Вернувшись в дом Надежды, я первым делом отдал ей весь наш паёк, который мы получили перед отъездом. Было видно, что таких продуктов она давно не видела.
- Зачем это, у нас всё есть! – гордая женщина отодвинула от себя вещмешок.
- Не за ваш же счёт нам питаться, - я тоже показал свой характер.
Подумав, Надежда убрала всё в угол.
- Селяне матрасы вам, бельё принесли, располагайтесь, - хозяйка показала на три толстых матраса набитых сеном, поверх них было постелено чистое бельё.
- Спасибо им передайте.
- Дело своё сделайте, вот и будет благодарность.
«Что за женщина, говорит как режет, сила в ней такая, что притягивает» - недоумевал я! Обед перешёл в ужин, за окном стемнело.
- А где ваш сын, не видно его?
- Позже придёт, у сестры он.
- Боитесь нас?
- Нет, я ничего не боюсь!
«Опять этот взгляд, полный силы и уверенности, как же муж с ней жил?!». Поужинав, я вышел на улицу, хотел расколоть несколько чурбаков, вон и топор рядом, но не стал будить своих бойцов, они уже крепко спали. Устроившись на завалинке дома, закурил, послышались шаги. «Председатель» - догадался я, здоровый человек так не ходит. Николай подошёл ближе, заметил меня. Сделав вид, что он просто проходил мимо, вздохнув, присел рядом.
- Не спится? – спросил он, доставая кисет.
- Нет.
- Я когда домой вернулся, тоже уснуть не мог. Всё танки немецкие виделись, я бью по ним из пушки, а попасть не могу. Как выжил, одному Богу известно.
- Бога часто вспоминаешь, верующий?
- Да, осуждаешь?
- Нет. Возьми, - я протянул коробку «Казбека».
- Не откажусь, цивильных покурим. Семья есть?
- Не вышло. После срочной в военное училище поступил, думал, окончу, обзаведусь. А там Халхин-Гол, потом финская, не судьба выходит.
- Да уж, помотало тебя. Петрович к девяти будет, выспитесь?
- Пусть на поле сразу едет, мы рано выйдем.
- Хорошо, до завтра.
- До завтра.
Пожав друг другу руки, мы разошлись.
Утро началось хорошо, я не смог вспомнить, когда так последний раз хорошо спал. Хозяйка дома суетилась возле печи, в доме пахло выпечкой. Растолкав своих бойцов, я вышел во двор умываться. Старая деревянная бочка манила холодной водой. Повесив полотенце на выступ крыльца, я набросал себе на спину воды, окунув голову, почувствовал бодрость.
- Хватит плескаться, завтрак стынет, - Надежда держала в руке моё полотенце.
Надевая на руку часы, я посмотрел на время – шесть часов. Мы уселись за столом, хозяйка поставила перед нами большую тарелку с овсяными лепёшками.
- Другого зерна в селе нет, - она будто оправдывалась.
- Спасибо, нам и это хорошо. Если подъедет Петрович, то скажите, что мы уже ушли.
- Хорошо.
С каким-то диким воплем из-за занавески выбежал мальчик, на вид лет пять, обогнув стол с деревянным самолётиком в руке, он остановился возле меня:
- Здрасти! – мальчишка картавил.
- Здрасти. Как звать лётчика?
- Миша, мама Мишуткой зовёт.
- Хорошее имя. Летать хочешь?
- Хочу.
Бойцы вышли из дома, а я чуть задержался.
- Вот, возьми, - я протянул мальчику кусочек сахара, - вкусно?
- Вкусно, а немцы шоколад давали, - простодушно сказал мальчишка, я заметил, как замерла с тарелкой в руках Надежда.
- Вот что, Михаил, давай мы с тобой договоримся, что ты никому не будешь говорить, что тебе давали немцы. Хорошо?
- Хорошо, а почему?
- Понимаешь, вот тебе столько дали, - я показал полную ладонь, - а кому-то столько, - я поделил ладонь пополам.
- Завидовать будут? – сообразил мальчик.
- Точно так. Хозяйка, спасибо за завтрак, мы пойдём.
- Дождитесь Петровича, идти далеко, - заволновалась Надежда.
- Он к девяти только приедет, а мы за это время уже делов много сделаем.
- Можно с вами? – мальчик протянул руки, желая, чтобы его подняли.
- Нет, Мишутка. В другой раз.
Подойдя к перекрёстку, я вытер пот. Нет, жарко не было, за дорогу я два раза переставал слышать, меня это очень сильно волновало.
- Откуда начнём? – спросил Жабин.
- А прям вот так и пойдём, ты впереди, я в центре, Тонких замыкающий.
Выстроившись в диагональ, мы стали продвигаться вдоль дороги. «Эх, миноискатель бы сюда, за два дня управились!» - сетовал я. Через пару шагов, я нащупал щупом что-то твёрдое, показал знак другим, заметил, что и Жабин поднял руку. У меня оказался камень, а у него мина. Откопав, он аккуратно вынес её на дорогу - началась работа. К обеду мы обнаружили шестнадцать мин, четыре из них противотанковые. Повезло председателю, там, где он сказал ничего нет, были две противопехотные. Подъехавший Петрович, попросил разрешение приблизиться к нам, я позволил. Отметив проверенную территорию, мы погрузили мины на телегу, предварительно вывернув из них взрыватели. Тонких поехал с Петровичем ко рву, прихватив с собой тротиловую шашку, вскоре раздался взрыв.
- Ешьте, - Петрович развернул холщовую материю, - балует вас Надежда, меня дома так не кормят.
Наевшись, мы продолжили. Пройдя от перекрёстка больше ста метров, мы обезвредили двадцать одну мину, густо посеяли немцы смерть.
- Люди знают, что сюда ходить нельзя? - спросил я у Петровича на обратной дороге.
- Знают, но ходят.
- Чего здесь делать?
- Родник дальше есть, говорят лечебный, поэтому и ходят.
На следующий день, я попросил председателя:
- Запрети людям на развилку ходить, там мин много, мы только одну сторону дороги прошли, сегодня поле смотреть будем.
- Запретить можно, только кто послушается?!
- Ты же власть, топни ногой, погрози кулаком.
- Не то время сейчас, не то. Ладно, поговорю с народом.
В этот день мы сняли восемнадцать наших мин и больше тридцати немецких. Немецкие уничтожили, наши оставили, такое добро в хозяйстве пригодится. День шёл за днём, гремели во рву взрывы, земля очищалась от смерти. Так прошла неделя, хотя я планировал управиться за три-четыре дня. Проснувшись в очередное утро, я услышал за окном дождь, и не просто капало, а лило как из бочки - не будет сегодня работы. Выйдя на крыльцо, я закурил, снова пропал слух. Кто-то накинул мне на плечи шинель, я оглянулся, за спиной стояла Надежда. Укутавшись в платок, она смотрела вдаль, туда, где лес соприкасался с серым небом. Я молчал, ждал, когда смогу слышать, молчала и хозяйка.
- Тяжело было под немцем? – спросил я, когда понял, что слышу шум дождя.
- Тяжело.
- Председатель говорит, что не зверствовали они.
- Говорит! Много он знает твой председатель?! Идёшь по улице, а на тебя смотрят, похотливые взгляды бросают, язык не знаешь, а понимаешь, о чём говорят. Машу и Милу в сторожку на озеро увезли, неделю потешались, ещё живых в болото скинули. Нашли мы их, похоронили по-человечески.
- А чего не рассказали?
- А кому от этого легче будет?
- Сами чего при них делали?
- А стирала исподнее их, прожаривала, чтобы клопов и вшей выгнать! За это хлеб давали, который мы сами для них пекли, шоколад вон Мишутке. Бабка Тася их офицера травами вылечила.
- Пусть бы умер! – не сдержался я.
- Так-то оно так. Он когда про девушек узнал, нашёл виновных. Народ собрал, порку устроил, эти насильники друг друга молотили, а кто слабо бил, тот сам получал. Справедливый был офицер.
Я развернулся, чтобы войти в дом, Надежда оказалась совсем рядом, я чувствовал её дыхание. Не удержавшись, я прижался к её губам своими, она попыталась оттолкнуть меня, но потом обхватила мою шею руками.
Прошло три дня, я ночевал в комнате Надежды, бойцы мне завидовали, но виду не показывали. Мишутка жил у сестры Нади, приходил домой обедать и ужинать. Петрович запил, председатель не мог его поднять, Надежда сама принесла нам обед, Мишутка был при ней.
- Товарищ капитан, завтра с другой стороной закончим, есть ещё что? – Тонких рвался в часть, видно надоела ему спокойная жизнь.
- Ту обочину ещё не проверили.
Председатель приезжал почти каждый день, смотрел издали, опасался, я уже не верил его словам, что он сам тут со щупом лазил, тем более его метку противотанковой мины я так и не увидел. Наутро следующего дня случилась беда – подорвался Жабин! Мы бросили работу, взяв сапёра на руки, понесли в село. Будто почувствовав неладное, протрезвел Петрович, встретил нас на полпути. Бабка Таисия бинтовала ноги и тело бойца, давала какие-то отвары, но к вечеру Жабин умер. Хоронить вышло всё село, люди плакали так, как будто хоронили родственника. На могиле своего товарища, я три раза выстрелил в небо из пистолета.
Два дня лили дожди, земля превратилась в кашу, бойкая лошадь Петровича с трудом подвезла нас к месту работ.
- Завтра жарко будет, поясницу ломит, может, вернётесь? – спросил старик, ждать нас в такую погоду ему удовольствия не было.
- Надо заканчивать, - я и сам был рад вернуться в село, но левая сторона дороги ещё не была проверена.
Тонких не торопился, это хорошо, спешка в нашем деле ничего хорошего не сулит. Он уже восемь мин вынес на дорогу, я же только три.
- У тебя прям везение какое-то, - сказал я, сопровождая взглядом сапёра с девятой миной.
- Догоняйте, товарищ капитан. А там кто? Скачет к нам кто-то! – Тонких показал на дорогу, на ней появился всадник.
Мы вышли с поля, очистили сапоги, подъехал конный.
- Капитан Жилин?
- Я.
- Вам приказано явиться в штаб полка.
- А он что ещё рядом?
- Ваш полк далеко ушёл, вы приписаны к новому подразделению. Срок явки - завтра.
- Передай, что как здесь закончу, так прибуду, у меня партийное задание.
- Как скажете, товарищ капитан.
Мы проводили взглядами посыльного и вернулись к работе. На обочине уже было достаточно мин, чтобы грузить в телегу Петровича, я, найдя следующую, решил на ней сегодня закончить. Слух пропал, я не слышал ветра, подняв голову, испугался лица Тонких, его круглых глаз. Обернувшись, увидел, как Мишутка бежит в сторону от дороги, а мы там ещё не проверили, я бросился на встречу. Толкнув мальчика, я почувствовал жуткую боль, взрыва не слышал.
Прошло три дня, отвернувшись к стене, я терпел боль в несуществующих ногах, от еды отказывался.
- Живут же люди без ног, - пожилая медсестра госпиталя уговаривала меня поесть, - и ничего. Голодом себя заморить хочешь?
Я не отвечал, хотел только одного – умереть! Возле входной двери раздались голоса, я различил детский и женский, оба с кем-то спорили.
- Пустите, мы за папкой пришли! – кричал Мишутка, - Папка, ты где? Папка!
Я с трудом поднял руку, понял, кого ищет мальчик. Мишутка, прямо в обувке, залез на кровать:
- Я тебе воды принесу, всё сделаю, пойдём домой! – мальчик плакал, а я кусал губы.
- Гриша, домой надо, - тихий, чуть слышный голос Надежды вернул меня к жизни.
Победу отмечали всем селом, председатель вывез меня на площадь возле школы, из невесть откуда взявшегося оружия, селяне палили в небо, люди обнимались, плакали, смеялись, танцы были до утра. Взявшись за руки, Надежда и Мишутка водили вокруг меня хоровод, я радовался за всех тех, кто смог выжить, вернуться к своим семьям или как я – обрести новую.
Ранним утром на бугор поднялся мужчина, он был одет в застиранную гимнастёрку, местами были видны латки. Потянувшись, он посмотрел на село - наконец-то он дома! Внизу кто-то копошился, он узнал бабку Тасю.
- Здравствуй.
Бабка подняла голову от земли, всё тяжелее ей становилось собирать травы, спина то не сгибалась, то не разгибалась. Она насторожено посмотрела на человека:
- Савелий, ты ли?
- Я, баб Тась.
- Где ты так долго был, война полгода как закончилась?!
- Вспоминать не хочется.
- Беда! - всплеснула руками бабка.
- Что случилось? Что с Надей, Мишутка как?
- Хорошо с ними всё.
- Так чего тогда беда? Говори, старая!
- Надя замуж вышла, за военного, он Мишутку как своего принял. О тебе никаких вестей столь лет не было, а как бабе без мужика? – оправдывала бабка поступок Надежды.
- Хорошо живут?
- Хорошо, работящий он…
- Пусть живут, - мужчина развернулся и пошёл прочь от села.
- …только ног у него нет, - договорила бабка, в спину уходящего мужчины, но он не услышал.