И поэтому я к вам в прошлое Сенье не ходила. Как же их, глупых, бросишь? Как они без своей пушистой кошки будут выздоравливать? Я занятая была кошка, очень занятая, и никак не могла отлучиться. А в другие дни моя двуногая не разрешила. Говорит, бублики должны ходить как положено. Не знаю, что она имела ввиду.
Что такое бублики — я знаю. Они круглые, вкусные, и мне их тоже нельзя. Но у них лап нет, как им ходить? И как можно ходить, если тебя положили и ты — бублик? В общем, ничего не понятно, это она, наверное, не вылечилась еще, вот всякие уркости и говорит.
Грозный вон тоже болел, но ворчал меньше и не спал столько. А моя двуногая, она совсем кошковеет, когда болеет. Спит и спит, спит и спит, и хоть за пятки ее кусай, хоть за нос, все равно не помогает. Ну как так? Скучно же!
Я ей помогала вот. Пошла, взяла ту штуковину, на которую она лапу кладет, когда вам пишет, и стянула. Она такая большая, мягкая и длинная, об нее когти точить приятно. Ну двуногая услышала и давай бежать, возмущаться, сразу ожила, глазищи заблестели! Будь у нее моя шерсть, точно дыбом бы на загривке встала!
Порушила мои труды, положила все обратно. Взяла меня в свои розовые лапы и давай чесать и Урсулой называть. Ну я знаю, что я Урсула, чего звать-то, я и так мр-ры, мр! — подумала я, потому что, когда тебя чешут, думать сложно, хочется мрмрмрмр.
А еще я забирала у нее красивые шуршашки белые, и уносила. И бегала за ними! Они так хорошо шуршат, жаль только они маленькие. Ей они все равно не нужны, ей только то прозрачное внутри надо, а так выбрасывать не надо, я все заберу! И унесу!
Ну и конечно мне надо было лежать рядом. Я же кошка! Кошки должны лежать рядом с болеющими двуногими, а то они никогда не разболеются обратно.
Дел невпроворот, представляете? Но теперь люди не болеют, и я снова с вами. Вот и пусть не болеют, а то они, когда болеют, мне вкусного меньше дают! Пусть не болеют…
Да что брысь, вредина, сама ты вредина, иду я, иду! Вернусь следующим Сеньем!
