(«На всякого мудреца довольно простоты»)
Ещё один «ход», сделанный Глумовым, - использование веры окружающих в ясновидящих и юродивых.
«Какая потеря для Москвы, что умер Иван Яковлич! Как легко и просто было жить в Москве при нём. Вот теперь я ночи не сплю, всё думаю, как пристроить Машеньку: ну, ошибёшься как-нибудь, на моей душе грех будет. А будь жив Иван Яковлич, мне бы и думать не о чем: съездила, спросила — и покойна. Вот когда мы узнаем настоящую-то цену человеку, когда его нет!» Турусина сокрушается о совершенно конкретном человеке.
Иван Яковлевич Корейша, умерший в сентябре 1861 года, действительно был почитаемым в Москве юродивым, о его предсказаниях и прочих чудесах ходили легенды.
Я не хочу сейчас вступать в длящуюся уже больше полутора веков дискуссию об этом человеке (желающие легко найдут материал и сделают свои выводы), скажу лишь, что больше сорока лет (из 77 прожитых) Иван Яковлевич провёл в психиатрической лечебнице, где и принимал своих многочисленных посетителей (в какой обстановке – тоже можно найти в источниках).
Немного отступая от темы, скажу, что поминается Иван Яковлевич и в трилогии о Бальзаминове (в заключительной части – «За чем пойдёшь, то и найдёшь»). «Солидные-то люди, которые себе добра-то желают, за всякой малостью ездят к Ивану Яковличу, в сумасшедший дом, спрашиваться; а мы такое важное дело да без совета сделаем!» - рассуждает матушка Бальзаминова (пьеса была написана незадолго до смерти юродивого).
Думаю, что отношение драматурга к ясновидящему подчёркнуто именно указанием, что ездят «в сумасшедший дом», а ещё больше тем, что в «Мудреце» выведена его «преемница» Манефа. «Не знаю, заменит ли его Манефа, а много и от неё сверхъестественного», - говорит Турусина, и автор ясно показывает источники этого «сверхъестественного».
Манефа - «женщина, занимающаяся гаданьем и предсказаньем». В разных постановках мы видим самых разных Манеф - от почти монашествующей В.Н.Пашенной до, я бы сказала, откровенно хулиганистой А.П.Зуевой (думаю не надо указывать, где какая актриса):
Но суть «героини» везде одинакова.
Она представляет себя праведницей: «Была в некоем благочестивом доме, дали десять рублей на милостыню. Моими руками творят милостыню. Святыми-то руками доходчивее, нечем грешными», - а на деле служит тому, кто ей платит.
«Манефе двадцать пять рублей, ей же ещё двадцать пять рублей… Дура набитая, а берётся предсказывать! Учил, учил, насилу наладил. Ей же послано: бутылка рому [Вот вам и «святые руки»!].Ей же дано на дому у меня пятнадцать рублей… Очень неприятно, что таким прибыльным ремеслом занимаются глупые люди. Любопытно узнать, что она возьмёт с Турусиной? спросить после!» Запись в глумовском дневнике говорит сама за себя.
Мы слышим изрекаемые Манефой откровенные нелепости (вроде «ждали в сапогах, а приехали в лаптях»). Им якобы верят приживалки Турусиной (впрочем, они уже были вознаграждены за «видения»: «Двум приживалкам Турусиной за гаданье на картах и за рассказыванье снов, в которых они должны видеть каждый день меня, по семи рублей с полтиной и по серебряной табакерке, десять рублей за обе», - вероятно, и за такую реакцию получат): «Так, так, так!», «Замечайте! Замечайте!»
И вот уже предсказан грядущий жених: «Идет Егор с высоких гор… К кому бедокур, а к вам белокур» (не могу не вспомнить изменённое в спектакле с Коршуновым - «К кому семь бед, а к вам брунет»), к тому же «желанный гость зову не ждёт». Но ведь верит и сама Турусина («богатая вдова, барыня, родом из купчих»)! Особенно умиляет меня в этой сцене её диалог с племянницей: «Ведь и Курчаев Егор… Ведь и Курчаев белокурый. Может быть, он». – «Да ведь ты слышала — видение было. Разве может гусар благочестивым людям в видениях являться? Какая ты легкомысленная!»
И Егор Дмитрич ведёт себя здесь совершенно по-другому. Городулин будет удивляться: «Да как же вы поладили с Турусиной; ведь вы вольнодумец». – «Я с ней не спорю». – «А если она вздор говорит?» - «Её исправить невозможно. К чему же трудиться?» А на самом деле, он «трудится», только не в попытках исправления Турусиной, а в том, чтобы рядом с выглядеть таким же (если ещё не бо́льшим) ханжой: «Когда я почувствовал призвание к семейной жизни, я взглянул на это дело серьёзно… Я понял, что в выборе подруги на всю жизнь должно быть нечто особое, нечто роковое для того, чтобы брак был крепок. Мне нужно было найти кроткое женское сердце, связать его с своим неразрывными узами; я говорю: судьба, укажи мне это сердце, и я покорюсь твоим велениям. Я вам признаюсь, я ждал чего-то чудесного! Чудесного много на свете, только мы не хотим заметить его». И вот, по его словам, результат: «Я ждал чуда и дождался чуда». Некая «благочестивая женщина» («Я Манефы не знаю») указала путь - «Как войдёшь, говорит, в первый незнакомый дом, где ты ни разу не бывал, там и ищи, там тебя знают!.. Не ясно ли тут предопределение!»
В своём заключительном монологе Глумов признает: «Вас, Софья Игнатьевна, я точно обманул, и перед вами я виноват, то есть не перед вами, а перед Марьей Ивановной», - но тут же добавит: «А вас обмануть не жаль. Вы берёте с улицы какую-то полупьяную крестьянку и по её слову послушно выбираете мужа для своей племянницы. Кого знает ваша Манефа, кого она может назвать? Разумеется, того, кто ей больше денег даёт. Хорошо, что ещё попался я, Манефа могла бы вам сосватать какого-нибудь беглого, и вы бы отдали, что и бывало».
Для Машеньки всё завершилось более или менее благополучно: замуж она выйдет за Курчаева, получив правда, великолепное напутствие тётки: «В нём ты не обманешься, потому что он ничего хорошего и не обещает».
Кстати, два слова о Машеньке: у меня эта девушка особых симпатий не вызывает. Вспомним её слова: «Я московская барышня, я не пойду замуж без денег и без позволения родных. Мне Жорж Курчаев очень нравится: но если вам неугодно, я за него не пойду и никакой чахотки со мной от этого не будет». А потом добавит фразу, достойную Лидии Чебоксаровой: «Мне хочется поблестеть, покрасоваться». Конечно, до расчётливости Лидии ей далеко, но всё же…
Практически перед самым разоблачением Глумова Турусина говорила о Манефе: «Я очень рада за неё, она теперь войдет в моду, получит большую практику. И мне Москва должна быть благодарна, что я нашла такую женщину, я этим много для Москвы сделала». Думаю, что карьера Манефы на этом случае завершится, однако же сколько других, подобных ей, останется?
Мне часто пишут в комментариях к статьям, что Островский – наш современник и многие его фразы очень актуальны и в наше время. Наверное, не раз можно вспомнить Манефу, читая в колонках объявлений «приглашения» от многочисленных «экстрасенсов», обещающих подчас самое невероятное. Кто они, как не современные манефы?
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь
