Шахназаров и Чехов – это два океана, встретившихся у мыса Горн, - суперволна, не оставляющая шансов на спокойное плавание.
Фильм по повести Чехова – об отсутствии нормы. Люди бы вылечились, если бы знали, что такое здоровье. Можно сказать, что это экзистенциальная драма о запутавшемся человеке, находящемся в глубокой депрессии не из-за травмы, а из-за отсутствия таковой, из-за глубокого сна, в который этот главный персонаж погружался, не осознавая своего прогрессирующего личностного расстройства, которое окружающие, в итоге, справедливо приняли за сумасшествие.
Конечно, художественный гений Чехова не мог упустить сюжет, в котором врач психиатр становится сам душевно больным пациентом той же клиники, в которой он был главврачом. Это работает на «историю», на интерес публики. Но в трактовке Шахназарова всё намного сложнее и страшнее (как и в его шедеврах в жанре экзистенциального некроза «Город Зеро» и «Цареубийца»).
Человек – единственный биологический вид на планете, который продолжает эволюционировать. Развитие и трансформация – это определение функции и смысла человека. Если нет развития, психика человека всё равно мутирует, но в сторону болезни и, в итоге, самоуничтожения, так как у человека, как вида, нет задачи «просто жить», как у других живых существ.
Главный герой фильма Рагин – образец утраты самой способности жить, желания жить, как иммунитета от умирания уже при жизни. «Мыс Горн», где встретились Шахназаров и Чехов в попытке объяснить феномен неумения жить – это ТОТАЛЬНОЕ НЕОБРАТИМОЕ УНЫНИЕ.
Мы любим Чехова за то, что он прямо называет вещи своими именами. УБЕГАНИЕ ОТ СЕБЯ настоящих, то есть тех, кто умеет принимать неизбежную боль жизни и двигаться дальше непобеждёнными – это самое распространенное психическое явление в мире людей, и это «торможение» и «сход с дистанции» со временем усугубляются, особенно благодаря нашим информационным копиям в социальных сетях и подкорковой рекламе потребления комфорта.
Обратным эффектом малодушия как состояния души для Чехова является «клаустрофобия», заунывный страх потери себя, то есть потери состояния свободного волеизъявления для достижения личного счастья.
Трусам-клаустрофобам удушающе тесно в своей мелкой жизни, но они продолжают себя «утеснять», суживать своё потребительское сознание, прокладывая свои муравьиные тропки от роддома до могилы.
Фактически, в основной массе, мы ищем себе удобную упаковку в виде привычек и символических желаний (символ – это то, что распознаётся всеми приблизительно одинаково, например зарплата). Живём в домах-футлярах («человейниках»), в которых мало солнца, мало воздуха и счастья, где справляются ритуальные требы, связывающие вчера и завтра. Наши разговоры скорее напоминают молчание с открыванием рта и произнесением пустоты. Ни мысли, ни чувства не могут протиснуться через эту канализационную тесноту безразличия, слабости и апатии.
Духовная и психическая одномерность органически связана с психологической осёдлостью, с тем самым «местом в жизни», с «делянкой» или «наделом», где личность может себя «проявить», насадив палисадник из убеждений, надежд и воспоминаний. Человек ищет для себя любые формы зависимости, называя их стабильностью. Душевное рабство и благая предсказуемость – это одна и та же психологическая ниша героев Чехова, тревожно страдающих неосознанной клаустрофобией крота, выбравшего направление вниз. Раздражающий до безумия факт жизненного тупика сглаживается парадигмой убежища… даже в тюрьме, даже в палате психиатрической лечебницы.
Но клаустрофобия – это боязнь замкнутого пространства и поэтому внешний раб, становится внутренним господином, выстраивающим свой иллюзорный город на холме, над которым сияет солнце и в садах которого поют птицы. В этой бытийной расщепленности и заключена фабула «Палаты №6». Кризис несоответствия, диспропорции, личностной разорванности усугубляется тем, что окружающие перестают понимать спрятавшегося в себя индивида.
Из-за панического страха фатальной отверженности, побеждённый жизнью Рагин всё же пытается дотянуться до эмпатии окружающих из духоты своей книжной «одиночки», но в какой-то момент понимает, что в ней нет ни окон, ни дверей, что его окружают призраки его больного воображения или такие же безумцы - Громов из палаты №6 и светлая девушка из женского «второго отделения» психбольницы.
И тогда, когда становится предельно ясно, что выхода нет, «пациент», он же «арестант» неожиданно освобождается, неся тюрьму внутри как глубинный страх, определяющий его конформную этику поведения «в миру» себе подобных, считающих себя нормальными или «выздоравливающими».
Парадокс видимости жизни по Чехову в том, что внешняя свобода беременна внутренним рабством, которое прячется в ложную рефлексию о том, что внутренне свободным можно быть где угодно, даже за решёткой неизлечимого страха перед Жизнью.
Тошнотворность замкнутой, несвободной, грязной, позорной жизни и порождают латентную клаустрофобию большинства чеховских несчастных персонажей.
Душевная теснота и грязь бездельника Рагина приобретают неосязаемые метафизические черты пандемии вырождения, «облако» неприятия жизни в себе и в других.
Если говорить о чеховском символизме, то именно в «Палате №6» автору удалось сравнить и отождествить отсутствие счастья (бытийную нечистоту) с психическим заболеванием.
Человек, который не владеет своей жизнью не может быть психически здоровым.
