Мы с тобой под чужим одеялом: ворсистый плед на кровати твоей мамы, который укрывает нас от всего мира, пока ее нет дома неделю или две; пуховая накидка в +20 в комплекте с обезвоживанием, двумя спящими друзьями и забавной случайностью; накидка из
прошлой зависимости, что аккуратно укрывает меня от тебя, и из незабытой любви, висящей на тебе незаметным, но таким тяжелым грузом.
То ли это мои любимые шипы, защищающие душу от мира, которые ты принял за "панцирь", то ли пронизанные любовью к одиночеству клетки, но я все ещё неохотно меняюсь. Хотя, быть может, возможно, едва ли, есть вероятность, что я поминутно теперь смотрю, чтобы на мое лицо не упала маска - явление, ранее не волновавшее.
Я ни за что не стану горевать из-за того, что ты меня любишь, но я играю нечестно, и это делает мои походы в ванну с выраженным "бля-ять" чаще.
Ты ненавидишь громкие слова, но я услышала уже много: от впечатанного в сознание момента из фильма, где я с расширенными глазами и нервной
улыбкой смотрела в камеру после спонтанного монолога с твоей стороны "Я люблю тебя. Я всегда буду рядом. Зови меня в час, три, пять утра. Я приду, приеду, приползу, пробьюсь к тебе, чтобы помочь" до "У тебя всегда есть дом. Ты всегда можешь сюда вернуться", тепло сказанного со вручением объятий и медальки на удачу.
Ты смотришь своими удивительными глазами, в которых будто смешали мед с голубым пигментом и пустили лучи солнца сквозь, прямо на меня, чуть изгибая рот и мягко говоришь о любви, чтобы я увидела, что мы в безопасном гнезде, сплетенном из наших слов и поступков (конечно же, те его участки, за которые была ответственна я, зияют дырами. твои же - могут обвить до того, что не шевельнешься), а затем тянешься губами к моим, нежно трогая лицо. Я долго ношу на шее подвеску с найденным на помойке ключом; кто-то говорит, что это ключ от моего сердца. Я киваю и решаю, пусть так - спонтанно снимаю его и вешаю тебе, говоря "это широкий жест", а ты носишь, хотя я лучше всех знаю, какая это морока носить кучу украшений на шее.
Ты не перестаешь искать меня по кровати, чтобы обнять и прижаться во сне, всю ночь и утро. Я расцеловываю все твое лицо. Ты кормишь меня и заботишься о физическом самочувствии. Я по сто раз на дню беру тебя за руку. Ты говоришь: "Это мое лучшее утро за последние полгода". Я говорю: "У тебя очень красивое лицо". Ты состоишь из любви. Я - сплошная жажда. Ты раскрыл мне грудную клетку, отодвинул все ребра, словно руки в объятия вытянул, и показал свое неутомимо бьющееся сердце ярко-красного цвета. Я смотрю на это с благоговением, которое ты не в состоянии прочитать в темных зрачках, и рассказываю секреты, хранимые годами, не зная, понимаешь ли ты: они - все, что у меня есть. Ты хочешь стать кем-то. Я уже являюсь той, что мечтает умереть на берегу и сжечь роговицу, смотря на солнце. Ты лишаешь меня девственности. Я лишаю тебя возможности не любить меня всем и вся. Ты хочешь часами валяться вместе в постели. Я хочу ходить с тобой по незнакомым трассам. Ты понимаешь. Я - не очень. Ты заботишься. Я тоже. Ты любишь. А я по-другому.
Это любовь. Любовь, которой много лет. Любовь без названия и срока. Настоящая, оттого не менее ужасающая, а даже - более.
