколько выходов ему стало хреново и пришлось прилечь.
Но и тут изощрённый мозг Глеба-Мориарти не остановился на достигнутом, он положил Санька, которому с каждой секундой становилось всё хреновее, ровно в ту комнату, где был балкон, в результате чего все ходили курить через него, как в вагонном тамбуре и постоянно открывали дверь на улицу, запуская обжигающий холодный воздух в комнату, где безуспешно пытался укрыться от него изнемогающий Санёк.
В результате он трусливо бежал из проклятого дома Глеба, точнее эвакуировался, уполз среди ночи, вызывав такси, и дрожащий, с температурой сорок, к которой неожиданно, как ягодка на торте, добавилась острая диарея после фирменного «бананового лакомства». Расчёт Глеба оказался хладнокровен и точен, болел Санёк потом долго, вспоминая новогодний торт и Глебовское холодное гостеприимство, отхаркивая лёгкие в кулак, надолго забыв дорогу в жилище-капкан.
В тот раз он почувствовал такое состояние, когда от болезни происходит эйфория и головокружение, видимо от недостатка кислорода в крови или интоксикации. Это неприятное ощущение преследовало Санька все оставшиеся дни новогодних праздников, которые он провёл в постели, поглощая в диких дозах антибиотики, микстуры, пар, молоко, капли в нос, а также разрываясь между кроватью и клозетом, потому что тортовые «бананчики» напоминали о себе долго и весьма мучительно, как будто были специально изготовлены для тяжёлой и продолжительной болезни. Удовольствие не из приятных, врагу не пожелаешь. Кстати, ходили слухи, что подруга Глеба, та самая Александра, втайне увлекается чёрной магией, кабалой и вечерами колдует, так что чему тут удивляться, «эффект тортика» видимо был заранее запланирован. и не одна иголка была воткнута в фигурку вуду-Санька её рукой.
Вот в этом-то горячечно-диарейном бреду и родилась у Санька песня «Дом мёртвых людей», как нельзя лучше отражающая его внутреннее состояние и отношение ко всему произошедшему. В ней нашлось место и отравленному банановому торту, и злой колдунье, которая заманивает в своё жилище ничего не подозревающих путников и травит их специально приготовленными сладостями, а потом жарит в печи и съедает. И злобному старику Глебу, который, как Дед Мороз, хочет заморозить всех людей на земле своим ледяным посохом. Получился очередной шедевр, который и был исполнен и презентован на одном из квартирников «у Глеба».
После чего, что не удивительно, квартира Глеба всерьёз и надолго захлопнула для Санька свои гостеприимные двери, он был проклят и отлучён от обители, телефон отключён, номер заблокирован, короче полный локдаун.
Спустя какое-то время, Санёк позвонил по домашнему номеру Глеба, который он знал с детских времён наизусть. В трубке раздалось шипение, скрежет и помехи. Женский, старческий, скрипучий голос замогильной интонацией тихо и медленно произнёс, как бы вспоминая слова:
- Алло, что Вам надо?
Санёк удивился - что за страшная пенсионерка у Глеба дома? Может это его бабка по отцовской лини приехала из Израиля? Или какая-то родственница, о которой он не знает… А может это сама смерть, старуха в капюшоне и с косой? Но Санёк отбросил сомнения и страхи, неуверенно произнеся:
- Здравствуйте, а Глеба можно услышать?
В трубке раздался скрип, треск, скрежетание и тяжёлый потусторонний вздох.
- Глеб? – пауза с треском, снова тяжёлое грудное дыхание.
И тот же старушечий дребезжащий голос медленно, растягивая слова, как будто обдумывая каждое, отвечал:
- Глеб… плохо говорит…
В трубке раздались короткие гудки:
- Пи-и-пи-пи-и.
Санёк как ошпаренный отдёрнул руку, бросив трубку телефона-автомата, бесплатного в те времена, как будто его укусила змея. Трубка так и повисла, раскачиваясь на оплетённом железом проводе, туда-сюда, туда-сюда, временами стукаясь о стену.
- Тук-тук-тук,
Как будто костяшкой кто-то сучит. Видимо так сама судьба стучится в двери. Ему казалось, что телефонная трубка раскалилась до красна, как магма, как кровь земли и, если к ней прикоснуться, пальцы расплавятся. Глеб плохо говорит… Глеб плохо говорит, мать его! ЧТО это значит? Перед глазами пронеслась смерть с косой, склонившаяся над одром бедного Глеба, прикованного к постели, который уже даже плохо говорит, лежит в одной ночной длиной рубашке-сорочке, как в саване, и нелепом ночном колпаке, какие были модны у средневековых мещан в европейских городах. Она вытягивала из его полумёртвого приятеля жизненные силы, высасывая их прямо из рта и груди.
Перед кроватью Глеба обязательно должен стоять ночной горшок, а ночью Глеб должен выходить в длинной ночной рубашке и колпаке, бледный, худой, и с зажжённой свечей в подсвечнике в худой измождённой руке, чтобы вылить этот переполненный горшок прямо из окна на припаркованные внизу машины… Вот что случилось, оставь он Глеба буквально на пару месяцев! Санёк винил во всем себя, он предал Глеба, он бросил его, не спас. Несмотря на весь железный занавес, которым закрылся Глеб, Санёк бросился прямо из института к нему домой, чтобы вырвать его из жутких ледяных объятий смерти и научить снова говорить.
Запыхавшийся, вспотевший, всю дорогу бегущий бегом от института до дома Глеба, с полными пакетами пива, которое по его замыслу должно было излечить, как чудодейственный эликсир его друга, который плохо говорит, от всех болезней и снова вложить в его уста речь православную, Санёк стоял перед дверями подъезда. К его величайшему удивлению, нажав на домофоне цифру «40», он услышал бодрый и до боли знакомый голос, который буквально ещё полчаса назад «плохо говорил».
- Глеб, ты что ли? – аж икнувши от удивления, услышав голос приятеля вскричал Санёк.
- Заходи, - весёлым голосом ответил тот и в домофоне призывно заиграла музыка открывающейся двери.
Санек вошёл в этот, с детства знакомый ему, подъезд, в котором всегда было уютно и прохладно, как в метро, даже в самый сильный летний зной. В нём можно было прятаться от жары, как в достархане оазиса. Санёк любил это место в центре города, его обитателей, всю царившую в доме обстановку, атмосферу, в которой было так легко и не было забот и хлопот. Этот дом всегда ассоциировался у Санька с детством, с беззаботной прекрасной порой, вкусной едой, добрыми людьми, весёлыми друзьями, пивом и компьютером...