В сердце Третьего Рима разгоралась жизнь. По широкой Тверской через полчаса начнется репетиция парада, безмолвное торжественное шествие орудий, а рядом, на пересекающей ее улице – вот-вот разольется, как мед в уши, концерт американцев, часть ежегодного акапельного фестиваля. Война ютилась с миром так же близко, как на корешке школьного романа Толстого, только без масок и перевертышей значений.
Казалось, что с избавлением от сковывающих душу и тело зимних курток, шарфов и шапок люди получат освобождение. Майский день и подавно обещал быть ясным и солнечным, но к полудню небо испачкалось свинцовыми облаками.
Мы не шли, а буквально пробирались по проталинам толпы, налипающей, как снег, вдоль перегородок на Тверской. Моя рука еле держалась, чтобы не выскользнуть из Сережиной вспотевшей от волнения ладони. Создающие стену люди напоминали живую баррикаду, и с каждым шагом идти по главной улице столицы становилось все вязче.
– Сейчас, сейчас начнется, – с придыханием в голосе говорил Сережа мне, крепче сжимая руку.
Движение, на первый взгляд броуновское и вселяющее панику, вовсе не было таковым на самом деле. Все знали, чего хотели. Или им казалось, что знают… Мир делился на тех, кто оставался стоять вдоль улицы, и тех, кто двигался дальше, к памятнику Пушкина.
Люди ждали. Мы – музыкальных исполнителей, они – боевую технику.
Сотрудники в форме цвета небесных разводов были рассеяны по всей улице. Они устало выполняли свою работу просьбами “Не мешайте” и указанием на проход в туннель тем, кто движется мимо парада. Счастливые люди целовались на ходу и едва ли обращали на них внимание, искренне улыбались, и без того догадываясь, куда им идти.
Я была Сережиным маленьким хвостиком, который никак нельзя потерять, и в его размеренный шаг умещалось несколько моих. На выходе из того самого туннеля нас обогнал кудрявый высокий юноша.
– А кстати интересно… Куда он так торопится.
– Делаю ставку, что…
Но юноша ни прилип к толпе, ждущей орудия, ни примкнул к собравшимся слушателям – он нырнул от всего этого правее, в большой книжный.
– «... И мы сохраним тебя, русская речь», – хмыкнула я. – Как завещала Ахматова, навеки оставшаяся наблюдать за центром города с кресла на портрете Альтмана, со стены какого-то большого здания вдоль Тверской.
Между тем мы уже третий раз обменяли купюру на рожки мороженого, и непонятно было, отчего так хорошо: то ли от бодрящего в этот теплый день лакомства, то ли от живого интереса ко всему происходящему.
Настоящий праздник музыки витал тогда в воздухе и явился тем майским днем как спасение. Лучи солнца согревали и без того чувствовавших тепло людей, которые словно следовали известному закону: «чем больше отдаешь, тем больше получаешь».
Мы нырнули в музыку, примкнув к увлеченным слушателям. Песни сменялись фразами «Thank you, weather» и восторженными выкриками… Как же здорово было ощущать, что пропитался этой теплой атмосферой, и смотреть, словно со стороны, но в то же время принимать участие изнутри. Сила музыки – в способности стирать нарисованные на глобусе границы. Она не дает забыть, что все мы похожи.
Тем временем вокалисты завершали программу поклоном, сияющей, но полной усталости улыбкой и предложением сделать фотографии на память.
– Мэ-мэ-мэ…
Я обернулась на звук и только тогда заметила, что людей за время концерта поубавилось: последние ряды отвалились и прилипли к толпе, вылупившейся на военное представление. Дула орудий торчали, как грифели карандашей – тех самых, которыми семиклассники обводят границы в контурных картах атласов. Не хотевшее уходить солнце чувствовало свою нужность и некрасиво подсвечивало болотный цвет танков. Мерный такт зазвучал у меня в висках, и гудение начало разъедать сознание.
– Мэ-мэ-мэ… – все никак от волнения не мог выразить мысль стоявший рядом с нами мужчина-заика.
– Простите, что вы имеете в виду?
– Музыка? – предположила я.
В его глазах зажглись светлые искорки, и он начал было вдохновенно уходить мыслями куда-то далеко-далеко.
– Мэ-мэ-мэ… – продолжал мужчина.
Сейчас пройдет последний танк. Но не исчезнет, а останется, будет катиться тихой сапой всё дальше и дальше по сознанию людей.
Смартфоны, торчащие из пятерни каждого второго, казались уродливыми как никогда. Щелк, и вот она, фотография – радостное «выбрались с любимым» с прочими хэштегами и улыбающимися смайликами. А на фоне – бронетранспортеры, танки, гаубицы и, если б у фото мог быть звук, содрогание земли.
– Милитаризм? – дернул его за рукав Сережа, и тот ужаснулся.
– Мэ-мэ… мир. – наконец сказал мужчина. – Гэ-гэ-гэ-г-где он?
Акварельные облака промокнули кистью, непромытой от краски цвета гари, и они оказались не бело-голубыми, а грязно-серыми. Воздух над главной улицей словно пропитался едким газом, и небо превратилось в огромные синяки под глазами у Бога. Пошел дождь, побежали мурашки по телу, и в голове заиграл тот самый ирландский рок про «Zombie». Музыка дарила жизнь в этом обманчивом тепле весеннего дня.
Автор: Катя Можаровская
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ