Зойка
Всё, свобода. Каким же было это слово сладким все восемь лет. Восемь долгих, тяжёлых. И вот город, в котором Зойка должна жить ещё три года. В этом городе она была прописана, по ул. Морозова. Знать бы ещё, где эта улица, да где этот дом. Прописана-то была. А вот только жила в таборе. Кочевали, веселились. Из родного табора Зойку украли, когда ей было пятнадцать. Ну украли? Ну и что? Жизнь, по сути, не изменилась. Такая же кочевая. Правда, табор здесь побогаче. Кочевали не в общих вагонах, а на своих «Жигулях». Даже буханка была. Вся кухонная утварь помещалась в этой машине. Зойка и не знала, что у неё была прописка. Это город, в котором она родилась. Здесь её и прописали. Теперь ей надлежит жить и отмечаться по месту прописки.
Холодно на улице. Май месяц, а на улице морозец. Деревья жалко. Все в цвету стоят. Плодов не будет. Куда идти? А идти надо. Уже милиция железнодорожная косо смотрит. Сейчас документы спросят, а у Зойки только справка об освобождении. Хоть бы табор какой был. Спряталась бы там. Хотя Зойка ещё в тюрьме зареклась: больше никакого кочевья. С детьми хочется быть. Рядом. Маленького пять лет не видела. Родила в тюрьме, от пупкаря (надсмотрщика), чтобы срок скостили, да и беременным и кормящим поблажки на зоне. Малому два исполнилось, когда его забрали в дом малютки.
Старшего все восемь лет не видела, его в детский дом забрали, как только Зойку осудили. Зойка все эти года мечтала вернуть деток. В табор детей никто не отдаст. Нужен дом. Где взять? Помощи просить не у кого. Табор отвернулся от Зойки, как только узнали, что убила сына барона. Мужа своего. Как это произошло, Зойка и не помнит. Они тогда снимали дом в каком-то южном городке. Она, отработав на рынке (гадание, попрошайничество), бежала счастливая к мужу. Она была самая счастливая! Сынишке год, муж красавец, её и сына любит. Что ещё надо цыганке?
Всё померкло вмиг. Сначала насторожило, что сынишка сидит один на улице в мокрых ползунках. Затем крики и стоны из спальни. Из их спальни! Как нож оказался в руках, не помнит. Как убивала, тоже не помнит. Как милиция забирала, ничего не помнит. Очнулась лишь в тюрьме.
Зойка никогда не была пай-девочкой. Высокая, широкая в кости, с длинными чёрными волосами. Вольнолюбивая. Её все мальчишки в таборе боялись. Собственно, этим барону и приглянулась. Рузана, подружка закадычная, лишь одно письмо написала. Яна (мужа) сразу насмерть, в сердце попала. А Анжелку только ранила. Табор проклял Зойку сразу. Ян — единственный сын у барона. Табор, в котором родилась и выросла, назад не примет. Опозорила. Больше новостей никаких. Вычеркнули Зойку из цыганской жизни.
Опять посмотрев по сторонам, Зойка заволновалась, милиционеры двинулись к ней.
— Что? Только откинулась? — Пробасили за спиной.
Зойка обернулась, три мужичка не совсем опрятного вида. Но делать нечего, кивнула.
—Перекантоваться надо? — Опять спросил бас. Зойка опять кивнула, краем глаза наблюдая за милиционером.
— Пошли. Пару ночей перекантуешься, а там видно будет, — Потянули её за рукав. Зойка не напугалась. Всё, что могло с ней страшного случиться, уже случилось.
Шли минут двадцать. Через железнодорожные пути к рабочему посёлку. Мужчины подошли к маленькому, давно не беленому домику, широко открыли дверь.
— Проходи. Лёнька сейчас со смены придёт. Мясо притащит. Нажарим, закусон будет что надо! Вон кровать, располагайся. И на этом всё. Больше мужчины на неё внимания не обращали. В два часа ночи пришёл хозяин. Щупленький, совершенно лысый, даже бровей и ресниц не было, мужичок. Снял засаленную фуфайку и начал распускать намотанные на тело верёвки. Когда развязали последний узел, на стол выложили мясо. На свой опытный глаз Зойка определила, не меньше десяти килограмм. Вот тогда у неё и созрел план. Не выпустит Зойка этого лысенького. Будет у неё дом, а в дом она заберёт деток.
Лёня
Открываю глаза. Голова с похмелья трещит, сил нет. Была бы живой мамка, не бухал бы так. Эх, опять всё пропили, а хотел мяса продать и ещё денег отложить на мотоцикл. То, что на книжке лежит, маловато будет. Переехать, что ли? Чтобы эти друзья-товарищи больше не ходили? Тихо отчего-то? Обычно просыпаюсь, они храпят, как трактора, а сейчас тихо, ушли, что ли?
Повернул свою несчастную голову и ахнул. Посуда убрана, пол вымыт. Глянул на себя. Лежу раздетый под одеялом. Чё вчера было-то? Хлопнула входная дверь. И в комнату заглянула здоровенная бабень.
— Проснулся? — улыбнулась она. — Я борща сварила, вот за сметанкой бегала. Вчера твои друзья мяса немного купили. Я эти деньги на продукты потратила. Лёнечка, ты же не против?
— Купили? — опешил Лёня. — Борща сварила?
— Ну да. Вставай, кушать будем. Ты сегодня на смену?
— Ага. Во вторую. — Лёня отчаянно пытался вспомнить, кто эта женщина и как её звать.
Выручил один из корешей, забежал опохмелиться.
—Зойка, ты ещё здесь? — Удивился он. — Трубы горят. Наливай.
—Так вчера всё выпили. — Ответила Зойка. — Борща могу налить.
—Выпили? — Удивился кореш, — давай денег я сбегаю. — И протянул к Лёньке свою лапищу.
— Нет денег, я Лёне продукты купила, — Опустила руку мужика Зойка. — На работу ему. Отдохнуть надо. —Говорила Зойка с напором, а сама выталкивала мужика из дома. Вытолкала и захлопнула дверь перед носом. Лёнька даже обрадовался такому повороту.
Впервые за долгое время Лёнька шёл на работу трезвым, выбритым и чисто одетым. Шок был у всей бригады. После работы в два часа ночи у вахтового автобуса Лёньку встречала Зойка. Подхватив щупленького, бледненького Лёньку под мышку. Лёнька доставал Зойке до плеча, она счастливая шла домой. Через полгода у Лёньки появилось два сына. Не младенцы, но, как и мечтала мамка, детские голоса зазвучали в доме. Лёнька не пьёт и больше не собирается. Плохо только, у Зоюшки ноги отекают. Не прошли даром года заключения.
Похоронил Лёня свою Зоюшку после двадцати лет совместной жизни. Два дня пил.
Через два дня протрезвел, навел порядок в доме и начал жить один. На вопрос, чего так резко пить бросил, ответил:
— Зоюшка приходила, просила не пить.
К Лёне часто приезжают мальчишки со своими семьями. Привозят внуков. А он ждет, когда его Зоюшка позовёт Лёню к себе.