В больнице
Рыжая
Воронов появился неожиданно. Вздрагиваю от густого, такого родного и любимого голоса. Силиконовая трубочка капельницы прозрачной змейкой падает на пол. Резкая, короткая вспышка боли и капелька крови на венке. Это всё на втором плане. На первом — мужчина с внимательными колючими глазами, будто сканирующими каждый участок кожи, проверяющими, что со мной всё хорошо. И я несколько мгновений тонула в нахлынувших чувствах, кубарем скатившись в радость, облегчение и счастье.
Всего несколько мгновений, пока до меня не дошло:
- Что ты сказал? - Переспрашиваю в надежде, что мне послышалось. Сама поднимаюсь. Одеяло мешает. Я откидываю его резким движением. Тело слушается плохо после долгого неподвижного состояния. Превозмогая слабость, спускаю босые ноги на холодный кафельный пол. - Повтори, что ты сказал?
Воронов спокойно делает два шага вперёд, преодолевая разделяющее нас расстояние. Леся оперативно отодвигается в сторону, правильно прочитав поднимающееся изнутри бешенство. Она хорошо меня знает.
- Я сказал, что ты больше не работаешь в издательстве. - Артём кладёт руку на лоб, трогает щеку, горячую лихорадочным румянцем.
Отталкиваю руку, пытаюсь стоять прямо и не шататься.
- А кто тебе, дорогой мой, — так ласково, что зубы болят и попа слипается, — тебе разрешил решать за меня работать мне в издательстве или нет? Ты мне брат, отец или, может быть, муж, чтобы указывать?
- А ты действительно думала, что после произошедшего я позволю тебе это? - Артём пытается усадить меня на койку, но я отодвигаюсь насколько позволяет пространство, нащупываю металлическую стойку капельницы и хватаю её покрепче.
- Да чтобы не произошло, ты не можешь решать за меня, как и распоряжаться моей жизнью! Кто ты такой? - По слогам. - Ты пропал почти на два месяца. Теперь свалился на мою больную, заметь, в прямом смысле больную, голову и что-то возомнил себе?
Качка просто так не смутить. И сладкие речи на него ещё со времён телохранительства. Аккуратно вырывает из моих пальцев стойку и отодвигает подальше. Усаживает обратно на кровать и нависает всем немаленьким ростом, будто подавляя. Гордо выпячиваю грудь в тщетной попытке казаться массивней и солидней. Воронов смотрит с усмешкой. Гладит щеку нежно-нежно, так что перехватывает дыхание. Я сдуваюсь, как воздушный шарик под этой нежностью. Сердце трепещет, сбивается с ритма, и мир сужается до этих прикосновений. Тянусь кошкой, чуть не мурлычу. Сдаюсь.
- Успокоилась? - Никакой издёвки. Лишь искреннее беспокойство. На рефлексе киваю. - Готова к спокойному диалогу?
Открываю и закрываю рот. Злость давно испарилась. Меня заключили в медвежьи объятия. Безмятежность, спокойствие и чувство полной защиты. Вдыхала знакомый, родной аромат и растворялась в нас.
- Я не мог приехать раньше: слишком много дел навалилось, компания просто развалилась бы без моего присутствия. Билет на самолёт взял сразу как решил последний вопрос. Мне кое-кто подсказал, где тебя искать. Стоял, наблюдал, не хотел мешать. Пока не увидел, что тебе стало плохо. Отвёз в больницу. Анализ крови показал большое количество снотворного и наркотические вещества в крови. Наркотики поступали малыми дозами, каждый раз, когда ты пила кофе. Это я тоже выяснил. И знаешь, что бесит больше всего? Ты могла просто не проснуться. Понимаешь это? Не проснуться. Тебе сделали промывание желудка и переливание крови. Двое суток без сознания. Я чуть не сдох, Рыжая. До меня не добрался киллер, пережил три покушения за чёртов месяц, но чуть не сдох от переживания за тебя.
Объятия стали крепче. Артём замолчал. Я не осмелилась нарушить тишину, не представляя, что ему пришлось пережить. Ненавижу быть беспомощной. И Артём, такой большой, сильный, почти всемогущий наверняка сложнее переживал это состояние. Качок привык действовать. Но приходилось только ждать.
- Знаешь, тот м*дак, — я поняла, что речь об Антоне, — совершенно не раскаивается. Он всего лишь хотел пошутить: сделать пару компрометирующих фоток и залить в сеть. Не смертельно, мол, но репутация была бы подмочена. Ещё и собирался заплатить блогерам, чтобы они их опубликовали. Тоже ради смеха. Хотелось выбить ему парочку зубов, но я сдержался и написал заявление от твоего имени в полицию. Возбудили уголовное дело. Кстати, ты в курсе, что твой редактор был в курсе планов Николаева? Она считает, что ты заслужила.
Я слушала и не верила. Антон мне не понравился сразу, но от Алисы не ожидала подставы. Да, резкая. Да, грубая. Да, несдержанная на выражения. Но так подставить? Где я успела перейти ей дорогу? Мы на разных уровнях.
“Руководство решило, что ты весьма перспективна. Умна, красива, талантлива, многогранна. В тебе есть перспективы. Будут продвигать тебя, как лицо компании.” — В голове сами всплыли слова, сказанные Алисой. Неужели дело в этом? Редактором двигала обычная зависть? Осталось голосом Станиславского прокричать “НЕ-ВЕ-РЮ!”. Жаль, не поможет.
- Пришлось поднапрячься и использовать все связи и влияние, чтобы привлечь к ответственности виновных. И натравить проверку на само издательство. В общем, тебе не стоит работать в компании, которая скоро закроется, — продолжал Артём.
Сомневаюсь, что так легко будет закрыть издательство. После всего рассказанного я и сама не хотела больше работать на кого-то. Пора развивать собственное дело. У меня столько идей! Столько проектов требует реализации, что голова кругом! Теперь можно заняться всем и сразу. Мечтательно прищурилась от открывающихся перспектив. Я говорила, что люблю мечтать?
- Можешь ругаться, можешь огреть меня этой железкой, — мне услужливо подсунули штатив с многострадальной капельницей, — или придумать другое наказание, но я не разрешу тебе работать там.
- Спасибо, — чуть отстранилась, — просто спасибо…
Воронов ощущался каменной стеной. Не клеткой, нет. Мировоззрение развернулось на сто восемьдесят градусов. Я хотела видеть заботу, защищённость, а не ограничение свободы. В конце концов, никто не может быть полностью свободен. Уверена, что мы с качком сумеем найти общий язык и компромиссы, которые устроят обоих. Он не похож на моего отца. Тараканы в голове радостно зааплодировали и принялись собирать чемоданы, сообщая, что им больше не место в пустой черепной коробке. А один, особенно большой и жирный, сел на стульчик, надел очки и менторским тоном стал напоминать давно забытое: Воронов всегда поддерживал, никогда не выдавал отцу, какие бы проделки я ни выкидывала, выручал из передряг и был рядом в тяжёлые моменты, когда одиночество острыми когтями впивалось в душу, оставляя глубокие, кровоточащие раны. Я бережно хранила его подарок на восемнадцатилетие, доставая в моменты неуверенности в себе. Восемь звёздочек на тонких золотых цепочках. Они давали силы, стремление, уверенность. Я загадывала на них самые заветные желания. И одно из них сбывалось прямо сейчас горячим дыханием у виска, огненными ладонями на спине и цветком счастья, распускающего пока ещё осторожно и медленно.
Леся невидимой тенью выскользнула из палаты, не желая быть третьей лишней.
Я же потянулась и осторожно, робко коснулась чуть колючей щеки.
- Спасибо, что нашёл. Спасибо, что вернулся. - Задержать дыхание. - И прости. За всё прости. Мне не следовало…
Недоговорила, хотя слова рвались из горла. Ничего ещё будет возможность и время. Не сейчас, не в этом месте. Артём отпустил и отошёл на несколько шагов. Стало холодно, неуютно, неспокойно.
- Ну, здравствуй, — доктор в белом халате, ставший причиной прерывания откровений, подвинул стул, на котором ещё недавно сидела подруга. В руках планшет с бумагами. - Как самочувствие?
- Хорошо, — говорю осторожно, смущённая тем, что чужой стал свидетелем слабости на двоих.
- Хорошо — это хорошо. - Доктор ободрительно хмыкает в усы. - Хорошо — это замечательно. Анализы значительно лучше, но недостаточно, чтобы отпустить домой. Вы ведь хотите домой? - Хитрый взгляд в сторону качка. Я угукаю в ответ. - А придётся полежать пару дней, чтобы убедиться в отсутствии посттрансфузионных осложнений. Пропишу лекарства, витамины, постельный режим, полный эмоциональный и физический покой. Будете как новенькая.
Доктор сообщил, что скоро зайдёт медсестра, и попрощался.
Я села на кровать. Артём помог устроиться удобнее, взбил подушку, подоткнул одеяло. Меня же потряхивало от слабости, клонило в сон.
- Поспи, — прошептал, и губы мягко коснулись виска. - Как проснёшься, тебе станет легче. Я побуду рядом. Спи.
И я проваливаюсь в сон.
*** ***
Меня будили, чтобы дать лекарства. Я почти не помню этих моментов, не выплывая из марева бессознательности. Окончательно просыпаюсь, когда в больнице уже объявили отбой. Только тусклая настольная лампа освещает палату. Чувствую, что не одна. Приподнимаюсь и оглядываюсь.
- Ты как? - Воронов обнаружился на неудобном маленьком диване в углу. Я рада, что он здесь, что не ушёл.
- Нормально, — улыбаюсь слабо, но искренне. Кажется, моя улыбка сияет ярче. - Поможешь встать? Мне нужно отлучиться.
Артём помогает. Как и дойти до желанного места. Он бы и дальше пошёл, но был остановлен. За дверью вполне приличная обстановка: кафельная плитка с красивым цветочным орнаментом на бежевом фоне, душ за прозрачно-матовой перегородкой, чистый унитаз и раковина, на которой даже жидкое мыло имелось. Вспомнила палату, в которую попала после родов: небо и земля. Один туалет на пять человек и душ, который даже не отгораживался шторкой.
Шугаюсь от зеркала. Сейчас больше похожа на ведьму из средневековья, которую долго держали в заточении без еды и воды, а потом повезли на костёр. Ну такая же растрёпанная, с лихорадочным блеском на щеках, с тёмными, бездонными кругами под глазами, обветренными, пунцово-красными губами. Точно, ведьма.
С удовольствием подставляю руки под прохладную воду (горячая, кстати, тоже была — надо попросить Лесю помочь помыться, а то чувствую себя ужасно грязной) и умываюсь, прогоняя остатки сна. Приглаживаю волосы, но они топорщатся в разные стороны, собираясь непослушными колечками. Оставляю эту затею.
На мне знакомая пижама с мишками Тедди. Я купила её в первый день пребывания во Владивостоке, куда приехала с практически пустыми руками: в небольшой сумке были документы на новое имя, сменное бельё и пачка обезболивающего. Поход в торговый центр стал отдушиной, первым шагом в неизвестность, с которой начиналась жизнь Владилены Зеленогорской. Интересно, кто переодевал? Надеюсь, что это Леся, иначе… Что “иначе” не придумала, прерванная стуком в дверь:
- Дина, ты в порядке? - Поняла, что задержалась.
- Да, в порядке, — говорю, показываясь на пороге. Артём обнимает за талию, помогает дойти до столика, на котором исходит паром тыквенный суп-пюре с гренками. Голодная слюна наполняет рот.
- Леся сказала, что ты в жизни не откажешься от вот этого, — качок с сомнением осмотрел яркую, оранжевую жидкость. - На случай, если съешь эту порцию, есть ещё.
- И сухарики? - Сажусь за стол и беру ложку.
- И сухари.
Мычу от удовольствия, когда горячая ароматная жидкость со специфическим (признаю) вкусом оказывается во рту. Ем с удовольствием, погружаясь в процесс. Поджаристый хлеб аппетитно хрустит. Я в нирване.
- Кстати, ты не в курсе, что с презентацией, которую я делала? Её хоть представили на конференции?
- Нет, не представили.
- Жаль. - Действительно, жаль. Я так старалась, столько сил вложила в процесс. Эх…
Суп закончился слишком быстро. Силы тоже. Встаю и чуть не падаю. Оказываюсь вовремя подхваченной Артёмом.
Прохладные губы на лбу.
- Да у тебя жар!
Продолжение: