Антиутопию "1984" знают даже те, кто её не читали. Хотя в последнее время продажи книги растут. Принято смаковать немудрёную мысль о том, как удалось Джорджу Оруэллу описать нынешнюю российскую действительность, забывая, что с 1948 года, когда роман вышел из печати, его перипетии повторяются в разных странах, а не только в СССР и России.
Антиутопия "Мы" известна гораздо меньше. Оруэлл точно в неё заглядывал: книга написана в 1920 году, а рассказывает Евгений Замятин о событиях тридцать второго века. Обществом руководит несменяемый Благодетель, государство запрещает фантазию и контролирует всех во всём, от мыслей до постели... Знакомо?
Антиутопия "4338-й год: Петербургские письма" неизвестна почти никому. Хотя автор, заглянувший намного дальше Замятина и тем более Оруэлла, удивительно современен. Он делит историю человечества на три части: древнюю — от сотворения мира до нашей эры, среднюю — от начала нашей эры до разделения мира на Китай и Россию, и ту, о которой идёт речь, — от разделения мира до событий сюжета. Причём по сюжету китайцы сражаются с одичавшими американцами и перенимают русские манеры, а Россия и Китай вынуждены объединить усилия, чтобы спасти человечество от скорой гибели. Тоже знакомо, правда?
Любители упрекнуть меня в рекламе собственных книг, герои которых тоже порой спасают мир, на этот раз могут отдохнуть. Потому что автор такой современной антиутопии "4338-й год: Петербургские письма" — журналист, музыковед, издатель, автор знаменитых сказок в духе Гофмана, князь Владимир Фёдорович Одоевский (1803-1869). И написал он свою антиутопию в 1835 году.
Кого-то из читателей заинтересуют мысли князя о размерах России будущего: речь в книге идёт о русском полушарии.
Кого-то развлечёт описание прообраза интернета и блогов.
Кого-то удивят рассуждения об освоении Луны — не как места для жизни, а как источника полезных ископаемых.
Кому-то покажется интересным упоминание московского Кремля, от которого остались лишь величественные руины.
Меня по георграфическим причинам особенно тронул прогноз о слиянии Петербурга и Москвы в один город с хрустальными крышами и о том, что местом расположения лучшей части города и дома первого министра станут окрестности Пулковой горы.
Судьба антиутопического романа князя Одоевского на протяжении почти 200 лет складывается трудно; книга до сих пор известна куда меньше, чем заслуживает, и я настоятельно рекомендую читателям обратить на неё внимание...
...а ещё предлагаю слегка сокращённые, но по-прежнему современные заметки князя о двух российских столицах 1842-1849 годов.
Москва изменилась. Прежде в мыслящей её половине жили немцы; теперь мыслящие люди православны в высшей степени. Изучение памятников <...> произвело род православного фанатизма, который дошёл до того, что умные люди почитают нужным давать разумный смысл всему нелепому, застывшему в Москве. Молодёжь всецело поглощена этим <...> Между тем учёные по обязанности <...> отыскивают допотопную Русь. <...>
В некотором царстве, в некотором государстве жил был город Москва, в котором жили немцы и весело грезили в поэтических туманах <...> философии; из этих немцев вышли люди разного звания: русские, полурусские и никакие; в Москве живут люди не полурусские, но и не русские, а православные, дельные и недельные; одни с фанатизмом роются в рукописях, другие стараются придать разумный смысл философии <...> Запад и всё западное предано анафеме, и, как говорит Чаадаев, "православие производит ужасные опустошения в Москве"; читаются лишь книги, писаные славянскими буквами, поздравляют друг друга с именинами Кирилла Туровского, многие дамы прочли Карамзина раз шесть сряду. <...>
Тут штука простая, мои друзья. Вас обуяла лень, которая, как квас, сродна русскому человеку; вам наскучила эта ежечасная борьба <...> Hе легко при каждом шаге спрашивать себя: согласен ли я с моими убеждениями? не подаюсь ли я в ту или другую сторону?..
Вам захотелось полениться; но как вы люди умные, то вы не могли не приискать какого-либо основания для своей лени <...> Тогда дело сделалось очень лёгким; всё настоящее показалось вам столь скверным, что вы предали его полному презрению <...> весь положительный мир, успехи наук, искусств, промышленности для вас исчезли <...> Но [стремлению к покою] ведёт вас прямо — ужаснитесь — к католицизму <...>
Какой бы ни был вопрос, на всё есть ответ <...> ибо, как говорит св. Тереза: "Если бы Иисус Христос сам говорил мне что-нибудь, то я бы ему отвечала: "Простите, Господин, но я должна подчиняться своему наставнику!""
Вот удочка, на которую паписты словили столько людей, рассчитывая на самую постоянную и сильную страсть человека: рукавоспустие, а чтобы обмануть потребность деятельности <...> они заняли её празднословием. <...>
Москва в 1849-м году — торжественное праздношатательство, нуждающееся еще в Петровой дубинке; болтовня колоколов и пьяные мужики довершают картину. <...>
Вот разница между Петербургом и Москвою: в Петербурге трудно найти человека, до которого бы что-нибудь касалось; всякий занимается всем, кроме того, о чём вы ему говорите. В Москве нет человека, до которого что-нибудь бы не касалось; он ничем не занимается, кроме того, до чего ему никакого нет дела.