Мне тут служивые рассказали, что место для сна было четко регламентировано и на спинке кровати даже крепилась табличка с данными воина.
Не знаю, не знаю. Не сталкивался. Спали мы, где кто хотел. Правда, по взводам и отделениям. Это было единственным правилом. Во всем остальном - полная анархия и махровая махновщина.
Вот, ты – дух. Место тебе отводится, естественно, на верхнем ярусе. И не в глубине кубрика, у окна, а ближе к взлетке.
Где-то через полгода уже можно претендовать на кровать внизу. А еще через полгода ты понимаешь, что спать внизу невыгодно: именно там дежурный и ответственный по роте ищут борзачей, которые норовят вздремнуть после подъема.
Перебираешься на верхний ярус и, после того, как дневальный вопит «Рота, подъем!» укрываешься с головой и вжимаешься в постель так, чтобы быть незаметнее. Ну и полчасика у тебя есть. Пока там зарядка и завтрак…
В общем, в конце концов, ты возвращаешься к тому, с чего начинал – к верхнему ярусу.
Вот написал и подумал: а ведь и с едой все обстояло примерно также. Со мной, по крайней мере.
За первых полгода я похудел так, что, увидев меня на КПП, мама заплакала.
Вторые полгода прошли под знаком «дорвался до жрачки». Рожа у меня была – ого-го! Раскормился. И только в третьем полугодии я пришел в норму. Абы чего уже не ел. Стал как Чичиков у Гоголя: не то, чтобы толстый, но и не худой.
Простите, отклонюсь от темы. К Николаю Васильевичу я часто заглядывал на Новодевичье кладбище. Был он и остается для меня любимым писателем.
Красивое черное мраморное надгробие. В изножье надпись «Горьким словом своим посмеюся». Пронзительно, черт побери.
Рядышком – могила Антона Павловича Чехова. Простенькая. Памятник в виде пирамидки.
Очень меня впечатлило, как Чехов умирал в Германии. Попросил бутылку шампанского, выпил бокал, сказал по-немецки «Я умираю» и… Умер.
Да-с. Москва в культурном плане много мне дала. Хоть и стройбат, но такой, знаете ли, продвинутый. Влюбился я в этот город раз и навсегда. И, как мне кажется, Москва ответила мне взаимностью.
Ну и еще о кроватях. Когда я только появился в роте, несколько кроватей стояли на взлетке. Спали там изгои – те, кто страдал энурезом и те, кто не соблюдал личную гигиену.
Не знаю, кто разрешил вынести их кровати на взлетку. Потом кровати отнесли обратно в кубрик.
И, как мне кажется, больше страдальцев не отделяли. Эх, очень унизительно это…
А с другой стороны, почему из-за врачей призывной комиссии, с легкой руки которых в стройбат попадали откровенно больные парни, должны страдать остальные?
Есть, бляха-муха, над чем подумать.
Продолжение следует.