Гуля писала письма на адрес Сони два раза в неделю. Савелий забирал их перед очередной вахтовой сменой.
Но ответ от Сони пришёл только в октябре 1943 года.
«Дорогая Гуля! Я держу четыре твоих письма и не верю, что жизнь продолжается. Милая моя девочка, я даже не знаю, что мне спросить у тебя. Я знаю, что многого не напишешь в письме. В связи с этим предлагаю тебе по окончанию войны вернуться в родные места.
Моя жизнь так закрутила меня своими поворотами, что я нынче живу одним днём. Спасибо богу за всё, что он для меня делает. Ты обязательно приезжай.
Иван Абрамович будет рад тебе. Он страдает без любимого дела. Но мы не пропускаем ни одного показа в восстановленном театре. Мы как будто играем там вместе с артистами.
А сердце рвётся на сцену. Ты так молода, что всё у тебя впереди. А мы с Иваном как две калоши на одну ногу… А Рони у нас больше нет… Милая моя, не задерживай с ответом. Я буду ждать. В следующем письме расскажу о своих детях. С уважением, Софья Фёдоровна».
"Кромка льда" 65 / 64 / 1
Гуля ничего не сообщала о Тамаре. Намеренно не писала и о том, что знает о смерти Рони.
В ответном письме Гуля рассказала, что Тамара живёт рядом. Вкратце сообщила о том, как Тома встретилась со своей матерью и родила сына.
В своём ответном декабрьском письме Соня ни слова не упомянула о Тамаре. Такой глубокой была её обида.
Но поговорив с Иваном Абрамовичем, она пообещала себе отпустить ту обиду и порадоваться за приёмную дочь.
Иногда Соня приходила в театральный кружок мужа и рассказывала юным артистам, как вести себя на сцене.
Она играла в школьных постановках, и стала любимицей всей школы.
После освобождения города жизнь людей стала намного спокойнее. Ежедневные сводки с фронта опять можно было услышать в любой точке города. Было восстановлено повреждённое радио, частично и водопровод.
Когда Соня выходила из театра после очередного спектакля, она каждый раз замечала, как преображается, как вырастает из руин новый город. Город нового времени, новой жизни, чистой любви. Всё больше говорили о скорой Победе и радовались каждому новому успеху Советской Армии.
Ещё в апреле 1945 года директор школы сказал учителям, что конец войны близок настолько, что чуть ли ни в эту минуту он случится.
Ждать пришлось недолго. Город ликовал.
Кто-то смеялся, кто-то плакал. Толпы людей с букетами первых весенних цветов и сирени шли по улицам и поздравляли друг друга с Победой.
***
Тамара не могла насмотреться на своего сына. Она брала его крохотную руку в свою ладонь и целовала нежную кожу.
Она ощущала себя этой маленькой ручкой в объятиях своего любимого Жана.
— Почему Жан? — спрашивал Иван Иванович.
Тамара не сознавалась, что его внук Сашка знакомился с ней под другим именем. Думала, что имя то секретное, и говорить о нём нежелательно.
— Просто так, — отвечала Тома.
— Вот Сашка приедет и удивится, — бормотал дед. — Ну переделать всегда возможно. Будет Женькой или Жориком. Много чего придумать можно. А то от этого имени… Как бы немчуринкой попахивает.
Тамара лишь улыбалась. Не могла она на Ивана Ивановича даже за «немчуринку» обидеться.
В ноябре во время очередной сменной вахты Мирон потерял три пальца на руке. Работать не станке он больше не мог.
Стал комплектовщиком.
У него с Савелием совпадало рабочее время. Вместе возвращались на выходные домой.
Сдружились. С большим интересом Мирон слушал рассказ Савелия о том, как тот создал детскую коммуну.
В январе 1944 года неожиданно для всех Лукьянова призвали на фронт.
Он пришёл прощаться. Писал письма до августа 1944 года. А потом тишина.
Некоторым поселенцам-передовикам от завода предложили квартиры.
Люди стали уезжать из поселения.
Иван Иванович нервничал по этому поводу. Привык уже к тому, что было вокруг него.
И вроде только шесть домов опустели, а было ощущение, что половину поселения вымерло.
Но вскоре в опустевших домах поселились вахтовики. Они вместе с поселенцами валили лес.
Чужие люди как-то не прижились. Некоторые из них воровали. Были не раз замечены за аморальными действиями в отношении женщин. После нескольких жалоб Ивана Ивановича в райцентр, присылать вахтовиков перестали. Подняли планы по срубам.
Стало тяжело. Уже и повзрослевшие дети работали в лесу наравне со взрослыми.
Осенью 1946 года Ярослав надумал жениться. Привёл в поселение молодую девицу Эллу. Она была дочерью сосланного в тайгу польского преподавателя философии.
Он хорошо зарекомендовал себя во время войны как политический руководитель. С него сняли обвинение в антисоветской деятельности. Всячески продвигали по служебной лестнице.
Сам мужчина и не знал, откуда такая благосклонность к его персоне. Получив сильную контузию весной 1944 года, он был демобилизован и отправлен обратно в поселение. Работал репортёром и журналистом в местной газете.
Ярослав носил в эту газету свои очерки о жизни в поселении, стихи, карикатуры. Там и познакомился с девушкой. Она была младше на восемнадцать лет. Но это не остановило его.
Удивительно, но отец очень быстро дал согласие на женитьбу.
Эта история была странна для всех. Иван Иванович подшучивал над Ярославом:
— Вот если бы я пошёл относить в редакцию чего-то, меня б женили. Ты просто под руку попался.
Ярослав обижался. Девушка ему и впрямь пришлась по нраву: работящая, ласковая, умелая хозяйка.
Счастливый Ярослав носил пироги, испечённые Эллой. И передавал ей восхищения от Тамары и Насти.
Когда Ярослав обосновался со своей женой в отдельном доме, дед ещё больше взгрустнул.
— И чего ты медлила? — корил он Настю. — Такого мужика их семьи увели. А то был бы под боком. Теперь как без него?
Поняв, что жена и впрямь опытный кондитер, Ярослав велел ей печь что-нибудь очень необычное и носил это на ярмарку в райцентр.
Маленькие булочки с лесными ягодами, хрустящие палочки с чесноком, запечённый тонкими пластинами молодой картофель — всё это так полюбилось изголодавшимся людям, что за вкусностями от Эллы стояли очереди.
Ярослав замахнулся выше.
Получил разрешение на базе заводской столовой открыть кондитерский цех.
Денег на развитие не просил. Просил лишь помещение и разрешение.
Ему разрешили. Оформив все документы, он и его жена Элла приступили к созданию цеха.
Когда Ярослав уехал из поселения, Насте показалось, что какая-то значимая часть в её сердце умерла.
Она вроде и не жалела, что не приняла его предложение. Но и не радовалась тому, что его больше нет рядом.
Ярослав рядом с молодой женой изменился. Стал надевать костюмы. Где он брал их в тяжёлое военное время — было загадкой для всех. Поговаривали, что это ещё тестя костюмы, которые тот забрал с собой в ссылку.
Весть о Победе в поселение принёс Ярослав. Он приехал туда на велосипеде: невиданном для многих мальчишек транспорте.
Сколько коленок было разбито, пока Ярослав гостил у деда! Сколько синяков было под глазами у ребят, которые отбирали друг у друга двухколёсный транспорт.
Когда Ярослав собрался домой, ругался на мальчишек так сильно, что те врассыпную разбежались.
Колёса транспорта были спущены, и мужчина просто катил его до самого райцентра.
Победе радовались, кажется, даже больше, чем рождению детей.
Ну только в большом доме деда она воспринялась как-то скромно.
На столе на жёлтой бумаге, отдававшей машинным маслом, лежала похоронка.
«… в бою за Социалистическую Родину, верный военной присяге, проявив геройство и мужество погиб 23 апреля 1945 года при выполнении боевого задания…»
— Прощай, Илья Ильич, — прошептал дед, склонив голову и держа в дрожащей руке стакан с самогoном.
Летом 1945 года Гуля с Савелием и детьми собрались в родной город.
Перед отъездом Гуля несколько раз делала запросы о своём муже Германе.
Ей отвечали, что дело засекречено и в случае чего, сообщат.
Наказав Ивану Ивановичу и Насте в случае явки Германа немедленно сообщить по указанному адресу, отбыли.
С тоской Тамара смотрела на двухлетнего сына и каждый день ждала, что Сашка-Жан вернётся.
Она мечтала спрятаться в его объятиях и никогда больше не отпускать.
— Всё у меня есть, Господи, — молилась Тома, — и сын, и мать, и дед, и братья… Только любимого моего нет. Помоги мне, Господи! Сохрани его в тяжёлом бою. Скажи ему, что я жду его любым.
Но время шло, шло…
Осенью 1945 года Гуля прислала Тамаре письмо.
Она обвиняла Тому в бездушности, сквернословии, вранье.
«Ты совершенно бездарная, глупая, пустая девка, которая бежит как крыса, как только приходит беда. Ты обидела самого доброго на свете человека! Ты обидела нашу любимую Соню. Знай, она жива, дети её живы. Но тебя она не простит никогда. Лживая, бессовестная вошь. Ты вошь, Тамара! Ты присасываешься к родным людям и выпиваешь всё до дна… Ненавижу тебя»
Тамара читала и рыдала над этим письмом.
Продолжение тут