Вьюков обвел цепким взглядом коренастую фигуру стоявшего напротив мужчины средних лет, невольно задержал глаза на его экипировке. Одет тот был довольно живописно: в обшарпанный беличий треух, сдвинутый на затылок, выцветшую брезентовую куртку и широкие старательские штаны. На ногах, кривых как у наездника-нома'да, красовались охотничьи омчу'ры[1]. Резкий запах лошадиного и человеческого пота, грязной одежды и дыма костров исходивший от него, был настолько тяжелым и одуряющим, что атаман вынужденно пересел на самый край лавки. Брезгливо поморщившись, он сердито произнес:
– Вот это амбрэ', так амбрэ!
–Я чавой-то не допру', Афанасий Акентьич, – сиплым голосом промямлил мужик. – Какой-такой амбар?
– Воняет от тебя, Епифан, хоть топор вешай! Вот и весь амбар.
– С коня пять дён не слазимши – поневоле завоня'ш… – растерянно и смущенно пробормотал тот. – И ноги уж не держут, пристал, спасу нет. Ся'сти-то хотя можно, а?
– Можно Машку за ляжку! А в боевом подразделении существует слово «разрешите», – со строгой назидательностью сказал атаман и, помедлив, кивнул на лавку. – Ну, садись, рассказывай, кормилец ты наш.
– Чо рассказывать-то? Шибко худо дело, однако…
– Что значит, худо? – встревоженно опешил Вьюков.
– А вот чо: ежели б я следья не умел разбирать, то щас бы с вами не калякал… – Епифан зябко передернул плечами и продолжил. – Значитца, так: добрался я до Улястуйского броду и уж хотел переехать ево, када зырю – на песке свежие следья! Дай, думаю, погляжу – хто ж там шараёбился? Полазил на карачках, разобрался: шесть лошадей прошло. Одна кована токо на передки, остальны на круг. Возля ручья вершные спешивалися, воду пили, песок указал, што пятеро в сапогах, а один мяфким следом ходит, в ичигах обутый. И старый он, шибко на пятку налегат, да пришаркиват, шаг у ево короткий, значитца – ростом мелковат. А остальны нестары', подошва прямком становитца, у всех шаг широк, и выходит, што росту все немалова. Один, што обворужонный с автоматом, дак вообшэ молодой да ишо и длинной.
– Как ты это определил? – недоверчиво спросил Вьюков.
– Ничо труднова в том нету, – объяснил Епифан. – Он к воде через смородинный куст перегинался, правой ладошкой воду черпал да пил, а слева отметина от автоматнова приклада на земле осталася, левой рукой за дуло ево держал и упирался, значит.
– Автомат… А может, это винтовка была?
– Не-е-е, Афанасий Акентьич… – отрицательно помотал кудлатой головой Епифан. – У винтаря прикладный затыльник совсем другой: сверху он плоский, быдто обух от топора, и пошти так жа, как топор, вниз клином сходит. У автоматнова затыльника и сверху, и снизу всё одинаково да кругло', обшибитца неможно.
– А почему ты решил, что тот человек молодой и высокий?
– Я встал в евонные следья да попробовал до воды достать. Не вышло: года не теи штобы так-то согибатца, а росту моево и подавно не хватат.
– Х-м, вот оно как! – одобрительно подивился атаман. – Ну, а дальше-то что?
– Дальше, паря, так было… – Епифан крепко поскреб затылок черными заскорузлыми пальцами. – Время ишшо терпело, и вздумался я узнать, куды энти вершники едут? Отвел коня подале, привязал ево на длинной чумбур, штоба траву жувал, встал на ихний след и пошагал кра'дчи. Иду, оглядываюся, пальцом курок шшупаю. Гляжу, в увал оне поднялися, ишшо маленько проехали и спешилися. Дале пошли пёхом токо двое, четверо осталися с лошадями. Который в ичигах, идет спереду, вроде как дорогу показыват. Ногу мало подымат, можжевелу дерёт, в бруснишнике вобшшэ упал, пристал, значитца, а другой ходко так шаги ставит, легонько. Идут, навроде, туды жа, куды и мне надобно! Так оно и вышло: дошли оне до краю поляны, откудова видно тоё место, иде мы с Харитоном стречаемся и долго стояли, обсматривалися, видно. Потома вернулися к коням и поделилися: четверо пошли тем жа следом, а который в ичигах и с ём ишшо один в сапогах, взяли всех коней и поехали вниз, в самый ключ, тама их спрятать успособно. Када я всё энто разобрал, то в си'вер подался, ба-а-а-льшушшим кругалём вывершил сопку и к отсто'ю[2] вышел с обратней стороны – вся паду'шка сверху, как блюдечко. Подокрался по густой чепуре' к самому обрыву и вижу внизу, прям подо мной, теи четверо… Помо'ра! – как-то даже деликатно прикрыв рот ладонью, Епифан коротко хохотнул, очевидно, имея ввиду слово «умора». – Дурачьё, спасу нет, позапряталися хто как, кусты да ветки на себя понавешали и думают, што незаметныи! Подковой взяли увал и сидят скрадком, не шевелютца, караулют. Ясно дело, каво: либо меня, либо Харитона! По всему видно, што ишшо с вечеру тама расселися. Ладно, хоть по распадку ветерок ташшил, мале'ха сдувал мошкару, а то ба она их до костей обожрала пошти за сутки-то.
– А зачем они так рано в засаду устроились?
– Оне али время не знали, када мы стречаемся, али боялися, што я раньше заявлюся, штоба, мол, посмотреть, не ташшит ли Харитон за собой хвоста.
– Да, всё похоже на то… – раздумчиво произнес Вьюков. – А кто они такие, как считаешь?
– Откудова ж я знаю? С виду оне, навроде, как вое'нны, при автоматах и с пистолями на поясу', одетые в таку жа зелёну одёжу, как вот на их, – рассказчик пальцем указал на «Лидера», облачённого в пятнистый камуфляжный костюм.
– Пуганой кобыле только плеть покажи… Может ты, Епифаша, от страху в штаны наложил, когда следы увидел, и дальше Улястуйского ручья побоялся ехать, а сейчас плетёшь небылицы, – проурчал атаман вполне мирным голосом, но зверьего холода во взгляде утаить не смог.
В одно мгновение рябоватое, обожженное горным солнцем простецкое лицо мужика побледнело, на лбу проступил пот, а синие глаза переполнились страхом. Затравленно глядя на Вьюкова, он суетно перекрестился:
– Вот те крест, ездил!
– Это ты брось, Чиркунов, не у батюшки на исповеди, лучше правду говори! – Вьюков сжал свой огромный кулак и угрозливо поднес его к физиономии Епифана. – Или я тебя сейчас так торцану' в лобе'ц, что уйдешь с этой лавки в глубокий зава'л и до завтра будешь пол нюхать!
– Да рази ж можно вас оммануть, Афанасий Акентьич? – заискивающе-плаксиво промямлил тот, вопросительно разведя в стороны клешнятые руки. – Ей-бо, не вру!
– Ну, все-таки малость брешешь, а, Епифанушка? – продолжал настаивать Вьюков, но уже почти ласково и как-то даже соучастно, с теми доверительными интонациями в голосе, какие употребляют в беседе с нашкодившим и не желающим в этом признаваться ребенком. – Как думаете, отцы-командиры, сочиняет? Лазутчики ведь всегда приврать горазды… – наигранно улыбаясь, он поочередно глянул на присутствующих.
– Не исключено… – притаив на губах тонкую усмешку, отозвался стоявший возле узенького оконца статный красавец Зых. А «Лидер», сидя у стены на сосновом чурбане, лишь безучастно пожал плечами, всем своим видом показывая:
«Зачем спрашивать? Своего человека вы знаете лучше меня».
– Ну, валяй дальше! – повелел атаман.
Епифан судорожно вздохнул, полминуты собирался с мыслями:
– Поку'ль[3] надзирал за имя', ух и зуделися у меня руки, штоба их всех перешшолкать! Одному прям в башку уж приметился, да спомнил, што в разведке шуметь не велено, снял ево с мушки.
– Это ты правильно «спомнил», – холодно одобрил Вьюков. – Не то бы на мушку сейчас взял тебя я! Итак, что было потом?
– Ну, отполо'з я потихоньки за сопку, думал, думал, да и рыскнул идтить на разведку. Всё едино – вы ба так же приказали, да ишшо и наругалися ба на меня.
– Верно! – опять согласился атаман.
– А как совсем стемняло, поехал в деревню и всё держался Сухова ручья, а себе так положил: ежели чуть-чаво, по ему и ускакаю. В берёзовом колке' оставил коня, да'ле пошел пёхом. Но штой-то не по ндраву мне было к Харитону идтить, быдто хто за шиворот сохватил! Тада я сперва огородом подокрался к сестренной избе, стукнул в стекло, Полька проснулася, вышла, ша'ньги[4] с черёмухой да молока мне вынесла. В горницу я поостерёгся взойтить, пошли в тепля'к[5], он в конце огороду стоит – ежели облава, то скок в окошку, маханул через запло'т[6] да и в чашшу'[7]. Ну, в тепляке потолковали с сеструхой. Распёрло её, рысомаху, четвертым ходит. Ни ума, ни толку нету: как взращивать хоти'т одна, мужика ить на хронте убило. Ей щас энтот ребятёнок нужон – как волку капкан!
– Ты давай-ка покороче, Чиркунов, – строго пресек этот пространный монолог атаман. – А то развёл тут демагогию, хрен тебя переслушаешь! Что конкретно рассказала Полина?
– Она грит, што Харитошка Жердев в кладовшшиках теперя ходит, капусту да лук принимат у крестьянов, картоху молоду', морковку и всё продчее…
– Какой ещё, в бога-мать, лук, какая морковка?! – взорвался Вьюков. – Что там в вашей грёбаной Елизаветке вообще происходит?
– А то и происходит, што днями прикатило с области три мужика и две бабы, – сбивчиво и торопливо принялся объяснять Епифан. – По деревням ездиют, народ игитировают овощь сдавать, вроде как для работяг, што на чугу'нке ро'бют. Плату подходяшшу положили. Вот наши крестьяны и попёрли гуртом, ташшут дённо и ношно у каво чо есь.
– И где расположилась та самая бригада?
– У Захарова, у Василь Филипыча. Он большу избу держит, хоть живёт с бабкой водвоём. Евонная усадьба рядом с Харитоновской, через забор суседствуют.
– А за какие-такие провинности Жердева с должности лесообъездчика в кладовщики перевели?
– Дак я тож Польку об том спросил, она грит, што ни за какие, просто председатель на Харитона тех заготовшшиков сбагрил. Мол, это как раз подходимое для ево дело, покедова лес валить ишшо не зимний сезонт. А евонную Маруню другому леснику отдали.
– Какую такую Маруню?
– Кобылу так зовут, котора объездчику положенная, – объяснил Епифан.
– Так что же он, придурок, не может у кого-то коня выпросить, чтобы хоть раз к нам приехать?
– А хто ж даст-то? Щас народ такой пошел, што в крещенье и лёду не выпросишь, не токмо коня… Да и не могёт Харитон отлучиться: он день и ночь на ногах, никакова спокою ему нету: та'я бригада, как и не спит навроде, принимат и принимат велки'[8] капу'стны да лук с картохой, а Жердев – безвылазный возле их, складироват, учитыват, яшшики да кули'[9] дота'лова[10] набива'т.
– Та-а-ак… – озадаченно протянул Вьюков и надолго умолк, поигрывая желваками на плоских скулах. Несмотря на невероятность услышанного, не верить лазутчику у него оснований не было, этот человек был надёжен и проверен не один раз. Обвинив его в трусости и сочинительстве, атаман сделал это так, для порядка, чтобы Епифану в голову не взбрело что-либо приврать. Отрешенно глядя сквозь невзрачное, в жесткой щетине лицо лазутчика, Вьюков почему-то вспомнил историю его появления в отряде.
С виду деревенский простачок и вполне мирный человек в трезвой жизни, Епифан Чиркунов, по-деревенски – Чирок, в пьяном состоянии зачастую доходил до крайней степени бешенства и напрочь терял способность управлять собой. Дичайший случай, главным действующим лицом которого он стал, произошел в самом начале войны, потряс всю округу и долгое время являлся поводом для всяческих слухов и пересудов.
Приревновав по пьяной лавочке жену Галину к своему приятелю Семену Волкову, Епифан сначала пристрелил супругу, затем, хватанув залпом ещё пару стаканов самогона, пошел к дружку, которого застал работающим на подворье. Тот и понять ничего не успел – точно в середину лба впилась ему горячая пуля. На стрельбу из амбара выскочил с топором сын Волкова, Игнат, и тут же упал рядом с отцом – охотничий карабин Чиркунова не знал промаха.
Пока шум да гам, Епифан удрал в тайгу, благо, она начиналась сразу за поско'тиной. И на трезвом уже досуге, размышляя, пришел к однозначному выводу, что за тройное убийство ему, кроме «стенки», ожидать нечего. До слёз стало жалко себя и как-то вдруг обостренно захотелось жить дальше. Недолго покопавшись в своей незамысловатой морали и найдя несколько спасительных оправданий, вроде: «Сами, суки, виноватые!» – беглец подался в глухие и непролазные дебри.
Бродил по горным урочищам, выживая охотой, рыбалкой, ягодой и кедровым шишковьём. Смертельно рискуя, изредка наведывался к многочисленной родне в окрестных поселениях, чтобы разжиться одеждой, патронами, махоркой… Кроме этого, шакалил по зимовьям и заимкам, приворовывая запасенные промысловиками-соболятниками к сезону продукты, нарушая, тем самым, вековые устои и уже окончательно противопоставляя себя древним таежным законам.
Первое время его активно искали, милиция и местные охотники, но всё было тщетно, в знакомых ему с детства окрестных лесах, Чирок чувствовал себя как рыба в воде, а будучи жилистым, выносливым, лёгким на' ногу, играючи ломал крутобокие сопки, сбивал преследователей со следа и уходил от облав. Пару раз всё же чуть не попался, но спасло зверье чутьё на опасность, природная хитрость и многолетний опыт бывалого промысловика. А война, тем временем, разгоралась сильнее, ширилась, и всё больше и больше загребала в свою бездонную ненасытную пасть мужиков. Вскоре тайга опустела, и поиски прекратились сами собой.
Но для Чиркунова, с его причудливой судьбинушкой, всё ещё только начиналось. Житьё неприкаянного затравленного изгоя, бесконечные скитания по дикой тайге постепенно измотали Епифана, уморили душу и тело. Он поостыл к жизни, утратил былую осторожность и бдительность, и результат не заставил себя долго ждать.
Как-то по весне напоролся Чирок в Джилиндинской долине на отряд атамана Вьюкова, идущий с очередного налёта. Произошло это ранним утром: Епифан, осушивший с вечера баклажку хмельной браги, спал в покосном шалаше мертвецким сном и своевременно не среагировал на шум походной колонны. А когда спохватился и кинулся бежать, было уже поздно: быстроногие вьюковские удальцы, из числа молодых, настигли и скрутили его. Сочтя это за облаву, устроенную на него в очередной раз, Чирок покорно отдался судьбе и мысленно распрощался с жизнью.
Когда его, вывалянного в рыжей лиственничной хвое, приволокли пред грозны очи Афанасия Акентьевича, он, шлёпая расквашенными в кровь губами и шмурыгая разбитым носом, путанно и сбивчиво поведал свою невеселую историю. Выслушав бедолагу, башковитый атаман тотчас же смекнул, что этот человек для него, словно ниспосланный с небес дар Божий. Ведь Епифан, будучи штатным промхозовским охотником, прекрасно знал весь обширный приграничный район, свободно ориентировался в труднопроходимой тайге и мог стать для отряда бесценным проводником, следопытом и добытчиком.
Чиркунову был предложен небогатый выбор: или верой и правдой служить повстанцам, или повиснуть на берёзе потому, что оставлять в живых свидетеля, видевшего банду, атаману не было резона. Чтобы обалдевший пленник энергичнее, а главное, правильнее мыслил, был необходим акт устрашения и Вьюков незаметно мигнул своим архаровцам. Добровольный палач Скрынник проворно перебросил через толстый сук верёвку, сгрёб за шиворот Чирка и доложил о готовности к экзекуции. Удавка ожидающе покачивалась возле перекошенного лютым страхом лица Епифана, поэтому срядились довольно скоро: он безоговорочно согласился на первое предложение.
А уже через пару недель Вьюков повязал его с собой чужой кровью. Во время набега на бурятский улус Хилагосон, чтобы отбить лошадей, были пленены двое табунщиков. Отстреливаясь из бердан, они оказали ожесточенное сопротивление, убили одного бандита, ещё одного ранили, и судьба их была предрешена. Выяснилось, что оба в прошлом были знакомы Епифану. Узнав об этом, хитромудрый главарь мгновенно использовал создавшуюся ситуацию со своей выгодой:
– Кончай одного Бадмайку[11], Епи'ха, а второго отпустим, пусть всем рассказывает, что ждёт того, кто попрёт против нас! – при этих словах он многозначительно поигрывал наганом со взведённым курком и Чирок мигом сообразил, что выбора у него снова нет.
А вскоре после того невыносимо жуткого для него выстрела, пошла гулять молва по таёжному приграничью об изверге-душегубе Епифане Чиркове. И понял он, отчетливо и обреченно, что вся его беспутная жизнь отныне принадлежит не ему, а Вьюкову, и что её продолжительность теперь всецело зависит от настроения атамана и от того, насколько Епифан будет ему нужен. Осознав это, Чирок стал служить главарю с ещё большей самоотдачей и подобострастным рвением. Впрочем, таким был не он один, людей с исковерканными судьбами, по собственной дурости нарушивших Закон и избежавших заслуженного наказания, в отряде имелось немало. Они не являлись идейными борцами с Советским строем, а были заблудшими изгоями. Атаман Вьюков и его помощник Зых знали толк в том, как выискивать в обществе подобные человеческие образцы.
Кроме работы связника и проводника-следопыта, Епифану было поручено возглавить команду охотников. С его появлением решился, в основном, вопрос с пропитанием: мясо косуль, изюбрей, лосей, зайцев, боровой и водоплавающей птицы, а также рыба, теперь не переводились в походных котлах.
… Тяжелая тишина уже довольно долго царила в землянке, её нарушал лишь тонкий зудящий звон залетевших комаров. Словно очнувшись, атаман поднял взгляд на лазутчика, сидящего в напряженно-выжидательной позе:
– Скажи, Епифан, а следы человека в ичигах тебя на какие-либо соображения не наталкивают?
– Это как это? – сделал тот вид, что не понял вопроса.
– Ну, вот сам посуди: согласно твоему описанию он немолод, шаркает ногами, быстро устаёт, обут в ичиги, имеет короткий шаг, следовательно, невысок ростом. И как ни крути, как ни верти, а портрет нашего дорогого приятеля Харитоши Жердева так и возникает перед глазами.
Чиркунов ответил не сразу, механически тиская руками свой нелепый малахай, вздыхал, сосредоточенно сопел, наконец, заговорил, и в его голосе прозвучало сомнение:
– Мерекал я об всём том, Афанасий Акентьич, а как жа… Кое-што, конешно, совпадат, но не шибко я верю, што Харитон могёт, это само… как ево… Ну, вобшшэм…
– Сомневаешься, значит? А вот то, что ни единого одиночного следа того человека ты не обнаружил, что его постоянно сопровождает один из военных, это о чем может говорить?
– Токо об одним, – невольно соглашаясь, кивнул лазутчик. – Што водют ево, как дурну собаку-первоосёнку на сворке, шагу не дают отойтить.
– Как бы конвоируют?
– Ага… – с почему-то виноватым видом подтвердил Чирок и опустил голову.
– Можешь отдыхать, Епифан Нилыч, ты свое дело сделал, – Вьюков отечески похлопал лазутчика по плечу. – Попарься в баньке, скажи начхозу, чтобы выделил тебе чарку спиртяги, закуси хорошенько да падай спать.
– Чарку с недоливом пущай цо'дит, али с опу'пком? – недоверчиво вытаращился Чирок, нечасто строгий атаман баловал подчиненных таким вниманием.
– Разумеется, с опупком, – усмехнулся Вьюков. – Ты ведь заслужил как-никак, а, Епифаша?
– Стал быть, заслужил, раз уж это… как ево… – стушевался тот. – Спасибочки вам.
– Вот и ступай себе. Только одежонку простирнуть не забудь, да и себя хорошенько отмой-отпарь, а то энкавэдэшники по аромату за версту учуют.
– Паня'л, Афанасий Акентьич, всю вехо'тку[12] на себя изведу, а отскоблюся! – Чиркунов с видимым усилием поднялся, неверным шагом направился к выходу. Когда за его спиной затворилась дверь, Вьюков сказал:
– Подсаживайтесь, господа командиры, задачу нам предстоит решать непростую.
Те дружно устроились за столом, и атаман начал:
– Ну что ж, картина, довольно ясная, прокололся на чём-то Харитон и его тут же сцапали. Нас он, несомненно, «вба'грил», засада на «почтовом ящике» это подтверждает стопроцентно. Лишь благодаря своему опыту следопыта Епифан не угодил в лапы НКВД. Бесспорно, сейчас Жердев находится под непрерывным наблюдением, а вся эта туфта с заготовителями сельхозпродукции шита белыми нитками: ишь, придумали, – разместили их не где-нибудь, а именно рядом с его подворьем, то есть с нашей явкой. Полное фуфло! Днём он при лягавых безотлучно находится, а ночью они на его хате дежурят, ждут гостей! – слова атамана безответно зависли в тяжелом и спертом воздухе подземного жилища, ни «Лидер», ни Зых развивать предложенную тему не спешили.
– Одного не возьму в толк, – снова заговорил Вьюков. – Жердев мужик упёртый, не трусливый, прошел и Крым, и Рим, как они смогли так быстро его расколоть?
– Вот уж это для ребят из следственного отдела НКВД вообще не проблема, они и не таких орёликов обламывают… – мрачно и знающе констатировал Зых. – Окунули на две минуты башкой в бочку с водой, прошлись дубинкой по почкам, подвесили на дыбу… Методика известная, не каждый это выдержит!
– На допросы его, судя по всему, никуда не увозили, и до пыток дело вряд ли дошло, – уверенно возразил Вьюков. – Вся деревня это бы знала – орал бы ведь благим матом. Попасться же он мог совершенно случайно: кто-то из деревенских выследил в Тасуркайской пади, и сообщил, куда надо. Устроили допрос с пристрастием, поставили перед выбором: или рассказывай, что и как, и, может быть, выторгуешь себе жизнь! Время военное, за соучастие в антисоветском движении высшая мера обеспечена! – заключил атаман и, помедлив, спросил. – Ну, а вы что думаете обо всем этом, поручик?
– Думаю, что не надо торопиться с выводами, а всё тщательно проанализировать, – заговорил тот. – Скажите, а с кем Жердев контактировал?
– Непосредственно – только с нами, а со связником из поселка Кутейниково через «почтовый ящик», – с готовностью пояснил главарь.
– А как работал «ящик»?
– Очень просто: Жердев оставлял в тайнике записку, которую забирал человек из Кутейниково и по цепочке переправлял в город.
– Жердев знает этого человека?
– Избави Бог! Мы допускаем визуальное общение связников лишь в самых крайних случаях, в большинстве своём они работают через «почту-тайник».
– В ситуации с Жердевым данный способ контакта часто использовался?
– Постоянно: мы то деньги там оставляли на продукты, то сообщения из города забирали. Пару раз через эту «почту» переправляли в город оружие для подпольщиков: десяток «волы'н» и к ним «маслята».
– Волы'ны и маслята, что это?
– Пистолеты и патроны, пора бы уже знать! – раздраженно дернулся Вьюков. А «Лидер» как всегда, никак не отреагировав на его выпад, продолжал. – Афанасий Акентьевич, а кто конкретно знал о связнике Жердева и о его явке?
– Знали восемь человек: я, Ольга, Борис вот, Чиркунов, Скрынник, Ермолаев, ну и Глотов с Дмитрием, царство им обоим небесное. А что вы имеете в виду, поручик?
– Просто пытаюсь понять, откуда ещё могла пойти утечка? Теперь вижу, что не с этой стороны, перечисленным людям нет оснований не доверять, – ответил тот, сосредоточенно хмурясь. – Скажите, а Жердеву известно наше месторасположение?
– Вам не кажется, что это глуповатый вопрос? – презрительно усмехнулся Зых. – Если бы он это знал, то краснопёрые уже давно были здесь.
– Да, резонно… – ни тени обиды, ни возмущения не возникло на лице разведчика. – А случалось так, что контакт в пади Тасуркай не состоялся из-за неявки связника из отряда?
– Конечно, и не один раз. Нам, знаете ли, время от времени по тайге бегать приходится, следы заметать… Да и сам Жердев не всегда имел возможность приехать.
– Запасной вариант был предусмотрен?
– Ну, разумеется! – досадливо сказал Вьюков. – Если по той или иной причине встреча в Тасуркае не получилась, мы посылали связника на его явку.
Снова возникло затяжное молчание. Наконец, заговорил «Лидер»:
– Что ж, можно подвести некий предварительный итог: если следовать вашей, Афанасий Акентьевич, логике о том, что Жердев действительно «потёк», то после безрезультатной засады в пади Тасуркай большевики только и ждут, когда на явку придет связник из тайги. Ведь он, как правило, владеет определенным объемом секретной информации, знает места базирования отрядов, явочные точки в городе, агентуру и ещё много чего… Такой «язык» дорогого стоит!
– Значит, вы тоже уверены, что на явке засада?
– Отнюдь, я в этом абсолютно не уверен! – категорично ответил «Лидер». Повернув правую ладонь, он развел пальцы, с нарочито-повышенным вниманием осмотрел аккуратно подстриженные ногти, затем проделал то же самое с левой ладонью, прищурившись, оторвал какую-то заусеницу на мизинце и только после этого проговорил чуть назидательно. – Именно поэтому предлагаю организовать проверку. Мало ли что мог насочинять Чирок: следы, ичиги, сапоги, лошади, приклады и прочий антураж… Ведь поначалу и вам, Афанасий Акентьевич, его россказни показались неправдоподобными, вы же ему об этом сами сказали.
– Я сделал это так, для командирской строгости, что ли… Чтобы лазутчик был объективен и не приплел чего лишнего. А вообще, у меня нет оснований не доверять Епифану! – безаппелляционно заявил Вьюков.
– Но у вас также нет видимых причин не доверять и Жердеву, – напористо возразил «Лидер». – Допустим, что на месте встречи действительно была засада. Но на кого она организована? Может быть, вовсе не на человека, а на изюбря, например. Пуганая ворона куста боится, вот Чирку и померещилось черт те что! Теперь о заготовителях: там ведь тоже не всё понятно, вполне могло случиться простое совпадение и они – настоящие. Ну, и главное: а почему, собственно говоря, нельзя допустить того, что это не Жердев, а именно Чирок перевербован контрразведкой и воплощает её план по выходу на наш отряд? – при этих словах «Лидер» повернулся к Зыху. – Вот вы, Борис Петрович, напомнили, что в НКВД и не таких, как Жердев, умеют обламывать. Разве этот факт нельзя примерить и на Епифана? Свои связные экспедиции он осуществляет в одиночку, отсутствует неделями – не исключено, что выследили, захватили и обработали. Наобещали золотые горы, мол, всё простим, всё забудем, помоги только на отряд выйти, он и поверил, кретин! Могли и родственниками шантажировать: дескать, пересадим всех до единого, если не будешь сотрудничать с органами. – «Лидер» поочередно глянул на собеседников. – Ну не станете же вы, господа, априори отвергать такое предположение?
– Лично я – не стану! – угрюмо обронил Зых.
– А я всё как-то не улавливаю, к чему вы клоните, Новицкий? – раздражённой скороговоркой спросил Вьюков.
– К чему клоню… А сами разве не догадываетесь, господин атаман?
– То-то и оно, что атаман, а не цыгануха с картами. О чём это я должен догадываться?
– Да всё буквально на поверхности, неужели не видите? – с барственной ленью в голосе резюмировал разведчик. – Уж, коль скоро возникло подозрение, что Жердев расшифрован, то сама судьба даёт нам реальный, я бы даже сказал, уникальный шанс использовать это обстоятельство в наших целях. Как говорится: дорого яичко да ко Христову дню…
– А не могли бы вы, князь, изъясняться попроще, без этого вашего заумного дворянского политеса? – гневно выкрикнул Зых. – Если подозрение подтвердится, шлёпнуть Жердева без всяких там обстоятельств! Когда на кон поставлена судьба отряда, подполья и нашей борьбы – мы ни перед чем не остановимся!
– Чтобы шлёпнуть, большого ума не надо, – «Лидер» никак не отреагировал на выпад Зыха и всё так же высокомерно и чуть назидательно продолжил. – А вот чтобы Жердев напоследок пользу принес, у вас эмпирическое мышление не работает, уважаемый!
– Вы полегче, Новицкий, полегче, не с «Чирком» тут базарите! Приберегите вашу аристократическую фанаберию для кого-нибудь другого… – неприязненно-угрожающе бросил Зых и нервно дернул уголком своего красивого рта. – А что касается отступников, предателей и провалившихся по своей глупости идиотов, то мы их карали, и будем продолжать карать только смертью! Самолично каждого застрелю – рука не дрогнет!
– Что ж, у всех свои пристрастия, – снисходительно усмехнулся «Лидер». – Кто-то стреляет без разбору, а кто-то пытается конструктивно мыслить…
– Успокойтесь, друзья, пожалейте нервы, – примиряюще сказал Вьюков и положил широко раскинутые руки на плечи соратников. – Нам ли скандалить и ссориться, ведь одно святое дело делаем! Ну, так что вы хотели сказать, поручик?
– Я вот о чем вдруг подумал, Афанасий Акентьевич… – медленно, будто бы воспроизводя зарождавшуюся и еще не устоявшуюся мысль, заговорил «Лидер». – Мы как-то подзабыли за всеми нашими делами о приказе японцев относительно того самого инженер-полковника… э-э-э, как там его фамилия? Забыл, черт побери… Ну, этот… – разведчик досадливо пощелкал пальцами.
– Кулешов! – подсказал Вьюков.
– Да, да, он самый. Так вот: никакого варианта вручения ему компромата в виде денег и сопроводительного письма, мы ведь так и не придумали, как ни старались. А что, если сейчас попытаться это осуществить?
– Что-то не пойму я вас.
– А тут и понимать нечего! Сейчас нам представляется уникальный шанс сделать так, чтобы не мы искали контакта с энкавэдэшниками, а они сами пришли к нам за компроматом против Кулешова… – «Лидер» сделал выразительный нажим в нужных местах своей реплики. – Давайте, бегло оценим ситуацию, сложившуюся на данное время. Первое: у нас есть конкретный приказ из Харбина о проведении дискредитации полковника Кулешова, его подчиненных и начальников. Второе: мы имеем теперь засвеченную, вроде бы, явку и расшифрованного агента. И если это действительно так, то вырисовывается третье обстоятельство: люди, осуществляющие наблюдение за Жердевым, не догадываются, что нам известно о его провале и ждут того, кто придет на явку.
– То-есть, вы хотите сказать, что нам нужно отправить к Жердеву человека с письмом и с посылкой из Харбина, чтобы его там сцапали? – Вьюков начал улавливать суть замысла разведчика, в его голосе уже сквозил неподдельный интерес.
– Вы меня поняли совершенно правильно! – злорадно и одновременно азартно подтвердил «Лидер». – Но это ещё не всё: кроме этого, мы ведь проверим, действительно ли явка засвечена? А то как-то рановато записали Жердева в предатели.
– Г-м… В общем-то… А, впрочем, почему бы и нет? – потерялся атаман в своих же вопросах. – Но кто возьмётся за это, кто рискнет?
–Тот, кто не представляет для отряда особой ценности, – подсказал разведчик.
– Например?
– Своих людей вы знаете лучше меня, Афанасий Акентьевич, вам и принимать решение.
– А вы понимаете, как мне достаются эти самые люди? – атаман возмущенно повысил голос. – И можете ли оценить, что это такое: посылать на пытки и на верную смерть человека, с которым съел соли не один пуд, с кем шёл под пули?
– Всё это я прекрасно понимаю, но ведь в отряде есть такие, которые с вами под пули еще не ходили, да и соли успели совместно съесть не так уж и много…
– Это кто, например?
– Да вот взять хотя бы тех пятерых военных, которых мы увели из-под расстрела. Какую особенную ценность они для нас представляют, собственно говоря? В таёжных условиях действовать пока не готовы, совершенно не знают район боевых действий, слабо ориентируются в тактике партизанской войны, изрядно напуганы арестом и смертным приговором, из-за этого лишний раз на рожон не полезут. Освобождая их, мы рисковали жизнью, так не пора ли им тоже за нас порадеть, или только ходить в суточный наряд по кухне да в караул способны? Особо не перетруждаясь, с ложкой, тем не менее, к артельному котлу поспевают вовремя. Спрашивается в задачнике: нам такие нахлебники очень нужны?
– А вы довольно жестокий человек, Новицкий… – атаман оценивающе смотрел на разведчика. – Хотя в ваших словах немало резону. Ну, и кого из этих пятерых вы бы выбрали?
– Жизнь жестока! – энергично отпарировал тот. – А что касается кандидатуры, то это уже не моя прерогатива, вы командир, вам и выбирать, я лишь озвучил идею.
– Идея неплоха… – проронил Вьюков. – Но как всё это будет выглядеть?
–Думаю, примерно так: наш посланник, «заряженный» деньгами и письмом, должен явиться на явку Жердева и там угодить в засаду. Компромат будет при нем, что и требовалось доказать: судьба полковника Кулешова и его сподвижников решится однозначно – это исключительная мера социальной защиты, «вышка», попросту говоря. Задание японцев можно считать выполненным!
– Как у вас все просто! – скептически покривил губы Зых. – Раз, два и в дамки! А если наш посланник перестреляет засаду и отвалит, тогда что?
– Но ведь мы же этого не допустим! Надо сделать так, чтобы он остался на явке. А живым или мертвым, разницы нет.
– Моё мнение: лучше мертвым! – заявил Зых. – «Компра» будет при нем, больше он ничего не выболтает, дорогу к нам показать не сможет, а лягавым и письменной информации за глаза хватит, чтобы тех штабных вояк за яйца сцапать!
– А скажите-ка, господа, – скептически поинтересовался Вьюков. – Как вы докажете большевикам, что всученная вами «компра» не есть туфта? Уж если задумка предполагает её доставку непосредственно полковнику Кулешову, то, как вы собираетесь это осуществить? Лично я не понимаю… Можно, конечно, услугами почты воспользоваться, благо адресок японцы нам сообщили, но, тогда как о посылке узнают лягавые?
– Ну-у-у, уж от вас-то, Афанасий Акентьевич, я совсем не ожидал такого дилетантского вопроса… – озадаченно и вместе с тем разочарованно проговорил «Лидер». – Вы что же хотите, чтобы мы, отправив такую посылку, ещё адрес и фамилию получателя указали? Кто же в ту «компру» поверит? Примитив! Чтобы сориентировать НКВД на Кулешова, мы обязаны придумать что-нибудь оригинальное.
– А что у нас есть для этого?
– Ну, например, номер телефона, – поразмыслив, сказал «Лидер». – А остальное, как говорится, дело техники… Нужно отобрать несколько купюр, тысячных, скажем, и с каждого их номера или серии взять по одной цифре, которую обозначить лёгким, едва заметным, наколом иглы. Таким образом составить телефонный номер Кулешова. А дензнаки, само собой, перетасовать.
– Думаете, что краснопёрые это обнаружат? – усомнился атаман и недоверчиво покачал головой.
– Ничуть в том не сомневаюсь, – заверил разведчик. – Одежду захваченного агента, его вещи и экипировку будут изучать самым тщательнейшим образом. День-два работы, несколько сотен комбинаций с цифрами, и номер телефона полковника вычислят. НКВД – контора серьёзная, там и не такие ребусы умеют разгадывать.
– Вся ваша придумка – полная чушь, – скептически возразил Вьюков, – даже последний дурак поймет, что номер телефона, наколотый на купюрах, это ничто иное как наводка на безвинного человека. Сами же говорите, что НКВД контора серьезная, чтобы купиться на подобную туфту.
– Это как посмотреть, Афанасий Акентьевич… – возразил в свою очередь «Лидер». – Когда чекисты определят на дензнаках номер телефона Кулешова, они убедятся, что имеют дело с солидными людьми, а не с какой-то, извиняюсь, шпаной.
– Почему? – выражение глубокого скепсиса всё не сходило с лица атамана.
– А вот вдумайтесь: некая организация не сообщает номер телефона даже командованию отряда «Свобода», а доверяет лишь доставку денег на одну из городских явок. Расшифровка номера, контакт с Кулешовым и вручение ему денег, это прерогатива какого-то важного лица. Соблюдение секретности – максимальное. Отсюда вывод: полковника разыскивают очень серьезные люди, знакомые с законами конспирации.
– Ну, хорошо… – было заметно, что атаман начинает соглашаться с предложением «Лидера». – В конце-концов японцы – это ваши хозяева, вам и ответ перед ними держать, если что… Лишь одно мне не дает покоя: за одного вшивого полкана' и десяток его приближенных сявок отдать красноперым такие деньжищи! А как они могли бы пригодиться нам…
– Полностью согласен с вами, Афанасий Акентьевич, – сожалеюще проговорил «Лидер». – Но, как говорится, на чужой каравай, рот не разевай!
– Вот и я о том же… – вздохнул атаман, а помалкивавший до этого Зых спросил:
– А что будет дальше, Новицкий?
– Вынужден повториться: когда чекисты определят адресат, то сопроводительное письмо и столь солидная денежная сумма лягут в основу обвинения. И полковник Кулешов, и вся его подчиненная челядь, и высшее штабное начальство, попадут в разработку. Ну, а что произойдет потом, понятно каждому – это расстрельная стенка в одном из подвалов НКВД!
– Да вы просто Макиавелли, дружище! – блеснул своей начитанностью Зых. – Настолько все цинично, изящно и предельно просто.
– Благодарю за столь почётную аналогию! – учтиво кивнул разведчик. – Но только ничего мудрёного в этом нет, это же азы агентурной деятельности. А вот как поступить с Жердевым, решать вам, господа. Тут я – пас!
– Этим, как и всегда, придется заняться тебе, Борис, – деловито, как о решенном вопросе, сказал Вьюков. – Харитона вербовал ты, явку на его хате организовывал тоже ты, тебе и колоду в руки – банкуй!
– Хорошо, я все урегулирую, Афанасий! – с какой-то даже радостью сказал Зых и посмотрел на «Лидера». – А как вы себе представляете всё это, поручик?
– Как… – тот неопределенно пожал плечами, несколько секунд подумал. – Ну, например, так: ваша группа приведет «посыльного» к дому Жердева и отправит внутрь уже его одного. Ждите. Если долго не будет возвращаться, а при этом шум и гам, значит, дело в шляпе, попался! Если же, паче чаяния, он начнет стрелять, вырвется и убежит, то и тогда еще все неплохо, пусть стреляет, пусть убегает – всё это естественно и вполне реально. Лишь одно у него не должно получиться: он до вас добежать не должен! Вы меня понимаете, Борис Петрович?
– Значит, я буду обязан его грохнуть? – опешил тот.
– Вот именно! – с холодной невозмутимостью подтвердил «Лидер».
– А пули, а ранения? – придирчиво уточнил Вьюков. – Лягавых за дураков держать не надо, они моментально смикитят, что и как.
– Но ведь и мы не первый раз замужем… – усмехнулся разведчик. – Пули и ранения, это, конечно, аргумент. Но чем могут быть вооружены чекисты? Да ничем иным, как пистолетами «ТТ» или револьверами «Наган». Эти стволы одного калибра, так что все будет в порядке. Для верности пальните в беглеца из того и из другого, Борис Петрович. Оружие мощное, пуля, как правило, проходит навылет. Кто и зачем будет искать ту пулю? Есть огневой контакт и есть убитый в результате оного… Что же касается ранения, то тут сложнее: когда человек, сломя голову, убегающий от засады, получает пулю в грудь, а не в спину, то вопросы могут возникнуть… Но всё – решаемо! Если в доме начнется стрельба, вы должны немедленно переместиться ближе и ждать. Как только беглец выскочит и поравняется с вами, валите его выстрелами в бок или в спину, одновременно ведя пистолетный огонь по хате для полной неразберихи. А если услышите автоматную стрельбу, тогда еще проще, рубаните и вы по нему очередью из «ППШ».
– Ладно, на месте будет виднее… – самоуверенно бросил Зых и уточнил. – А с Харитоном, что конкретно будем делать?
– С Харитоном что делать? – пожал плечами Вьюков. – Будете уходить, закиньте ему в окно «феньку»[13], живым он нам больше не нужен – законов «Свободы» никто не отменял! Ведь только немного оступись и дай потачку – как горох из дырявого мешка посыпятся аналогичные «ЧП». Ты сам-то, Борис, как считаешь?
– Все правильно! – решительно поддержал главаря Зых.
Атаман долго молчал, сосредоточенно глядя в оконце, затем поднялся и употребил свою излюбленную присказку:
– Ну что ж, как говаривал в старые добрые времена налётчик Коля-северный – желаю удачи да фраеров побогаче! К подготовке акции приступайте немедленно, а со сроками её реализации определимся позже. – Вьюков перевел взгляд на «Лидера». – Так кого же всё-таки пошлем в качестве живца?
– Вынужден повториться, Афанасий Акентьевич, – ответил тот, – список лиц я предложил, выбор за вами…
[1] Те же ичиги, только с более короткими голенищами (забайкальск.)
[2] Отстой – высокий утёс или скала с отвесными склонами, одной стороной граничащие с сопкой. Отстоем называется потому, что волки загоняют на них копытных зверей, «ставят на отстой», и не дают уйти до тех пор, пока те не обессилят и не свалятся вниз (забайкальск.)
[3] - покуда, пока.
[4] - домашние пирожки с ягодой.
[5] - отапливаемый сарайчик-подсобка.
[6] – забор.
[7] - густая, труднопроходимая тайга (забайкальск.)
[8] - капустный кочан.
[9] - мешок.
[10] - доверху, под завязку (забайкальск.).
[11] Бадмайка, (Бадма') – одно из самых распространенных мужских имён у забайкальских бурят.
[12] Вехо'тка - рогожная мочалка (забайкальск.)
[13] «Фенька» – противопехотная осколочная граната типа «Ф - 1» (жарг.)
Продолжение
