К тридцати годам Сёма Циперман понял, что его жизнь — направленный из материнской утробы в могилу истошный вопль: "ОТСТАААААААНЬ!" Отстать и больше никогда-никогда не трогать он просил всех: родителей с их ожиданиями среднего уровня гениальности, присущего всем еврейским мальчикам, жену с бесконечными финансовыми и мировоззренческими претензиями, коллег с KPI, проактивностью и прочими новомодными терминами, от которых у выпускника филфака сводило зубы... Стоило отстать и от самого себя, не задавать вечного вопроса: " Ну почему, почему я несчастлив? У меня вроде бы для этого есть всё, почему у меня не получается?"
Сначала он шёл по указанному родителями пути, словно ослик крутил мельничное колесо. Ему не хотелось идти на сольфеджио или на урок французского языка, но он всё равно семенил вдоль Университетской набережной, принимая на веру общеизвестные факты. В году триста шестьдесят пять дней, Пушкин — солнце русской поэзии, а Сёма Циперман ходит в музыкальную школу по средам и пятницам, а на французский — по вторникам и четвергам. Казалось, что, если он пропустит хоть одно занятие просто так — время остановит свою размеренную трусцу, мир схлопнется в огромную чёрную комнату, а чёрный-чёрный Пушкин будет обречён искать в ней несуществующую чёрную-чёрную кошку.
Может, Сёма и хотел бы, чтобы в его жизни не было французского, Пушкина и сольфеджио, но как тогда быть с бабушкой, которая вяжет ему мягкие, совсем не колючие варежки? Разве пышки, дворового пса Йорика, цветы черёмухи и Лену Гостеву из третьего "А", разве можно их туда, в чёрную комнату навсегда? А всё из-за того, что Сёма пропустил урок без уважительной причины? Нет, ради бабушки и Лены он выдержит. Справится. В конце концов, лисёнок прогрыз спартанскому мальчику живот, а здесь надо всего-то полтора часа повторять за Елизаветой Францевной тягучие, гнусавые, похожие на подгнившие яблоки слова или прислушиваться к сухим ударам по клавишам вечно расстроенного пианино.
Сёма преуспел в молчаливом служении. Только перед сном, проваливаясь под толщу одеяла, маленький страж миропорядка позволял себе вообразить другую жизнь. Вот он ведёт экспедицию героических полярников прямиком к Северному Полюсу, а вот — гарцует на лихом вороном жеребце после рыцарского турнира, а прекрасная дама, чем-то похожая на Лену Гостеву, дарит ему платок....
В выбранный родителями институт на иняз он шёл уже без мыслей о борьбе с всепоглощающей энтропией. Так было проще: мама не хваталась за сердце и не начинала судорожно искать в аптечке пахнущий липким страхом корвалол, отец не опускал очки на кончик носа и не говорил своё вечное: "Не расстраивай мать, Семён!" В конце концов, Сёма всегда любил читать...
Выбирая тему дипломной работы, Сёма руководствовался мнением научного руководителя, признанного авторитета в области французской средневековой литературы. На работу в представительство "Тоталь" он попал по наущению отца, который решил, что после выпуска из учебного заведения Семен обязан иметь стабильный доход, хоть бы и в перспективе, чтобы потом жениться на приличной девушке из хорошей семьи.
Девушка нашлась незамедлительно. Само её имя походило на до боли знакомое слово "надо", а вскинутые домиком брови и вздёрнутый нос складывались в истеричное "хочу". Сёма будто по инерции носил ей розы, читал стихи, приглашал в театр и оперу, а после какой-то абсолютно механической и бессмысленной ночи так же автоматически попросил её руки и сердца.
Утро на съёмной квартире начиналось со слов: "Сёма, сделай лицо проще! И так погода дрянь!"
О, легкомысленная! Я же тебя спасаю от чёрной комнаты, от вечности в забвении! Мне тяжело, вот и небо насупилось от натуги вместе со мной. Держись, мол, а кому сейчас легко?..
Конечно, если бы он заявил это вслух, на квартире был бы немедленно собран консилиум из мамы, жены и тёщи, и по итогам совета в Филях раненный в бою за дары капитализма Сёма отправился бы в отпуск с женой куда-нибудь в Ялту, ведь бархатный сезон — золотое время, ах, а какой там воздух...
Надо соглашаться, тащить чемоданы, ходить в гости к соседям, выслушивать нудные отчёты на собраниях отдела, носить пиджаки, ездить отдыхать в Ялту и Сочи, бывать с женой в театре, прочесть новую книгу Быкова...
"Надо" било набатом в голове, от этого оглушительного звона хотелось спрятаться на дне Финского залива, но на кону стояло слишком многое.
Сёма пробовал тайно сходить к психологу, чтобы хоть как-то примирить свой изнывающий внутренний мир с возложенной миссией. Но после стандартных вопросов и общих рекомендаций он заскучал. Пообещал записаться на приём по телефону и на выходе из кабинета с наслаждением смял в кармане визитку. Ждать помощи было неоткуда.
— Алло, котик, ты где? — мобильный испустил протяжную трель, и на экране высветилось загорелое лицо жены.
— Я с работы выхожу, — стыдливо соврал Сёма.
— Зайди в магазин, купи масло, туалетную бумагу и банку сметаны!
— Хорошо, скоро буду.
Дойдя до Площади Восстания, он воровато оглянулся и молча шагнул в тысячерукие объятия Московского вокзала. Растворяясь в суете туристических групп, дачников и носильщиков, Сёма протиснулся к кассе и неуловимо изменившимся голосом произнёс:
— Один билет на ближайший поезд до Москвы, пожалуйста.
Стоя на перроне, он посмотрел на небо. На голубом полотне не было ни единого чёрного пятнышка.
Автор: Александра Черных
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ