Когда кто-нибудь приходил в гости к Марье Степановне, особенно, если посетители пришли к ней впервые, она приглашала их пройти в самую большую комнату в квартире:
- Проходите в залу, гости дорогие, - говорила женщина, делая ударение на слове зала.
Если люди отказывались, под предлогом того, что они заглянули только на минутку, Марья Степановна настаивала, и убеждала посетителей:
- Проходите, проходите, поглядите, как мы живем.
По ее интонации можно было сделать вывод, что живет Марья Степановна, с ее точки зрения, почти богато, во всяком случае, не хуже других. Обычно гости сдавался на ее уговоры, и проходили в залу, дабы порадовать хозяйку.
Но встречались и настоящие упрямцы, которые отказывались даже после настойчивых уговоров Марьи Степановны. И тогда происходило нечто непонятное.
Скорее всего, у женщины были какие-то сверх способности, и она, при удачном стечении обстоятельств, могла бы составить достойную конкуренцию Дэвиду Копперфильду и Ури Геллеру. Нет, она не могла заставить исчезнуть вагон восточного экспресса и не гнула ложки силой взгляда.
Но с упрямыми посетителями происходило что-то абсолютно непонятное. На несговорчивых гостей точно нападал какой-то морок. Они приходил в себя уже стоя в зале в обществе довольно улыбающейся хозяйки, демонстрирующей интерьер комнаты.
Марье Степановне было чем гордиться, в серванте красовался кобальтовый сервиз, около окна стоял телевизор, заботливо накрытый кружевной салфеткой, а на стене, над диваном, висел полушерстяной пурпурно-красный ковер, гордость хозяйки дома.
Угол комнаты, в соответствии с решением Марьи Степановны, надежно оккупировало румынское трюмо, отражавшее всеми своими зеркальными поверхностями великолепие обстановки. На полированном подзеркальнике этого красавца щеголевато возвышалась хрустальная ваза с пластиковыми цветами.
- Вот так и живем, - говорила Марья Степановна, всеми силами души жаждавшая комплиментов ее обстановке и вкусу.
Если гость, в силу хорошего воспитания и природной недальновидности, выдавливал из себя что-то типа, «ах, как у вас уютно», он попадал в хитро расставленную западню.
Марья Степановна со всеми деталями и подробностями принималась рассказывать, как ей досталось все это великолепие. Что телевизор был выделен ее бездетному дяде, ветерану ВОВ. Что кобальтовый, горделиво синеющий сервиз, с тоненькими золотыми сеточками она привезла, вы только подумайте, аж из самой Москвы.
Были раньше такие туры выходного дня. Подруга ее пошла в Третьяковскую галерею, а она, Марья Степановна, не так проста, что бы тратить время на экскурсию. Да и чего она в этой галерее не видела?
Женщина сломя голову побежала по магазинам. И ее предприимчивость и расторопность были достойно вознаграждены. В конце дня Марья Степановна стала счастливой обладательницей двух нейлоновых кофточек, плаща, семи мотков королевского мохера, палки сырокопченой колбасы, пакета апельсинов, десяти рулонов туалетной бумаги и, о чудо, кобальтового сервиза.
Массивное трюмо она купила в местном мебельном магазине. Но не стоит думать, что все было так просто. Удача дается в руки только настойчивым и инициативным людям. Они три дня, по очереди с мужем, отмечалась в мебельном магазине. Потом она нашла грузчиков и машину, в то время как ее муж, тюфяк тюфяком, хлопал глазами. В результате всех этих телодвижений в их доме появился новый предмет меблировки.
Сагу о появлении в их квартире ковра Марья Степановна приберегала напоследок. Эта история хранилась в дебрях неписанной семейной летописи, как гимн стойкости и целеустремленности хозяйки дома.
Была у Марьи Степановны сестра Виктория Алексеевна. Она была не родной сестрой героини нашего рассказа, не двоюродной и даже не троюродной. Сестрами они были аж четвероюродными, есть, оказывается, и такая степень родства.
Кто-то недальновидно скажет, что это седьмая вода на киселе. Но Марья Степановна роднилась с Викторией Алексеевной очень усиленно, приглашала ее на все дни рождения, поздравляла со всеми праздниками, угощала всеми возможными вареньями и соленьями со своей дачи. При всяком удобном и не удобном случае называла родственницу «сестричкой Викулей». В общем, дружила с первозданным рвением.
Если вы думаете, что Марья Степановна относилась так ко всем родственникам, вас ждет жестокое разочарование. Виктория Алексеевна была на особом положении. Причина этой особенности проста, нежно любимая родственница работала на базе. Я и тогда и сейчас плохо понимаю, что такое эта база, но по отношению родных к Виктории Алексеевне, я догадывалась, что это даже лучше, чем быть директором магазина.
Подумайте сами, ну какой дефицит достанет директор овощного магазина? Консервированный горошек и мандарины? Это почти эфемерные вещи, съел, и вся радость от обладания закончилась. А вот на базе ценности были почти вечные: хрусталь, пледы, люстры, ковры. И вселенная, в щедрости своей, именно Виктории Алексеевне уготовила счастье быть сотрудницей базы.
Викторию Алексеевну настойчиво зазывала в гости и привечала бОльшая половина родственников. Естественно, дружба эта была не совсем бескорыстна.
Но Марья Степановна легко лидировала в толпе родни, поющей хвалебные оды Виктории Алексеевне . И Викуля щедро оплачивала ее искренние излияния.
В шифоньере Виктории Алексеевны висели результаты нежной сестринской дружбы: австрийский сарафан, ГДРовский пиджак из искусственной замши, финская ветровка и индийские джинсы. Помимо этого ее муж щеголял японскими часами, предметом вожделения их сына-старшеклассника, а на кровати в спальне красовалось польское синтетическое покрывало.
Марья Степановна, в силу неугомонности характера, и, несмотря на внутреннее удовлетворение результатом дружбы, мечтала о большем. Мечта у нее были почти дерзкая, а именно красный ковер, размером два на три.
Зайдя в компании двоюродной сестры Зины в городской универмаг, она увидела этот атрибут красивой жизни и взалкала его. Женщины даже вступили в неравную схватку с судьбой за обладание этим чудом. Очередь двигалась хорошо, родственницы заранее позвонили мужьям, что бы те, не теряя времени, доставали из потаенных коробочек деньги и ехали женам на подмогу.
Но после трехчасового стояния в очереди их постигла жестокая неудача, ковры закончились. Счастливые обладатели этого атрибута роскоши тащили тяжелые, плотно свернутые рулоны к выходу. Марья Степановна в это время предавалась раздумьям.
Был только один источник получения вожделенного ковра, и этим источником была сестричка Викуля. На беду Марьи Степановны такая же мысль пришла в голову и ее родственнице, наглой и хваткой Зинке. Этого героиня нашего рассказа, увы, не предусмотрела.
Вечером, тщательно взвесив все шансы на успех и детально продумав стратегию предприятия, Марья Степановна позвонила Викуле. Цель звонка была проста, пригласить дорогую родственницу к себе в субботу, и тогда начать выпрашивать заветный ковер. Ее ждала жестокая неудача, Викторию Алексеевну уже пригласила предприимчивая Зинка.
Зинаида была вторым лидером в семейном соревновании за симпатию сотрудницы базы, и на этом этапе она уверенно лидировала. Марья Степановна не нашла ничего лучшего, как позвонить бесстыжей Зинке и напомнить ей, что именно она, Зинаида, стала обладательницей японского магнитофона, на который и она, Марья Степановна, тоже претендовала.
Наглая Зинаида не растерялась, и с достоинством отпарировала, напомнив, что Марья Степановна сумела заполучить себе новый телевизор. У Зинаиды такие же права на дядю ветерана, а следовательно, и на телевизор. В результате разговора черная кошка пробежала между сестрами, или лег между ними полушерстяной ковер.
Марья Степановна не растерялась, быстро открыла второй фронт, а именно подключила к борьбе своего мужа. С ее подачи Петр Тимофеевич пригласил супруга Виктории Алексеевны на рыбалку, Марья Степановна ради такого случая достала из запасника бутылочку столичной водки. Это с ее стороны было подло, муж Зинаиды был язвенником, трезвенником и астматиком (так ей, заразе, и надо!), на рыбалку не ходил и водку не пил.
Но этого показалось Марье Степановне мало, она решила использовать грязные технологии и начала информационную войну. В воскресение, приехав с дачи, женщина одарила сестру Викулю ведром отборной клубники, и виновато улыбаясь и вздыхая, проговорила:
- Ох, Викуля, ты уж извини, у нас клубника так себе, ну да какая есть. Как говориться, чем богаты, тем и рады, не обессудь. А вот у Зины-то какая клубника – просто чудо. Каждая ягода с кулак. И никогда не угостит. Я у нее усы просила, так она не дала.
Через два месяца Петр Тимофеевич, тихонько ругаясь и втайне гордясь женой, сверлил стену электродрелью и вешал новый ковер. Другим результатом этой победы стала крупная ссора и разрыв отношений между Зинаидой и Марьей Степановной.
Почти двадцать лет ковер висел на стене, радуя глаз его обладательнице. Сервант заменила стенка «каравелла», пластиковые цветы были сосланы из залы на кухню, а потом и вовсе выкинуты. Но присутствие ковра на стене было неизменным. А потом ковер был неожиданно низвергнут на пол.
Эта метаморфоза была вынужденной. Младший сын Марьи Степановны решил жениться. Как и положено, свадьбе предшествовало знакомство родителей. Марья Степановна, принаряженная, вместе с облаченным в костюм-тройку Петром Тимофеевичем переступили порог квартиры будущих родственников.
В самой большой комнате, куда провели гостей, женщину ждал шок. У хозяев был точно такой же кроваво-красный полушерстяной ковер размером два на три. Но этот венец домашнего уюта и достатка не висел на стене, нет, он лежал на полу, по нему ходили люди и даже собака. Пантеон ценностей Марьи Степановны рушился у нее на глазах.
Надо отдать ей должное, она быстро оправилась от удара. Марья Степановна всегда старалась идти в ногу со временем. Не зря она еще в возрасте двадцати пяти - двадцати семи лет в угоду новым веяниям безжалостно заменила тканевый абажур люстры, обшитый бахромой, на стеклянный плафон.
И Марья Степановна волевым решением сняла ковер со стены и расстелила его на полу. Правда все домашние, включая восьмилетнего внука от старшего сына, были обязаны снимать у кромки беспомощно распростертого багрянца тапочки и идти по бывшему божеству босиком.
Через четыре года, уже после появления внучки, это правило было нарушено. Годовалая малышка не знала, что ковер когда-то висел на стене, и относилась к нему без должного пиетета.
Ее младший братик, родившийся вскоре, в своей дерзости пошел еще дальше. Мелкий сорванец до того обнаглел, что однажды напИсал на дорогую сердцу его бабушке реликвию. Но любящая внука Марья Степановна ему все прощала.
Время шло, ковер местами утратил свой густой ворс, точно проявлял солидарность с Петром Тимофеевичем, который уже давно и бесповоротно облысел. Ковер потерял яркость узора, зато приобрел некое благородство окраски. Он точно покрылся изысканной патиной, как старый музейный канделябр.
Марья Степановна пылесосила ковер каждую субботу, вспоминая при этом добрым словом уже ушедшую в мир иной дорогую и нежно любимую сестричку Викушу. Потом не стало Петра Тимофеевича. Марья Степановн часто звонила наглой Зинаиде, они любили вспоминать прошлое, включая битву за ковер.
Женщина часто болела. По этой причине Марье Степановне пришлось переехать к старшему сыну. Увы, но ковер в ее новой комнате не помещался. Комнатка, выбранная Марьей Сергеевной, была маленькой, зато солнечной и с балконом. И тогда женщина проявила великодушие к братьям нашим меньшим. Ковер, более трех десятилетий радовавший его обладательницу, отвезли в приют для собак. С его помощью утеплили клетки бедных животных.
Теперь былое великолепие и гордость его прежней хозяйки скрашивает жизнь бездомных псин. Жаль, что собаки не различают красный цвет. Но Марья Степановна этой подробности, к счастью для нее, не знает.