Русская армия и до и после Крымской войны имела численность плюс минус миллион человек. Так, на 1 января 1855 года в регулярных войсках состояло 1,527,748 чел., на 1 января 1864 года – 1,076,124 чел., на 1 января 1878 года – 1,512,998 чел.
Тем не менее, в начале 70-х годов XIX века было решено сделать ставку не на профессиональную армию, а на «вооруженную нацию». Т.е. чтобы «каждый мог в случае чего». С тем самых пор мы имеем всеобщую воинскую повинность – т.е. любой гражданин страны, достигший определенного возраста, был обязан пройти службу в армии.
Интересно, правда? Вначале «разделение труда» (ты воюй, а я – готовлю), а потом даже не все наоборот. Все вместе! Учись делать и то и другое.
Почему произошло подобное? Что сподвигло власти пересмотреть свое отношение к кадровой армии и «сделать ставку» на население?
****
Эпохальное событие, заставившие мир изменить отношение к армии как таковой, произошло, конечно, не в России, а далеко за ее пределами. В Европе.
Виной всему – скоротечное поражение французов в войне в Пруссией в 1870-71 г.г. Причем просто поражение было бы бедой наполовину – ну, проиграли и Бог бы с ним! Чего только в Европе не творилось за многие сотни лет?
Однако дело было не в самом проигрыше. Некогда победоносная армия Второй Империи была разгромлена, причем буквально за полтора месяца: уже 1 сентября 1870 года близ небольшого городка Седан 82 тысячи солдат во главе с самим Императором Наполеоном III и покорителем Малахова кургана маршалом Мак-Магоном без единого выстрела (!) в полном составе сдались в плен.
В ПОЛНОМ СОСТАВЕ! То есть все солдаты почти до единого!
Невероятная катастрофа!
Дорога на Париж была открыта. Франция была полностью дезорганизована, оставшись без армии, без оружия и крепостей.
Агония страны завершилась германским парадом во французской столице, кровавой коммуной, трехлетней оккупацией 30 департаментов в северо-восточной части страны и унизительным Франкфуртским миром.
Оказалось, что страну стало некому защищать – в городах осталось только гражданское население. Отсюда и баррикады и легендарная Парижская коммуна.
Для всей Европы поражение вчерашних триумфаторов было сродни шоку. Армия Второй Империи до трагического поражения находилась вне критики, оставаясь чем-то вроде священной коровы. Политики не вмешивались в дела военных, а те, в свою очередь – в дела политиков. Она внесла большой вклад в успех союзников в Крымской войне 1853-1856 годов, а затем одержала победу в Австро-французской войне 1859 года. Эти достижения высоко подняли ее авторитет, и многие европейские эксперты считали ее первой армией в мире. Не случайно в таких разных странах, как США, Россия и Япония, в то время копировали французскую форму, многие учреждения и порядки французских войск.
Для генералов всего мира (и гражданских лиц) «урок 1870 года» стал заключаться в следующем: если мы тратим деньги на армию, а она сдается в первые же дни войны, то кто будет защищать страну? И зачем тогда такие огромные траты на армию, если она не может выполнять свои прямые обязанности?
Вы думаете, что генералам «урезали» жалование? Или их стало меньше? Как бы не так! Понятно, что лишиться огромных доходов (тем более в мирное время) армейская верхушка явно не желала. Поэтому и было найдено великолепное «соломоново решение»: численность армии не сокращать, а прогнать через ее ряды как можно больше гражданского населения, обозвав это «всеобщей воинской повинностью» (т.е. переложить функции защиты страны на мирное население, при этом огромный военный бюджет по-прежнему оставался в руках генералов).
Собственно, эти вышеупомянутые глобальные вопросы так и остались без конкретного ответа. Точнее ответ-то на них был однозначный: «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Иными словами, гражданскому населению в любом случае придется защищать себя самому (что и произошло, например, спустя 40 лет в Первую мировую войну).
В общем, все как в строчках пролетарского гимна –
Никто не даст нам избавленья:
Ни бог, ни царь и не герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
****
Так почему же Франция так быстро и позорно проиграла?
Почему так бездарно сдали свои войска вчерашние национальные герои, маршалы Третьей Империи Базен и Мак-Магон?
Крупнейшие русские военные теоретики, Г.А. Леер и Н.П. Михневич, считали, что Франция проиграла еще до начала кампании – уступая, прежде всего, в комплектовании армии.
Но все по порядку.
Итак. Первая - историческая.
2 августа 216 года до н.э. произошло грандиозное событие в мировой истории, безусловно, наложившее свой отпечаток на все последующие войны в истории Европы. В этот день близ небольшой деревни Канны в Апулии состоялась самая масштабная и знаменитая битва Второй Пунической войны – здесь армия карфагенского полководца Ганнибала нанесла сокрушительное поражение римской армии под командованием консулов Луция Эмилия Павла и Гая Теренция Варрона. Около 60-ти тыс. римлян были убиты (включая консула Павла, проконсула Гемина и восемьдесят римских сенаторов) или захвачены в плен.
Это было сражение, в котором лучшая и более многочисленная армия была уничтожена Ганнибалом, причем заслуга последнего заключалась не столько в применении «приема двойного охвата», сколько в умении грамотно скоординировать свои сильные и слабые стороны.
Со времен античности слово «Канны» стало нарицательным – оно стало обозначать окружение и полное поражение, крушение, катаклизм, всеобщую катастрофу. Эта битва вошла в анналы как шедевр тактического мастерства и стала вершиной военного гения Ганнибала. С тех пор едва ли не каждый полководец в истории спал и видел себя карфагенским воителем и мечтал дать сражение на уничтожение с меньшей армией по численности, тем самым повторив «каннские клещи». Надо ли говорить, что к началу XX века Канны стали для некоторых навязчивой идеей. В частности, для наиболее яркого и романтичного немецкого военного теоретика, начальника Генерального Штаба Альфреда фон Шлиффена, который всю жизнь корпел над безумным планом войны на два фронта. Его Фантастический «план большого охвата», названный его именем, который по сути был просто-напросто довольно большим переосмыслением плана Ганнибала, последователи Шлиффена попыталась реализовать в начальный период Первой мировой войны. По легенде, даже умирая, в бреду агонии, Альфред фон Шлиффен мыслил себя в гуще сражения и перед смертью бормотал: «Только не ослабляйте правый фланг!».
Таким образом, уничтожить армию противника путем окружения было для каждого полководца высшим достижением военного искусства, эталоном успеха. 100-% безоговорочная победа, торжество, фурор, полный триумф и причисление к сонму величайших на все времена.
Немцы как никто и никогда в истории были близки к каннскому триумфу во время франко-прусской войны. Все лавры в итоге достались начальнику Генерального Штаба фельдмаршалу Мольтке-старшему. Им хотелось и они сделали это!
Французы же пережили во время этой короткой кампании две трагедии, два унижения, два позора – в сентябре – октябре они потеряли целых две армии, основную и вспомогательную! В общем - все, что у них было!
****
Причина вторая. Комплектование французской армии.
В 1866 году, когда блестящая победа Пруссии заставила все большие государства Европы обратить внимание на свои вооруженные силы, французская армия комплектовалась по закону Сульта (маршала Империи и военного министра 30-40-х г.г.) от 14 апреля 1832 года. В законе говорилось, что армия набирается, прежде всего, призывом, а уже затем добровольцами. Срок службы под знаменами был снижен с восьми до семи лет.
Ежегодный призыв новобранцев делился на две части, из которых первая поступала в ряды армии (численность ее определялась бюджетными соображениями), а остальные становились резервистами и призывались на службу по особым распоряжениям военного министра. Всякий новобранец мог выставить вместо себя заместителя, обязуясь встать на его место в случае дезертирства. Система это давала в армию около 500,000 человек и около 300,000 новобранцев 2-й очереди (резервистов), совершенно необученных, так как ограниченный бюджет не допускал их сборов для обучения.
В 1855 году в этой системе было сделано изменение: заместительство заменено денежным взносом в так называемую дотационную кассу, на который государство само приискивало заместителей. Это были оставшиеся на вторичную службу нижние чины, отчего армия постарела в своем составе. Кроме того, генералы заговорил о снижении морального духа, так как сверхсрочнослужащие заботились лишь о своем собственном кармане.
Необходимость увеличить численность армии вызывала к жизни еще один закон, утвержденный 1-го мая 1868 года. Его инициатором стал начальник осады Севастополя и герой Сольферино, маршал Франции Адольф Ньель, перезапустивший военную систему страны.
По этому закону палаты ежегодно утверждали размер призыва и его разделение на две части, причем первая призывалась в армию сроком на 5 лет, а вторая – на 5 месяцев. Общий срок службы был определен в 9 лет (5 лет под знаменами и 4 года в резерве). Замещения снова были допущены, а изъятия не допускались. Вдобавок к действующей армии предлагалось создать подвижную национальную гвардию (garde mobile), в которую зачислялись все молодые люди призывного возраста, не попавшие в первую и вторую часть призыва или выставившие вместо себя заместителя. Служба в подвижной национальной гвардии определялась в 5 лет. Зачисленных в нее можно было ежегодно призвать на 15 дней службы, каждый раз не более как на 24 часа, включая сюда и переезд к месту призыва. При подобных условиях учебные сборы были невозможны.
Однако к несчастью для страны, Маршал Ньель не успел испытать призывов подвижной национальной гвардии (он скончался 13 августа 1869 года), а его преемник, Маршал Эдмон Ле Бёф незадолго до начала войны заявил в палате, что она существует лишь на бумаге.
Таким образом, к началу военной кампании, в июле 1870 года, французская армия находилась в переходном состоянии: часть солдат была на службе по законам 1832 и 1855 г.г., а часть – по новому закону 1868 г.
По отчетам действующая армия насчитывала в своих рядах 639,748 чел., однако, если выключить из нее отсутствующих, Алжирские войска, гарнизон Рима и запасные войска, то оставалось на 35% меньше, всего 407,082 чел.
Подвижной национальной гвардии имелось 57,000 чел., но она предназначалась не для ведения боевых действий, а для занятия крепостей. А, потому, если еще исключить жандармский (19,347 чел.), эскадрон 100 гвардейцев (Cent-Gardes ) (338 чел.) и административные части (11,830 чел.), то для войны в поле оставалось и вовсе около 300,000 чел.
В целом, в рядах армии находились далеко не лучшие элементы французского народа, так как люди с достатком могли выставить за себя заместителя. Кроме того, идеи милитаризма в обществе сильно упали; модные философы мечтали о «вечном мире» и о всеобщем разоружении и, конечно, подобные идеи проникли и в армию.
****
Причина третья. Расквартирование войск.
Во Франции была принята территориальная система комплектования армии; не входили в нее только Гвардия, войска Парижского и Лионского гарнизонов (армий), а также учебных лагерей, куда временно сосредотачивались по одной или несколько дивизий. С 1858 года Франция была разделена на 7 больших военных округов, называемых корпусами (штабы в Париже, Лилле, Нанси, Лионе, Тулузе, Туре и Алжире). В их состав входило различное число дивизий, начальники которых имели чисто территориальное управление. Каждая дивизия разделялась на отделы, которыми заведовали бригадные генералы. В свою очередь, каждый отдел отвечал департаменту, на которые делилась вся территория страны.
Неудобства этой системы сказались уже во время приготовлений к Крымской войне 1853 г. и Итальянской 1859 г.: для образования корпусов и действующих дивизий войска собирались со всех концов Франции и составляли импровизированные части, не имеющие, по мнению генералов, никакой сплоченности и до первого дела не знающие своих старших начальников, которые накануне войны должны были покинуть те войска, которыми они командовали в мирное время, чтобы стать во главе войск, случайно попавших под их начало.
В общем, главным критерием боеспособности частей на тот момент являлась преданность части: солдат поступал служить в полк и числился в нем все время службы, а при мобилизации также должен был быть зачислен туда. В противном случае, считалось, что часть не будет иметь «чувства локтя».
Таким образом, постоянных крупных войсковых соединений (корпусов) во Франции не существовало (они имелись лишь для войск гвардии, Алжира, гарнизонов Парижа и Лиона и полков, временно собираемых в Шалонском лагере). Для остальных частей войск высшим тактическим соединением были дивизии.
В результате, перед войной приходилось в спешном порядке формировать корпуса и назначать корпусных командиров; заботиться, так сказать, в минуты нужды и опасности о создании единого организма полевой армии. Корпуса при этом получали различный состав, в зависимости от старшинства или способностей генералитета: корпуса маршалов состояли из 4-х дивизий, а генералов – 3-х. В результате численность корпусов сильно разнилась. Так, 1-й корпус Мак-Магона насчитывал 40 тысяч человек, 3-й Базена – 41, а 2-й Фроссара – 27.
Такая организация уступала немецкой, где все корпуса были одинакового состава и, для облегчения управления ими, соединены в группы – частные армии.
****
Каждая война XIX века приносила нечто определенное в копилку идей (как жить обществу дальше и каким путем двигаться), заставляла с иного ракурса взглянуть на комплектование армии и вообще, на ее роль как драйвера общественно-политического процесса.
Армия как будто и была тем самым волшебным механизмом («Кубиком Рубика»), покрутив который, можно было собрать мифическую комбинацию, дающее той или иной стране определенное превосходство на каком-то этапе. Понятно, что то же самое сочетание вскоре получали и соседи (друзья и противники), но, опередив их на какие-то ничтожные 5-10 лет, страны-лидеры получали неоспоримое преимущество.
Россия, конечно, в этом плане не была новатором. Русская армия далеко не всегда усваивала мировой опыт. Громоздкая и неповоротливая военная машина крайне медленно, неуклюже и со страшным скрипом адаптировалась ко всем нововведениям. Ведь мало признать пользу различных изобретений – их еще надо внедрить! Нужны новые кадры, способные обучать войска, а как поступать со старыми? Тоже самое касается и вооружения – нельзя все и сразу выкинуть на помойку. Тем не менее, поражения подчас подводили к радикальным решениям.
Так, Крымская кампания 1853-1856 г.г. показала, что под военным бюджетом находится огромный бездыханный кусок, тяжким бременем нависший над целой страной:
«… С 1812 года наша армия разрослась, но не собственно армия, понимая под этим названием силы, действительно противопоставляемые врагу, а недействующая, мертвая часть армии, относящаяся к ее живой части, как зарытый в земле фундамент дома относится к его жилым комнатам. Тогда отсутствие твердых начал, произвольность военных учреждений и подражание неподходящим образцам стали живо чувствоваться в государственном строе и в народной экономии.
Постоянная миллионная армия с 25-летним сроком службы, в которой подвижных войск было не более как наполовину, которая, забирая целые поколения, никогда не возвращала их назад, обращая в военно-потомственное сословие всякого человека, которого прикасалась, стала действительно бременем. Она истощала народ гораздо в высшей степени, чем могла защищать его. Это ненормальное положение дела разрешилось всем памятной катастрофой; на второй год войны у нас состояло 2,230,000 людей на казенном пайке, а под Севастополем, где решалась участь гигантской борьбы, едва ли было налицо в рядах более 100,000 штыков.
Половина вины в этом случае может пасть на бездорожье и спешность вооружений, потребность которых не предвидели заранее, другая половина падает на тогдашнюю систему, или лучше сказать, бессистемность военных учреждений…» .
Это слова известного русского военного историка и публициста, генерал-майора Р.А. Фадеева, противника военных реформ Милютина и автора своеобразного решения «восточного вопроса» - объединения разрозненных славянских племен под главенством России для отражения германской угрозы на Балканах.
Иными словами, громадная миллионная армия, словно «дамоклов меч», висела над государством, забирая существенные ресурсы. Главное же заключалось в том, что основные соки («казенные пайки») пожирали не боевые единицы, а гарнизонная рухлядь («недействующая, мертвая часть армии») – старики и инвалиды, протиравшие штаны в провинциальных складах. Фадеев недоумевал – только численность войск внутренней стражи в России к концу Крымской войны составляла 180 тысяч человек – колоссальная цифра, сравнимая с армией мирного времени в Австро-Венгрии! Да и вообще, в военную форму было одето, и в той или иной степени подконтрольно Военному Министерству, несчитанное число:
«… Если вспомнить, при том, что у нас почти все нужное для армии делалось тогда армией же, людьми под военным мундиром; что всякий солдатский сын поступал с детского возраста всевозможных нестроевых команд, военные поселения, то не кажется удивительным, что из миллиона людей, находившихся под названием войска на казенных пайках, Россия могла выставить действительно военных, действующих войск, не более, если не менее, всякой первоклассной державы…» .
Какой же вывод последовал из поражения (из всего так прямо сказанного Фадеевым)?
Первый, он же главный – содержать такую армию накладно. Второй – вооружать все население (хотя бы обучать военному делу) было невозможно по политическим соображениям.
При крепостном праве, всякий поступающий в солдаты, становился вольным (пусть формально – фактически принадлежавшим Военному Ведомству), а потому нельзя было без потрясения всего общественного склада, пропускать слишком много людей через военную службу, иметь в списках мирного времени все количество солдат, нужных для войны.
Лишь в виду государственной опасности правительство могло прибегать к чрезвычайной мере – неограниченным рекрутским наборам. Однако и в этом случае государство страшилось призывать ежегодно слишком много людей – во-первых, тогда пришлось бы освобождать слишком много крепостных. И, во-вторых, на содержание казны поступило бы сразу несколько сот тысяч полуобученных солдат, способных занимать внутренние гарнизоны, но не способных вести войну, особенно наступательную.
Третий вывод был вплотную связан с войнами, которые вели европейские партнеры.
Так, опыт мобилизационной кампании в Пруссии во время австро-французской (или сардинской) войны 1859 года показал, что с ландвером (прусскими ратниками) можно было идти в бой для защиты своей собственной страны, но вести с ним наступательную войну оказалось нельзя ни при каких обстоятельствах. Ландвер являлся организацией оборонительной, и шагать с ним в наступление можно только лишь в результате отраженного неприятельского нашествия, как это было, например, в Наполеоновских войнах в 1814 и 1815 годах.
Состоящий в большинстве своем из женатых людей в возрасте от 26 до 32 лет, ландвер, не позволял месяцами держать себя на границах без дела, когда из дому ежедневно прибывают письма о том, что жена и дети терпят нужду, так как пособия семьям призванных оказались в высшей степени недостаточными. К этому присоединилось еще и то, что солдаты не знали, против кого они должны сражаться: против французов или против австрийцев - ведь ни те, ни другие в ту пору не причинили Пруссии никакого вреда.
В общем и целом, Крымская война и война в Европе 1859 года показали военным, что ополчение – есть обуза для бюджета и абсолютно никудышные войска. Пока еще, государственные мужи искренне считали, что военным делом могут заниматься исключительно профессиональные военные (т.е. кадровая армия).
Этот взгляд продержался ровно 11 лет, до франко-прусской войны 1870-71 г.г. и был полностью опровергнут неожиданным ходом этой военной кампании.
Когда регулярная армия французов перестала существовать (две кадровые армии попали в окружение, под Мецем и Седаном), энтузиазм населения позволил собрать новую, еще большего размера. Однако на ее становление требовались профессиональные кадры (грамотные офицеры и унтер-офицеры).
Иными словами то, от чего отмахивались в России (как черт от ладана) – во Франции вдруг пришли к этой идее!
Франко-прусскую войну во Франции изображали как героический подвиг с оттенком обреченности. Первый президент французской Третьей республики Адольф Тьер в своей знаменитой речи об устройстве армии сказал:
«… Я хочу показать вам сущность причины наших несчастий, не допустившую Францию подняться. Весь наш военный состав в кадрах был взят в Меце и Седане. И у нас спрашивают, почему Франция не поднялась, несмотря на выказанный ею патриотизм, несмотря на 800 тысяч мобилей. Почему не поднялась? Потому что уже не имела кадров!...».
Пользовавшийся огромной популярностью во Франции Леон Гамбетта являлся наследником традиций 1789 года – он и его сторонники выступали за всеобщую воинскую повинность.
Они отрицали постоянную армию как опору реакционных режимов и мечтали о войске солдат-граждан.
По словам генерала М.Д. Скобелева, «когда Гамбетта начинал говорить об армии, он весь воодушевлялся, ноздри его расширялись, его единственный глаз зажигался чудным светом и сам он как бы вырастал».
Менее радикальный, умеренный республиканец, Тьер полагал, что только профессиональная армия способна поддержать порядок. Он был историком империи Наполеона и считал, что профессионалы эффективнее на поле боя.
Всеобщая воинская повинность, прежде считавшаяся консерваторами революционной ересью, теперь казалась им лекарством против недуга. По их мнению, французы нуждались в перевоспитании, и армия, комплектуемая таким способом, стала бы школой долга и уважения к авторитету. Это был резкий и неожиданный поворот для консервативной мысли.
До 1870 года большинство французов выступало против всеобщей воинской повинности, однако после поражения во франко-прусской войне эту идею были готовы принять, хотя разные политические силы вкладывали в нее разный смысл. Что касается военных, то они, не отвергая всеобщую воинскую повинность, говорили о необходимости более долгого срока службы в интересах обучения солдат.
Новый закон о наборе вышел во Франции 27 июля 1872 года и, несмотря на сопротивление Тьера, полностью менял систему по сравнению с законами 1818 и 1832 годов. Замены окончательно отменялись, и все французы должны были тянуть номера. В Германии служили под знаменами три года, Россия как раз намечала переход к шестилетней службе, французы же приняли срединное решение. «Плохие» номера должны были служить 5 лет, а «хорошие» — 6 или 12 месяцев. После службы солдаты зачислялись в резерв (аналог прусского ландвера) и территориальные войска (аналог ландштурма/ополчения).
Таким образом, идея «вооруженного» (почти революционного) народа, напрочь отвергаемая в России более полувека, к началу 70-х г.г. XIX века пришла в качестве очередной «спасительной».
«Кубик Рубика» в очередной раз собрался…