27 января День снятия блокады Ленинграда. Не все пережили те страшных 872 дня , но каждый из ленинградцев сделал все для того, чтобы враг не вошел в город. Это был подвиг. И не только страна - весь мир тогда, в далеком 1944 году, считал, что каждый житель этого непобежденного города - герой.
А чего стоил этот подвиг самим жителям героического города, знают по-настоящему только они. Сегодня мы публикуем статью о ветеране Великой Отечественной войны, ветеране труда, Неля Бабешкина. Несколько лет назад, показывая знак «Житель блокадного Ленинграда», она поделилась с корреспондентом "АиФ - Тюмень" что самыми ужасными из пережитого в осаде были не обстрелы и бомбежки, а голод и холод.
Главный документ
Родилась Неля Бабешкина в 1932 году. Коренная ленинградка. Но в метрике местом рождения значится Пустошка - небольшой городок, входивший тогда в Калининскую область. Так получилось. Родители поехали туда к своим родственникам в отпуск. Но, видимо, немного не подрасчитали, и пришло время ей появиться на свет именно там, о чем и была сделана запись в документах.
Когда началась война, ей шел девятый год, и поначалу для нее это было просто страшное слово. Потом на фронт ушел отец. А потом война во всей своей реальности пришла в город. Начались бомбежки и артобстрелы. Рассказывает: «Помню, как мы спали одетыми, с вещевыми мешками на плечах, чтобы при сигнале воздушной тревоги бежать в бомбоубежище, как снарядом угол дома разбило, как на Пушкарской улице напротив нас горели баня и жилые дома. Все это помню».
Вместе с войной пришла и еще более страшная реальность: блокада, голод и холод. Карточки ввели почти сразу, как началась война. Они в блокадном Ленинграде были главным документом, который давал право купить продукты по государственным ценам. На талонах значилось, сколько граммов и каких продуктов можно по ним получить. В сентябре фашисты разбомбили Бадаевские склады, где хранились тысячи тонн муки и сахара. И нормы продуктов, которые выдавали по карточкам, стали раз от разу сокращаться. Наступал голод.
Сожгли все в буржуйке
Неля рассказывает: «Первая блокадная зима была самой тяжелой. Она оказалась очень холодной, иногда столбик термометра опускался до минус 30. А центральное отопление в городе не работало, были отключены канализация и водопровод. Согревались как могли. Ставили печки-буржуйки, топили их всем, что горело. У нас буржуйка в комнате стояла. Мы все сожгли в ней, даже шкаф из красного дерева и красивые стулья».
В мемуарах некоторые блокадники утверждали, что школы работали, и занятия не прерывались. Читала об этом и Неля, которая соглашается, что может где-то и работали. Но в их школе, а она жила в самом центре города, на улице Шамшева, не учились всю блокаду. И в соседних школах тоже.
Говорит: «Я маме помогала. Она была хорошей швеей, надомницей. По заказу военных шила для фронта подворотнички, нижнее белье, кисеты для табака. Нас было двое детей. Я и брат на пять лет младше меня. И нас же надо было как-то прокормить. Нам еще повезло, во-первых, отец воевал рядом на Ленинградском фронте и иногда из своего пайка что-нибудь нам передавал. Во-вторых, какое-то время мама, чтобы получить дополнительную карточку, взялась выполнять вторую норму за жену одного военачальника. Я отвозила ей в пригород то, что сшила мама, а она мне карточку давала. Я даже не интересовалась, кто эта женщина».
Но все равно было голодно. Неля рассказывает, что под зиму мать вдруг вспомнила, что неподалеку от города было огромное поле, на котором выращивали капусту. И она со своей соседкой по коммуналке Тамарой поехала собирать хряпу - это верхние листья у капусты, которые при уборке обычно выбрасывают. Но не в тот год. Приехали, а там уже все чистенько, ни одного листочка. Вот горе-то было.
А еще вспомнила такой случай. На детей давали по 125 граммов хлеба. Готовили его из смеси ржаной и овсяной муки, жмыха и нефильтрованного солода. Был он совершенно черного цвета и горький на вкус, но для всех был самой большой ценностью. Однажды мать собралась на весь день уйти из дома по делам. Предупредила, что на самой верхней полке стеклянного буфета в комнате положила две дольки хлеба - для Нели и брата - и уехала. Работы по дому было у нее как всегда много. И пока она ей занималась, маленький брат подставил к буфету стул, дотянулся до полки, достал оба кусочка и съел. Она даже и ругать его не стала, и матери ничего не сказала - поплакала и все.
Чувство голода - страшная штука. Люди иногда теряли контроль над собой. Запомнилась ей и такая история. Жил у них общий на всю коммуналку кот Кузя. Старенький, домашний, его до войны все понемногу подкармливали. Когда есть стало совсем нечего, по городу пошли разговоры, что люди едят своих кошек. «Мы решили своего тоже съесть, - рассказывает Неля, - начали искать и не нашли.
И только после войны соседка Тамара, плача, призналась. «Неля, прости, мы ведь Кузьку съели! Он маленький был, такой худой, что на всех бы не хватило. А вкусный был, вкуснее, чем курица».
А как много было кругом смертей. Неля говорит, что заметила тогда - от голода умирали почему-то в основном совсем старые люди и 16-летние. Родственников много и у нее было, и у соседей, и у всех именно так было. А хоронить-то зимой не было ни у кого сил - их только хватало на то, чтобы завернуть в белую материю умершего, на саночки погрузить и подвезти к кладбищу.
О том, чтобы выкопать могилу, и речи не могло быть.
Говорит: «Я, когда после войны приезжала в Ленинград, всегда приходила на Пискаревское кладбище. Там в братских могилах похоронены тысячи умерших от голода, холода, болезней, погибших от артобстрела ленинградцев. Там лежат и мои родственники, и родные наших соседей. Очень тяжело мне здесь на кладбище, всегда с сердцем плохо, еле-еле иду. А не пойти не могу».