О Ко Умо пытается познать самого себя, потому что еще делать О Ко Умо. То есть, конечно, можно что-то делать, только для этого нужно понять, кто ты, и что ты, а О Ко Умо не понимает.
О Ко Умо создает тех, кто будет его познавать – их четверо, почему-то именно четверо, один будет во всем сомневаться, другой ни в чем не будет сомневаться, третий будет думать, какую извлечь выгоду из О Ко Умо, а у четвертого будет тайна, которую он скрывает от самого себя.
О Ко Умо делится на четыре части, четверо принимаются за дело, один сомневается, другой не сомневается, третий ищет выгоду, четвертый хранит тайну.
Чего-то не хватает, видит О Ко Умо, чего-то не хватает тем четверым. О Ко Умо вспоминает то, чего он никогда не помнил и не знал, - делает каждому из четверых еще шестерых, чтобы с каждым было семеро. О Ко Умо вспоминает то, чего не может помнить и знать, что труд четверых каждый раз кончается с заходом солнца, и каждый из четверых возвращается туда, где семеро вместе с ним. Здесь обязательно светит огонь, прогоняет темноту ночи, которая обязательно царит вокруг, здесь обязательно границы между огнем внутри и ночью снаружи. Здесь у огня сидят те двое, которые были, здесь же сидят те двое, которые есть, здесь же у огня сидят те трое, которые будут. Четверым познающим О Ко Умо отведена роль тех, которые есть. Здесь нужно что-то плоское, освещенное светом, на что ставят что-то манящее, дарующее наслаждение и жизнь. А когда взойдет солнце, четверо познающих снова пойдут познавать О Ко Умо.
А куда пойдут остальные, думает О Ко Умо, - и О Ко Умо делает что-то шумящее и зеленое, где могут гулять те, кто уже был, и О Ко Умо делает место для тех, кто еще только будет – чтобы они учились быть.
И все-таки что-то еще не так, видит О Ко Умо, чего-то не хватает. Не может быть только одного такого, где внутри свет, а снаружи ночь, таких должно быть много, хотя бы двести или триста. И в каждом должно быть семеро, и в каждом должен быть огонь, и свет, и что-то плоское, на что ставят что-то манящее, дарующее жизнь. И те, кто есть, будут уходить куда-то с восходом солнца, и те, кто уже был, будут гулять в зеленом и шумящем, и те, кто еще только будут, буду учиться быть. И между ними что-нибудь произойдет, пусть те, кто будут, поссорятся, сделают друг другу больно, а те, кто уже были, тоже поссорятся, потому что один войдет на землю другого, или сорвет что-то зеленое с земли другого.
И это еще не все, думает О Ко Умо, у каждого из четырех должно быть прошлое. О Ко Умо задумывается, какое бывает прошлое, какое оно вообще – прошлое, вспоминает то, чего не может помнить и знать, что прошлое бежит босиком по траве знойным летом, с разбегу ныряет в студеную воду, забирается на крыши, пускает в небо что-то хвостатое, летящее на веревке, прошлое спешит куда-то по вокзалам и рельсам, теряется в суете больших городов, плачет в порыве отчаяния, когда все идет крахом, все, все, все, - стискивает зубы и продолжает идти вперед, прошлое ошибается, прошлое теряется и снова находит себя, прошлое возвращается к истокам – совсем не такое, каким оно уходило, прошлое изумляется, как переменился мир, который казался таким огромным, и сжался до такого маленького.
Как много всего, думает О Ко Умо, и как этого мало, ничтожно мало, и надо еще забытые сны, потаенные страхи, глубокие тайны, мелкие радости каждого дня, столь же мелкие горести, - для тех четверых, и для семерых, и для семерых в каждом огороженном, где внутри тепло и свет а снаружи холод и ночь, и для...
О Ко Умо очень торопится, очень волнуется, очень старается успеть все для всех, но каждый раз ему чего-то не хватает, - то какого-то мимолетного происшествия с кем-то из четверых по дороге к О Ко Умо, то какой-нибудь безделушки в комнате того, кто уже был, то какой-нибудь мечты того, кто еще будет – и О Ко Умо, рассыпавшийся на мириады фрагментов, снова собирается в единое целое, пытаясь познать себя, снова создает четырех, которые познают, пусть один из них смело идет вперед, а другой боится, а третий не хочет идти навстречу О Ко Умо, но идет, а четвертый...