посёлок БАЛЫК-СУ
посёлок Балыксу, гора Сиротка.
Станция Балыксу.
К середине лета железная дорога продвинулась к станции Балыксу.
Когда добрались до станции, оказалось, что весь железнодорожный узел станции был собран. Рельсы и шпалы, а так же семафоры и стрелочные узлы подвезли на машинах, а железнодорожное полотно выстилали при помощи гусеничных тракторов.
По проекту дорога в этом месте угадывала между руслами двух рек, реки Томь и не менее полноводной реки Балык-су. Вторая впадала в Томь, пройдя открытое от гор место, до ущелья. Поэтому было решено, отвести русло Балыксы и отправить реку в Томь до этого открытого места.
Однако, русло обильно подпитывалось ручьями и родниками, и после отвода основного потока, река продолжала течь по старому руслу, почти не утратив своей полноводности.
За рекой стояла одинокая гора. В народе её назвали Сироткой. Это была невероятно красивая гора! На её вершине стояла розовая гранитная скала, очень сильно напоминающая голову воина в шлеме. Ветер так отполировал " шлем", что он блестел на солнце.
Сама гора напоминала пирамиду. Стояла она на левом берегу бывшей реки Балык-су и привлекала к себе особое внимание. Марии очень хотелось, как можно скорее побывать возле неё и, возможно, взобраться на самую макушку, к гранитной голове, но работы в Балыксе только прибавилось, поэтому, когда она сможет выполнить своё желание, было неизвестно.
Здание железнодорожной станции было построено между двух рек. С одной стороны река Томь, по другую сторону железнодорожного полотна, где бежала, истекая последними своими силами, бывшая река Балык-су. Вдоль этого русла строилась в один ряд, железнодорожная улица. В начале этой улицы стоял сборный из щитов и сухой штукатурки, один дом. В нём жили путейцы.
По другую сторону железнодорожных путей, на берегу Томи, рядом с подвесным мостом, была больница, а следующим зданием был клуб. Против него, ближе к железной дороге, стоял магазин, административное здание, с милицией и библиотекой.
А дальше, вдоль реки вверх, шло строительство Строительной улицы. Один ряд домов строили над рекой Томь, другой вдоль железной дороги. Между домами была широкая дорога, по которой сновали машины, подвозя строительный материал.
Вверх по старому руслу Балыксы, стояла водонапорная башня, к ней вёл один коротенький железнодорожный путь. Рядом с башней было здание начальной школы. Через дорогу от этого здания, другое школьное здание, для учеников пятого по седьмой классы.
От башни дорога сворачивала на мост через старое русло реки Балык-су, а там, за мостом, во всю силу кипела работа. Строилась дорога и будущий посёлок.
Экскаваторы рыли траншеи, между траншеями самосвалы насыпали гравий. Бульдозеры ровняли всё, что насыпали и самосвалы, и экскаваторы. По обе стороны дороги бульдозерами ровнялись площадки под строительство зданий различных служб и жилых домов.
В воздухе стоял грохот, сигнальные звонки, рычание машин и тракторов, стук и скрежет металла о гранитные камни, работающего экскаватора. .
Параллельно строящейся дороги, была другая, заезженная лесовозами, грунтовая дорога. Тяжёлые лесовозы вывозили лес из тайги и так набили колею в глинистой почве, что утопали колёсами в грязи. Машины фыркали, рычали и с рёвом вырываясь из опасных ям, спешили на площадку. Складирование леса начиналось от берега реки Балыксу, и продолжалась до водонапорной башни. Лес укладывали тракторами в штабеля, а потом грузили в вагоны.
Шум, треск, рёв, скрежет стояли днём и ночью.
Это была настоящая жизнь. Жизнь, которая рождала новые дороги, улицы, сёла, города и новые железные пути!
И всё же Марии очень понравилось это место, оно чем-то напоминало посёлок её детства, Фильял. Там тоже вокруг поселения были горы, и оно тоже находилось, словно в чаше. Ей нестерпимо остро захотелось показать это место своему отцу.
Приободрившись тем, что она из категории обвиняемой перешла в категорию свидетеля, Мария решила взять выходные и поехать в город.
Отработав, без выходных дней, десять месяцев, она была уверена, что ей не откажут, и она сможет побывать дома. Кроме того, можно точно узнать, кто она теперь, преступница или свидетель?
— Фёдор Петрович, мне нужны выходные дни, поеду в Междуреченск по личным делам.
— Понимаю. Захотелось по магазинам пробежаться. Надо, надо. Но день подождёшь? Подберём тебе подмену и отпустим. Почему нет, ты и так с нами без выходных работаешь.
Балыксу. Река Томь
Через день, Мария в рабочей одежде, другой не было, поехала в рабочем поезде в город. Она вышла на пустыре, в километре от города, это ближе, чем добираться от вокзала. Пустырь был заросшим высокой травой, но от путей в город вела хорошо протоптанная тропинка. Мария быстро бежала по ней и вскоре, оказалась в городе.
Отыскав магазин одежды, она купила себе платье, туфли и нижнее бельё. Сделала подарки дочери и родителям, и уже тогда, со спокойной душой отправилась в парикмахерскую.
К дому родителей пришла, когда густой вечер опускался на землю. К калитке подходила без волнений, спокойно, как-будто вчера ушла и сегодня возвращалась.
— Дочь обрадуется подаркам, краски, книжки. Надо бы платье купить свеженькое, да не знаю размера. Выросла ведь за это время. Ничего, завтра вместе в город сходим, куплю, что надо — думала Мария, поднимаясь на крыльцо дома.
В это время залаял пёс.
— Барсик, ты чего, не узнал?
Барсик, хотя уже и не так настойчиво, но всё равно лаял.
— Барсик! Цыц!—прикрикнула на пса Мария.
— Это кто тут раскомандовался? — раздался за спиной Марии голос матери.
— Мам, это я.
— Явилась. А расфуфырилась-то чё! Ну чего стоишь, заходи, пока народ не увидел. А то придут арестовывать, позору не оберёшься — ворчала Пелагея, проходя мимо Марии с подойником, полным молока. Она открыла дверь и прошла в дом.
— Валентинка, встречай, свою матерёшку — позвала она внучку.
Девочка выбежала из комнаты и кинулась к матери. Пелагея достала с полки крынки, застелила их чистой марлей и процедила молоко.
— Ух чё вытянулась–то. А худющая какая. Здорова ли? — спросила Мария, обнимая дочь.
— Здорова, здорова. Рост у неё такой. Сперва вырастет, а потом мясо ростить будет. Ись будешь? Молока парного налью — но Мария ничего не ответила.
Она прижала дочь, поцеловала в пробор и протянула ей сетку с подарками
— Возьми, это тебе — увидев у дочери слёзы, спросила.
— Ты чего? Не плачь, всё хорошо. Я здесь, я вот она. Ты подумала, что я тебя бросила? Да моя ты маленькая. Мама всегда о тебе помнила. Не плачь, бери, бери сетку с подарками. Бери.
Девочка взяла подарки и тут же на кухне, стала их выкладывать из сетки на стул.
— Пропала, ни слуху, ни духу, как в воду канула. Ребёнок–то расстраивался. Ну, проходи, чё как не родная, я на стол соберу — обратилась Пелагея к дочери.
— Да я в столовую забегала, думала Раису там увидеть.
— Раиса в декрете. Дочку родила, Зинаидой назвали. Дома она пока — собирая на стол, отвечала Пелагея.
— А батя-то где?
— На помочи. Они с батей Васей помогают Раисиному мужику дом строить. Рядом с батей Васей ставят. Иван-то, хороший мужик попался, весёлый, работящий. Его отец, сват Фомяков, тоже помогает, но что с него толку, на войне ногу оставил, шкандыбает на деревяшке, но всё же шишлется там, то что-то подаст, то примет.
Брат его, городской, тоже приходит. Ничего, справляются. Под крышу подвели. А ты как, ночевать будешь, или скроешься опять?
— Не надо мне скрываться, я свидетель. Следователи разобрались и теперь заведующую, что мне сдала, ищут. В розыск объявили — присаживаясь за стол, объяснила Мария.
— Ишь ты, разобрались, всё таки. А я уж думала, всё, тюрьма. Ну, вот и хорошо. Похлёбки налить?
В это время в сенях хлопнула дверь.
— Батя идёт.
Мария подскочила и приготовилась встретить отца. Дверь открылась.
— Приехала наша беглянка — отец и дочь обнялись.
— Ну, рассказывай, как ты, где ты?
— Паужнать-то будешь, отец? — спросила Пелагея.
— Давай что-нибудь, перекушу, да с дочкой побеседую.
— Батя, батя, глянь-ка, чё мне мама подарила — показывая подарки Николаю, радостно хвалилась Валентинка.
— Ну-у, теперь совсем художником станешь! — засмеялся он.
— Ну, ты прибери всё на место, да кушать садись — обратилась Пелагея к внучке.
— Бать, что, да как, в двух словах не скажешь, а вот вину с меня, вроде как сняли. Теперь ищут заведующую, что мне базу сдала. Вот такие дела. Ну, я бы хотела, чтобы ты получше, всё разузнал. Мне один человек это сказал, у него сестра там секретарь. Знать бы, как жить дальше, скрываться или нет. Узнал бы, а?
— Завтра же схожу, дочка. Всё разузнаю, как есть. А ты где сейчас?
— Я и приехала тебе рассказать, где я. Место это, совсем отсюда недалеко, всего сто километров поездом. Там тайга глухая. Красота, словами не высказать. Вот где пчёл-то держать!
Железную дорогу там строят, ну вот и станцию сделали, дорогу обслуживать. Назвали её по реке, Балык-су. Интересное место, посерёдке гора стоит, а вокруг тоже горы, но не близко. Она одна на просторе, стоит, как сиротка. Все называют её Гора-Сиротка.
Местные жители там, шорцы да хакасы. Когда наш поезд пришёл, они вышли из своих домов и давай закидывать нас камнями. Что-то там на своём кричат и кидают. Страшно было. Теперь всё спокойно.
Как узнаешь всё про меня в милиции, так и поедем с тобой, посмотрим. Тебе понравится.
На другой день, с самого утра Николай отправился в следственный комитет, нашёл следователя, который несколько раз приходил к ним и спрашивал про Марию.
— Я к вам, мил человек, вот узнать хочу, что про дочку-то слышно? Вы к нам больше не ходите, мы ничего не знаем, толи нашли, толи нет?
— Вы про Татьяненко Марию Николаевну, спрашиваете?
— Да, да, про неё. Что хоть известно- то?
— А я это дело сейчас не виду, вам нужно к другому следователю обратиться.
— Не ведёте? А к кому же обратиться?
— А вы сходите к нашему начальнику, он вам всё сам объяснит и скажет, у кого, что узнать.
Николай узнал, где кабинет начальника. Войдя в кабинет, он долго смотрел на его хозяина, слишком уж он ему кого-то напоминал. Начальник взглянул на Николая, спросил, кто он и по какому поводу пришёл.
— Я Скударнов Николай Михайлович, пришёл узнать, что известно о моей дочери Татьяненко Марии Николаевне, обвиняемой в краже денег на овощебазе.
— Скударнов Николай Михалыч, воевал?
— Было дело, три войны прошёл— гордо ответил Николай.
— Третью, где воевал?
— Так у меня такая служба была, что везде пришлось — уклончиво ответил он.
— Сразу после финской, куда отправили? — не отступал хозяин кабинета.
— Нет дозволения, говорить.
— А ты, Николай Михайлович, когда в кабинет начальника идёшь, на дверях таблички читаешь?
— Виноват, товарищ начальник, поторопился, не прочитал.
— А тебе такой известен, Соболев Иван Львович?
— А с какой целью интересуетесь? — хитро прищурив глаза, спросил Николай.
— Неужели я за десять лет так изменился, что и не узнать?
— Так ведь, похожих людей много. А мне узнавать не положено. Такое, брат дело.
— Ладно, ладно. Не война ведь. Сейчас всё узнаем про твою дочь.—начальник поднял трубку, и пригласил следователя, что ведёт дело о хищении на овощебазе, к себе в кабинет.
— Доложи, что тебе известно на этот час о хищении на овощебазе.
— Выяснили, где находится Хидяева Нина Георгиевна, местные правоохранители взяли под стражу. Будут этапировать сюда. Думаем, завтра доставят.
— Понятно. А что нам известно про Татьяненко Марию Николаевну?
— Пока ничего, ищем.
— А для чего ищем, нам есть, что ей предъявить?
— Нет. Для дачи свидетельских показаний и очной ставки.
— Понятно. Свободен.
Следователь захлопнул папку и вышел из кабинета.
— Ну вот, ты всё слышал.
— Благодарю, Иван Львович, благодарю. Забегай в гости, медком угощу, медовушкой попотчую, там и поговорим. А здесь нам лучше не показывать своего знакомства. Кто знает, как жизнь повернёт.
— Зайду. Адрес-то какой?
— Первоозёрная-2. Рад буду.
— Знаю, где это. Забегу при случае. А про дочь, правда, ничего не знаешь, или это ход разведчика?
— А если бы знал, зачем бы сюда шёл?
— Знаю тебя, вот и спрашиваю. Ладно, жди в гости.
Через неделю Николай поехал с Марией в Балыксу.
Валентинке хотя и не хотелось расставаться с матерью, но она принимала расставание, как жизненную необходимость и не устраивала ни капризов, ни истерик, даже не заплакала. А когда обняла маму за шею, то тихо сказала
— Я хочу с тобой.
— Заберу, доченька, заберу, потерпи, хорошо?
— Хорошо — так же тихо ответила дочь.
Как только проехали станцию Карай, поезд пошёл по одной путевой нитке. Дорога жалась к горам, зачастую, к голым скалам. Николай вспомнил Карпаты. Почему-то вспомнились моменты боя той, первой германской в Карпатах. Вспомнил, как шёл три года пешком из плена домой, по железной дороге, через Польшу, Белоруссию и всю Россию.
Паровоз мчался по пути, который прорезал дикую тайгу и гранитные скалы. Это путь, который является памятником героического труда советского народа.
Всё ближе подступали горы. Дорога виляла, и перед поворотами кроме гор ничего не было видно. Дорога шла над рекою Томь и повторяла её извилистое русло. Река вначале была с правой стороны, и вагон порой просто висел над бурными водами горной реки. А когда проехали станцию Теба, переехали мост, и река оказалась слева.
Чем дальше уезжали от города, тем выше были горы, гуще и суровее, тайга.
После двух часов пути, наконец, открылся простор, в середине которого была очень красивая гора. Окружавшие её горы, словно встали в хоровод и образовали вокруг неё горный круг. Это и была станция Балык-су
Она предвосхитила все ожидания. Место так понравилось Николаю, что уже с первой минуты он всё решил.
Паровоз дал сигнал и поезд остановился.
— Батя, а вон и мой вагончик, пошли — Мария показала отцу свой спец. вагон, который стоял на тупиковом пути, и они отправились к нему.
— Марина Николаевна, а у нас сегодня два ведра рыбы, что будем готовить? — спросил связист Юра Усинский.
— А что бы вы хотели? Можно и уху, и пожарить можно. А что за рыба?
— Да всякая, и чебак, и ещё какие-то, я не очень разбираюсь в ней— ответил молодой человек.
Николай подошёл, посмотрел на рыбу и стал перечислять.
— Ленок, таймешонок, вот и хариус. Это где вы такое добро добыли?
— В Балыксе. На удочку ловили. Пошли рано утром вчетвером и до одиннадцати утра надёргали — ответил связист.
— Хороший улов. Хороший —похвалил Николай.
Марии помогли перечистить рыбу, приготовили и уху, и нажарили, все наелись досыта. Речная рыба оказалась очень вкусной.
— Ну что, Мария, когда пойдём осматривать окрестности? — спросил Николай свою дочь.
— Отпроситься надо, работаю ведь
— Хорошо, сам посмотрю. Мне делать нечего, ходи, да гляди!
На следующий день Николай ушёл с утра и пришёл только вечером.
— Батя, ты почему так долго? Я уже искать тебя собралась.
— Значит так, я был в поссовете, договорился об участке, где дом буду ставить. Меня здесь даже на работу берут! Да!
— Тебя? Тебе же идёт семидесятый год! Какая работа? Сторожем? — засмеялась Мария.
— Хозяином кобылы! Угадай, как зовут? — и, не дожидаясь ответа, сообщил — Ласточка!
Генерала своего встретил, прииском заправляет. Подвозить продукты буду туда, куда на машине не проехать.
С поселковым председателем познакомился, пообещал научить его за пчёлками ходить.
— А где место для дома определил?
— А вон, против железнодорожной станции, на другом, на высоком берегу облюбовал. Через речку мосточки сделаю. Баню на берегу поставлю и прямо с берега нырять в воду будем. А зимой в прорубь. Я даже узнал, где пожить можно, пока строюсь. Вон в том доме — он показал на единственный дом на железнодорожной улице.
— Красивое место. Гора рядом.
— А из под этой горы фонтан чистейшей ледяной воды бьёт. Она в реку впадает. Воды много. Где вода, там и жизнь!
— Честно признаться, я так и не побывала у горы, только всё собираюсь.
— Завтра пойдём. Я с начальником твоим договорюсь.
И договорился, Марию отпустили до самого вечера.
По длинным ступеням, они спустились с перрона вниз, к вокзалу. Прошли мимо его, и вышли прямо к реке Балык-су. Точнее к её старому руслу.
Вдоль реки была хорошо укатанная грунтовая дорога. Они перешли через дорогу и подошли к реке.
От реки веяло прохладой и свежестью.Чистая прозрачная вода перекатывалась по камушкам и журчала, словно напевала вполголоса свою речную песню. Над водой летали стрекозы, по дну реки стайками метались маленькие рыбки. У противоположного берега стеной стояли смородиновые кусты. Над ними устроились три больших куста бузины. Они создавали тень и хорошее укрытие для маленьких рыбок.
—Ишь, чё тут гальянчиков! Вот уткам здесь хорошо будет, сытно. А рыбёшек-то сколь и дна не видно — любуясь стайками рыб, произнёс Николай, ступая на большой камень.
— Вот видишь, какие огромные камни? Это пороги были. Теперь здесь мосточки сделаю, и можно будет прямо от станции переходить через речку на другой берег — рассуждал он, перепрыгивая на другой, такой же огромный камень..
Они перешли реку и поднялись на высокий берег. Перед ними лежала залитая солнцем, огромная поляна. Над ней, то в одну, то в другую сторону, сновали птицы. Мелкие жёлтые цветочки, напоминающие звёздочки, словно кистью художника, были разбросаны по всей поляне жёлтыми мазками. и только ближе к горе стояли молодые, ярко зелёные пихточки. Из леса, от горы, доносилось разноголосое пение птиц.
Воздух, наполненный лесным ароматом, казался густым, очень насыщенным и пьянящим. Грудь расправлялась и наполнялась живительной силой, исходящей от этого места. Мария подняла руки к небу, подставляя лицо солнечным лучам, и воскликнула
— Ах, как же хорошо!
. Захотелось, как в детстве, закружиться на этой поляне и упасть в траву.
— Видал, какая благодать! Ни пилить, ни корчевать, не нужно. Бери, да стройся. Красота!
— Красота — согласилась Мария, любуясь природной красотой.
— Благодатное место, ничё не скажешь! — восхищался Николай.
— Бать, а где тот ледяной ручей, далеко?
— А, айда, это вниз по реке.
Они пошли вдоль берега, мимо трёхствольной старой берёзы, ольхи и кустов боярышника. Не доходя до ручья, они увидели раскатанный деловой лес, который кто-то ошкуривает.
— Уже кто-то начал строится. Смотри, стулья заготовили, сруб готовят. Мы наверно, тоже на стулья ставить будем.
Они переступили через брёвна и подошли к ручью. Ручей был мощный, быстрый и очень полноводный. Мария опустила в него руку и тут же отдёрнула
— Ледяная! Жалко, у ручья место занято. А то бы свой холодильник был — с сожалением улыбнулась она.
— А рядом тоже уже участок занят. Наш третий, зато у нас сразу два участка вместе! Земля хотя и глинистая, но её вдоволь. Скот будем держать, удобрим.
— А как же тебе два участка дали, ты же не будешь два дома строить?
— Второй под пасеку, ну а если время подойдёт и никто их держать не будет, то ты или Сарка, рядом построитесь. Родные должны вместе жить.
Или ты так и будешь проводником в вагоне? Дочке-то надо с матерью жить.
— Ну, если она вам в тягость, то могу и осесть, заберу.
— Нам не в тягость, нам в радость. Я о тебе забочусь. Мы не вечные. А ты не будешь жить вместе с дочерью, значит, она тебя чуждаться будет. А потом и в старости не помощница.
— Ну какая старость? — засмеялась Мария — мне всего-навсего двадцать восьмой год идёт.
— Смотри, это твоя жизнь, я предупредил. А так я и для тебя работу нашёл, стрелочницей. Билет на поезд в любой конец страны бесплатный, езжай куда хочешь. А до города железнодорожники тоже бесплатно могут ездить. Квартирку дадут. Видишь, вот на этой улице дома строят. Улица так и будет называться "Железнодорожная". Подумай дочка. Девчонке в школу надо будет идти. Мы здесь, ты рядом. Ребёнок при догляде будет.
— Я подумаю.
— А что тут думать? Я поеду домой, продадим скот, и приеду, куплю кругляк и начну строить. Когда под крышу подведём, дом в городе продадим и здесь всё доделаем, и сарайки, и баньку. Всё построим. Народу здесь много, найму и соберём сруб.
А там и Сарка приедет, поглядит, да и тоже сюда жить переедет.
Всё что задумал Николай, всё сделал. Осенью 1956 года он подвёл дом под крышу, но зиму с Пелагеей и Валентинкой они провели в щитовом домике,
что стоял самый первый на Железнодорожной улице. Другие дома только строились. В этом домике жили ещё четыре семьи. Каждая семья занимала свой угол и отделяла свою территорию занавесками.
Дверь у дома была из тонких досок со щелями, и вся дверь покрывалась куржаком. Николай принёс два войлочных потника, что были для лошади, снял со своего стола клеёнку, и обшил этим дверь, а на косяки повесил байковое одеяло. На порог, между дверью и одеялом уложил мешок с сеном. В доме стало значительно теплее.
Семья Николая занимала самое лучшее место, возле печки, которая стояла в центре дома.
Щитовой дом с сухой штукатуркой, плохо держал тепло, и поэтому печь топилась и днём, и ночью, а семья Николая обязана была поддерживать это тепло.
На берегу Томи была построена общая баня, но детей дома, где жили Николай с семьёй, в баню не водили, а купали дома. Для этого ставили ванну, с высокими бортами, на печь, наливали в неё воду и грели. Когда вода согревалась, мужчины снимали ванну с печи. Две плиты, что были положены на печь, заставляли вёдрами с водой.
В ванну усаживали, спинками друг к другу, сразу двух детей, и матери мыли каждая своего ребёнка. Потом детей окатывали из ведра тёплой чистой водой и уносили в свой угол, за занавеску. Вычерпав из ванны два ведра, доливали свежей горячей воды и мыли следующих детей, и так до тех пор, пока всех не перемоют.
.
В такие дни Мария приходила к дочери, искупав её, оставалась с ней на ночь. Не смотря на то, что жили они в одном посёлке, а вот виделись редко. Валентинку не отпускали на железную дорогу, а у мамы работы было много. В горах зимние дни короткие, в пять часов вечера, солнце уходит за гору и дню конец. Пока на улице светло, нужно многое успеть сделать. Если Мария и забегала на ненадолго в дом, так только для того, чтобы принести какие-то продукты или просто гостинцы для дочери.
Каждая семья по очереди кипятила в ванне грязное белье, отполаскивала его в речке и развешивала в доме, над печкой. Поэтому под потолком над печкой, всегда висело чьё-нибудь бельё.
В семьях были школьники, по вечерам они делали уроки. Учили наизусть стихи, читали книги для чтения. Валентинка знала наизусть и стихи для третьего класса, и рассказы для четвёртого. Быстро овладела прописью. А ещё часто по вечерам они "ставили" для всех концерты. Собирали табуреты со всего дома, подставляли их друг к другу в три ряда, и накрывали одеялом. Это была сцена.
Перед сценой ставили детский маленький стульчик, чтобы удобно было подниматься на сцену. Кто-то читал стихи, кто-то пел, кто-то даже танцевал. Валентинка тоже пела и тоже читала стихи и тоже танцевала, а ещё она делала "акробатический этюд".
Так её номер объявляла самая молодая мама в доме. Этот номер Валентинка видела на празднике города, в Междуреченске.
Она ложилась на живот и доставала голову ступнями ног, делала мостик и садилась на шпагат. Всякий раз свои упражнения она усложняла, то делая мостик, доставала губами монетку со сцены, то когда доставала голову ступнями, брала в руки ноги и ставила ступни по обе стороны от головы. А шпагат делала стоя, вытянув одну ногу вверх, придерживая рукой. Вызывая самые настоящие восхитительные эмоции у зрителей.
Раз в месяц, в день получки, в доме был праздник. Жильцы из-за занавесок выносили столы и ставили их на середину дома. На столы каждая семья выставляла то, что было у неё из продуктов.
Все жильцы дома пили, ели, шутили, смеялись, пели песни. К ним приходили гости, которые жили в землянках, вагончиках и даже палатках и приносили гармонь, гитару и все пели и плясали, гуляли до самого утра.
Дети собирались за чьей-нибудь занавеской, для них тоже был праздник, потому что каждому доставалось по два пряника, по две шоколадных конфеты и много конфет "подушечек". Наевшись досыта сладостей, дети засыпали так крепко, что гулянка взрослых им совсем не мешала спать.
Пелагея Петровна в таких мероприятиях принимала самое активное участие, а вот Николай наоборот, сторонился таких паздников, но жену не осуждал.
Выпив, она начинала вспоминать про "своё разорённое хозяйство"
— А я вот тебе Миколай, попеняю, да. Попеняю за своё разорённое хозяйство. Да. Ну, зачем, надо было нас с Валентинкой срывать с места, а? Майку продали, телушку одну, продали! Три коровы бы было! Хорошо Васятка согласился доглядывать за второй телушкой. А всё одно, душа болит, накормлена ли, чисто ли под ней, напоена ли? Она же не человек, не скажет, что не ладно! Ох, а курей-то сколь было! И всё под топор! Всё! И мою душу тоже!
— Мать, не горюй зря. Продали и Слава Богу. Новых наживём.
Тут Пелагея переключалась на "худое время"
— Ох, Микола, в худое время мы живём. Ох, в худое. Государство выгоды своёй не знает! Бьёт по рукам и всё тут!
— Ты вот приляг, отдохни, устала небось — ласково говорил жене Николай.
— Устала, Микола. Жить так устала. Только оперимся и опять раз-зор. Опять всё сызнова начинать. Живём, как цыгане, ей Богу — потом она говорила всё тише, что не разобрать, а после и вовсе замолкала.
Железнодорожную улицу строили быстро, к зиме почти вся улица была готова. В одном из домов по этой улицы, получил квартиру начальник станции со своей многодетной семьёй
Начальник железнодорожной станции, Панков Андрей Иванович, предложил Николаю поработать истопником, протапливать печь в здании, в котором был и вокзал, и помещение для диспетчера, и дежурного по станции и самого начальника станции Балык-су.
Николай с удовольствием согласился это делать. Поэтому, когда морозы были за сорок, он старался всю ночь топить печь в здании вокзала. Народ в Балыксу прибывал семьями и там были маленькие дети.
Весной он на Ласточке распахал огород, и всё лето достраивал дом.
Осенью они вошли в свой собственный дом. Правда он был ещё не оштукатурен
— Вот весь дом законопатим, а годика через четыре, он даст последнюю усадку. Вот тогда, живы-здоровы будем, и набьём дранку и будем штукатурить, а глина здесь прямо под ногами — заявил Николай, осматривая проделанную работу.
Летом в Балыксе погода не всегда была благоприятной, в июне порой стояли такие холода, что жители весь месяц не снимали фуфайки. А в конце августа шли ледяные дожди, и даже в конце месяца мог пойти снег.
У людей даже поговорка появилась, что в Балыксе июнь ещё не лето, а июль уже не лето.
В ненастье Николай всегда топил печь на вокзале и часто тех, кто приезжал в Балыксу с ночным поездом, приводил к себе в дом. Пелагея не ругалась, наоборот, она всех усаживала за стол, кормила, заводила с ними разговоры и укладывала спать. Некоторые жили по несколько дней, до тех пор, пока смогут устроиться на работу и получить жильё.
Поэтому почти всех прибывающих в посёлок и Николай, и Пелагея хорошо знали. Более того, приехавшие сами поддерживали с ними отношения. Приходили по вечерам в гости, делились своими новостями, спрашивали совета и конечно, приглашали к себе.
Николай не торопился бежать к кому-то в гости, но Пелагее понравилось ходить по гостям. В гости с пустыми руками она не ходила, то медку нальёт в баночку, то кусок солёного сала прихватит, а то настряпает пирогов. Особенно Пелагея была частой и желанной гостьей у рожениц. Уходя в гости, Валентинку она брала с собой.
Девочка с удовольствием качала малышей в зыбке или качалке, а бабушка помогала молодой мамочке перемыть посуду, приготовить борщ и даже постирать пелёнки или прибраться в доме.
— Кто ещё поможет? Оторвались люди от корней своих и вот маются. Не сами оторвались, власть такая, все связи родственные разорвала.
Кого деньгами сманивает, кого жильём, люди и едут. А вот как им одним в чужом краю, государство знать не хочет. Яслей, как для телят наделали и грудничков принимают, только бы все работали. Вот так. А как ребёночку без материнских рук, без духа материнского? Вот то-то!
Ребёночек, он ведь чует, что его от мамки-то оторвали и беспокоится. Хорошо ещё, что после работы мать его заберёт, а если как на неделю сдают? Всё! Считай, мать дитя бросила! А у ребёночка сердце от горя разрывается. Вот почему у тебя порок сердца? А-а-а.. Мать-то родила, да в бега. Вот ты теперь потому здоровьем и слабенькая — вела беседу с внучкой Пелагея, когда они возвращались домой.
Летом приехал к родителям Серафим. Место ему тоже понравилось.
С утра он уходил в посёлок и приходил вечером, делясь с родителями своими впечатлениями.
— Так тут такой леспромхоз развернули! Уже два ряда домов на Центральной улице поставили. Трактора, да лесовозы, все новые, современные! А вот поселение-то древнее. Тут ещё цари золото мыли! Вокруг Балыксы и сейчас есть прийски. Смотрю и снабжение здесь лучше, чем у нас в Осинниках! Ну, Мария, ну молодец! Хорошее место нашла. А как суд–то у неё, был? — вдруг вспомнил Серафим.
— Был ещё осенью. Ездила она на суд, свидетелем там была. Оказалось, что ей заведующая сдала базу всё по честности. А как только эта заведующая уехала из города, вот тут бухгалтерша и подсуетилась. Техничку заставила принести Мариины документы из её кабинета, и всё подправила, как ей надо.
Деньги взяла и уволилась. Её тоже отыскали. Страна большая, а человек не иголка, отыщется. Теперь Мария на развод подавать будет, а то жалко человека, мается наверно с записью-то в паспорте — рассказал обо всём Николай сыну.
— Да, наверно. И как это он согласился на такое? Я бы нет. Кто его знает, как себя баба поведёт, нарожает за эти годы детей и всех на него запишет, плати папаша алименты! Рисковый мужик, поверил Маньке.
А я тут земляков встретил, шахтёров. Всей семьёй сюда перебрались. Нравится им здесь. Я погляжу, да быть может, уговорю Панну и, тоже приедем — рассмеялся Серафим.
— Ну а кем ты тут устроишься?—поинтерсовался Николай.
— Да ты чё, батя! Ты вот на двух работах в свои семьдесят, а я же электрик. Меня хоть где с руками, с ногами — опять рассмеялся он.
— Ну, да. Ну, да. Главное работа и будет тебе крыша над головой. Это государство хорошо придумало, кто на государство работает, тот и кров получает. Это правильное решение. Есть заработок, есть дом, значит, есть и жизнь. Живи, детей расти. Школа бесплатна, больница бесплатна, а если на железку пойдёшь, то и раз в год поездка куда хошь, будет бесплатна.
— Это так. А я собрался в гости, в село за Сироткой, Крестьянка, называется. Мужик пригласил. Да недалеко отсюда, вот завернёшь за гору и в логу село. По горе пройти можно, а вдоль реки не проберёшься, болото кругом.
— Ну сходи, сходи, узнай, чем там люди живут — поддержал отец сына.
Вечером Серафим вернулся, но не один, а с другом.
— Вот батя, познакомься, мой друг Лёха!
— Ну, проходите к столу, счас мать придёт, поставит вам поесть чего, да сустатку нальёт, ради знакомства.
— А мы не с пустыми руками — весело произнёс Лёха и выставил на стол две бутылки водки.
Пришла со двора Пелагея и накрыла друзьям стол.
— На-ка сынок, отведай моего производства — она подала Серафиму бутылку самогона.
Застолье у друзей затянулось, Серафим пил мало, всё больше другу Лёхе подливал.
— Я всё, я на кочерге. Я по тормозам — отказывался Лёха от спиртного.
— Лёха, ты мне друг? Ты земеля или не земеля? — разыгрывая из себя пьяного, спрашивал Серафим.
— Александр, ты друг, земляк! Последнюю, и я в тряпки!
— Ты вот мне скажи, друг, а кто у тебя в Осинниках-то. Там есть кто у тебя?
— Тётка. Вредная старуха. Чепушила. В моём доме живёт. Мать моя в ящик сыграла, когда мне пять лет было. Чепушила, кошка бездомная, ко мне пришла. Я от неё через десять лет лытки двинул. Ну, меня первый раз и приняли, ну, тогда ещё в детскую колонию. Так сказать, в пионерский лагерь попал— он рассмеялся.
— Три года там чалился, потом окрестили ещё на пять. Амнистироваться хотел, опять приняли, и получил новый багаж. Так, до конца войны и гостил. Тут война закончилась, гастроли, и я на поселуху попал.
У меня из местных, тут бабут нарисовался. Та ще бикса, на базе подсёк. Перекантуюсь пока, лабан, мазило, бухло, сколь хочешь, а потом в Осиновку дуну.
— А когда война закончилась, ты освободился и в Осинники пришёл?
— А куда ж, это моя хата. Вернусь, Чепушилу выгоню.
— А ты улицу Калтанскую в Осинниках знаешь?
— Так мы на ней и тёрлись всей вольной дружиной, пистолеты, малютки, малокалибровки, блудняк короче.
— Слышь, я тогда мальцом был, слышал про Лёху-Севера, а ты его знал?
— Сашка, друг, да это я и есть! — расставив руки в стороны, как для обьятий, радостно сообщил Лёха.
— А где у тебя наколка "солнце" и набито слово "Север"? У него было.
— Годы, брат, годы. Вот, синяя лапа. Баклан набил, всё размылось. А тогда да, тогда свежачок был — он протянул руку Серафиму, ладонью вниз.
Серафим пригляделся, краска под кожей расплылась, но это на первый взгляд, всё казалось размыто, а когда присмотришься, то и полукруг видно и лучи и слово" Север".
— Давай-ка ещё по маленькой, и спать — предложил Серафим, наливая из матушкиной бутылки.
— Давай — согласился Лёха и выпил стопку самогона-первача.
— Пошли друг на улицу, а то опрудишь старикам постель — помогая Лёхе подняться, предложил Серафим.
— А, да, да. Отлить надо, ты прав — он попытался сам устоять, но плохо держался на ногах. Серафим придерживая Лёху, вывел его из-за стола. Осторожно проведя через порог, повёл его на улицу. Поддерживая под руку, направился с ним к берегу.
— А ты помнишь, как вы погуляли после войны на Калтанской, там ещё девчонка с косами, чёрненькая такая была. Песни пела. Помнишь, как ты её брагой поил? Помнишь?
— А-а-а, эту алюру? Помню. Правда это до меня она алюрой была. А после меня двухстволкой стала — он расхохотался неприятным гортанным голосом. У Серафима от всего этого свело скулы, и сжались кулаки. Твёрдо шагая, он крепко держал Лёху под руки.
Подведя Лёху-Севера к краю высокого берега, он отпустил его.
Оставшись без поддержки Лёха- Север качнулся и, оступившись, полетел вниз, на большие камни.
Серафим даже не посмотрел, как приземлился его "друг", он быстро пошёл домой и лёг спать.
Утром Валентинка проснулась от того, что за окном кто-то громко разговаривал. Она встала и посмотрела в окно, на их берегу собрались соседи. Батя Коля тоже подошёл к ним, спросил
— Это чё тут такое диковенное, что вы галдите с раннего утра на всю улицу?
— Да вот человек упал с берега на камни и убился — сказал путеец Слава, что построился рядом с Николаем.
— Ух, ты, якорти тя, это ж надо так напиться? — он перекрестился — пойду за милицией, пусть родственников ищут.
Николай зашёл в дом и разбудил Серафима.
— Сарка, вставай, друг твой вчерашний, убился у нас на камнях.
— Убился? Ну туда ему и дорога. Батя, ты меня когда-то попросил отомстить за Маньку. Ну вот. Это тот самый Лёха–Север и есть — сказал Серафим и отвернулся к стене.
— Так это ты его что ли?
— Нет. Он сильно пьяный был, я просто не стал его держать. Отпустил на все четыре стороны. А там уж что Бог пошлёт. Значит, тому и быть — ответил он, не поворачиваясь, и продолжил спать.
— Я за милицией, пусть уберут отсюда.
Валентинке тоже стало интересно, что такое разглядывают люди возле их дома. Она подбежала к краю берега и увидела лежащего на камнях человека, лицом он лежал вниз, а правая рука была на камне. На руке чётко читалось слово "Север".
Пришёл милиционер, осмотрел, место происшествия и распорядился поднять и вывезти тело. Подъехала машина, тело погрузили и увезли.
Николай подошёл к милиционеру и спросил
— А что с этим человеком, его убили?
— Следов насилия нет. Зато есть следы, как он свалился с берега. Траектория падения говорит, что он с этим справился сам, без чьей-то помощи.
Пелагеи в это время дома не было, ранним утром она отогнала тёлку на пастбище, а на обратном пути собирала лекарственные травы. Когда пришла домой, всё было тихо и спокойно.
Валентина Петровна Юрьева, 2023
Свидетельство о публикации №223012601088
Продолжение следует