– Приехали, паря.
Дядя Паша потрогал меня за плечо и я враз открыл глаза. Вокруг смеркалось, но пока не настолько, чтобы ничего не увидеть. Так… деревья размылись очертаниями в предзакатном туманном мареве, да колдобины на дорогах стали более ощутимы под ногами.
А вот и домик. Он встречал меня темными окнами и отвалившимися ставнями. Дядя Паша прошел первый и распахнул дверь.
– Заходи, не боись, – позвал он меня уже изнутри, – нету тут никого
– Н-да, условия, конечно, спартанские, – протянул я, оглядывая временные хоромы, – однако ж, дядя Паша, где не пропадала наша, верно?
Спутник мой лукаво ухмыльнулся, бросил на меня непонятный взгляд и подошел к окну.
– Ставни на ночь закрыть бы надо, – загадочно произнес он,- не ровён час кого нелёгкая принесет.
– Ты же говорил, что здесь нет волков, – искренне удивился я.
– Дык, то волков, – так же загадочно ответил дядя Паша, – их-то и нет вовсе. Окромя волков много кто шныряет вокруг. Закрыть бы ставни, да рассохлись они.
От всей этой ситуации, недосказанности, рассохшихся ставен и загадочности дяди Паши мне стало очень неуютно. А от осознания того, что селянин сейчас уйдет, мне стало еще тоскливее. Вся эта поездка вдруг показалась глупой, а Серегина креативная идея – так и вовсе идиотской задумкой.
Но дядя Паша зажег керосиновую лампу. Та залила домик приятным живым светом, и ползучее чувство тревожности начало меня покидать. В конце концов, мы тоже не лыком шиты. Во мне роста под два метра и вес под сотку. И звание баскетбольного форварда – тоже за мной, так что и бегать умею получше многих.
Самоуспокоение – великая штука!
И пока я сам себя уговаривал ничего не опасаться, дядя Паша уже намылился к выходу.
– Ты это, паря… – дал он мне последнее напутствие, – коли прибьется кто к огоньку, так ты не прикармливай. Прикормишь если, так потом ввек не отвяжешься. А я через пару деньков загляну к тебе с проверочкой.
Я стоял на крыльце и провожал взглядом тающую в сумраке спину селянина. И когда в лиловом вечере растаяли дребезжащие звуки телеги, стало понятно, что вокруг никого. Это было настолько непривычное чувство полного, тотального одиночества без связи с внешним миром, что я быстро заскочил обратно в избушку и накрепко закрыл за собой засов.
«Нет, ну а чего, – рассуждал я, растапливая небольшую печурку, чтобы сварить макароны на ужин, – если уж на то пошло, то тропа тут до села одна. Добегу и пешком, если что».
Действительно, эка невидаль – ночь простоять, да день продержаться. Сейчас вот поужинаю макаронами с тушенкой, заряжу видеокамеру, да накатаю для потомков подробный отчет о своем единении с дикой природой. Аккумуляторами для камеры Серый снабдил вдоволь. Хватить должно было на все две недели с запасом.
По избушке разливался аппетитный запах хорошей говяжьей консервы. У меня непроизвольно потекли слюни, пока я накладывал в тарелку, стоящую на дощатом, изрезанном столе, добрую порцию ужина.
Уже приготовив ложку, я вдруг заметил боковым зрением, как к стеклу с обратной стороны прижалось чье-то бледное лицо. Ложка выпала из рук, я резко повернул голову, но сумел увидеть лишь как небо прочертила далекая падающая звезда.
– Так-с, это что за новости такие? Это что, от одиночества крыша уже едет? Нету тут никого, – повторил я громко дяди Пашины слова.
Ложку с пола поднял, салфеткой обтер, да и уселся, наконец, ужинать. Меня и дома, в спокойной обстановке, от еды было не оторвать. Я вот реально, когда ем, то глохну и немею. А тут еще и после перелета, переезда и тряски на кобыле, разыгрался просто зверский аппетит. Еще пару раз мне казалось, что в окно кто-то пытается заглянуть, но все подозрения списал на тяжелый день.
Когда же, наевшись, я выполз из-за стола, то понял, что никакого отчета записать уже не в состоянии.
Да, черт с ней, этой камерой. Завтра отпишусь. Тем более, что видосиков в такой темнотище не поснимаешь. И вообще не понятно, возьмет ли камера при керосиновом свете.
А всё потому, что лежанка, накрытая веселым цветастым одеялом, ласково манила и обещала крепкий сон на свежем воздухе.
Помню, что кроссовки я снять успел, а вот все остальное – точно нет, так и рухнул прямо на это самое одеяло.
Отменно мерзкий кошмар ворвался в сон совершенно неожиданно. Как давешняя звезда, что прочертила ночное небо, так кто-то темным крылом прочертил мой сон и вытащил меня словно в другую реальность. Где я ехал в железнодорожном вагоне. Ехал и точно знал, что в кабине нет машиниста, а впереди завал из деревьев и некому нажать «Стоп-кран» . А с обратной стороны вагонного стекла на меня пристально смотрело чье-то лицо. Одно лицо, без ничего. Просто лицо с развевающимися вокруг седыми космами.
Меня подбросило на постели, словно по тревоге. Я вскочил так, будто у меня штаны на заднице загорелись. Потряс головой и тяжело опустился на стул.
– Тьфу ты, пропасть, приснится же такое.
А за окном разгорался рассвет. И прошедшая ночь уже не казалась ни страшной, ни странной. Она осталась просто ночью, которую я провел в непривычном для себя месте. Это и стало причиной моего кошмара. Делов на три копейки. Всё проще простого. Как семейные трусы в горошек.
А справа от крыльца обнаружился небольшой колодец с ведром, привязанным веревкой. И это было как нельзя кстати, потому как, невзирая на все уговоры Сереги, я наотрез отказался пить окружающую воду из природных источников. Хотя, Серый и запихал мне в карманы таблетки и от поноса, и от запора и от головной боли. А по карманам рюкзака распихал бинты с зеленкой и йодом.
Поэтому я, чувствуя себя натуральным Робинзоном, набрал ведро воды, перелил в чайник и отправился готовить полноценный завтрак из кофе и бутербродов с остатками вчерашней тушенки.
Очень неприятный сюрприз ожидал меня сразу после того, как я поставил чайник на печку. Камера отказывалась работать. Совсем. Даже после долгих уговоров. Она исправно показывала полностью заряженный аккумулятор, честно моргала вспышкой, но заводиться для того, чтобы начать съемку, не хотела.
Меня ошарашило понимание того, что моя поездка оказалась зряшной. Без видосиков никто не поверит.
Ну, Серый, ты мне за это ответишь.
И только я, в полностью расстроенных чувствах, сел пить кофе, и собирался откусить первый кусок белого хлеба, на котором аппетитными пластинками лежали куски тушеной говядины, как во входную дверь робко поскреблись. От неожиданности я тот бутерброд и выронил. И упал он, конечно же, мясом вниз.
Ну, черт побери!
Еще не отойдя от горечи утраты половины завтрака, я автоматически спросил:
– Кто там?
А вот, чтобы подумать – кого в этой лихомани могло ко мне занести, так ведь нет. Говорю же, меня от еды нельзя отвлекать.
Из-за двери раздался негромкий старушечий голос:
– Внучок, пусти погреться.
Упс. Во мне заговорила природная осторожность.
– Бабуль, ты кто? Откуда здесь?
Было слышно, как она за дверью переминается с ноги на ногу. Как негромко о доски крыльца стучит ее клюка. Как она вздыхает жалостливо и горько.
– Соседка я твоя, с другой стороны леса. Отшельницей живу. Вчерась огонек твой сквозь стеклышко узрела, да пришла посмотреть – кто тут поселился через долгое время. Тебя увидала, так ввечеру побоялась встренуться. Дюже ты большой. А как плохого чего захочешь?
Так вот чьё лицо я увидел ночью в стекле. Признаться, от сердца-то и отлегло. Не волки страшные, не разбойники лесные, не силы потусторонние приходили ко мне, а всего лишь старушка. Божий, можно сказать, одуванчик.
– А чего сегодня от меня хочешь, бабуля?
Опять она вздохнула за дверью. Да так горько, что вздрогнула даже моя блоггерская душа.
– Соскучилась я по лику человечьему, внучок. Раньше тут охотники частенько проживали, подкармливали меня, горемыку. А сейчас, почитай, уж пару лет никого нет. Пусти, внучок. Я и на порожке постою, тебе никак не помешаю.
Так-с… Камера у меня не работает, дядя Паша приедет только через пару дней, делать мне в этой глуши, как оказалось, абсолютно нечего. Как бы, реально, крышей не поехать от одиночества. А тут старушка-старожил. Может, если и не видеоотчет, так по старинке попробуем – запишем. Потому как дальновидный наш тетрадку с ручкой мне тоже впихнул. На всякий, говорит, случай. Может, вот он, этот самый случай и настал, кто знает.
– Заходи, бабуля, – весело крикнул я, – открыто.
И она зашла. Уже когда это древнее создание переступало порог, я понял – если дяде Паше можно было дать сто лет, то этому одуванчику я бы смело дал все триста. Первой зашла клюка. Невообразимо странное сооружение, явно рукотворное. Ростом выше своей обладательницы, эта кочерга закручивалась вверху в совершенно немыслимый узел из корней дерева.
Следом за клюкой вошло тряпье. Иначе этот балахон, который стирали еще при Николае-Кровавом, назвать никак нельзя было.
А уж потом, из-под вороха тряпок показалась моя гостья. Она отчаянно смущалась и отчего-то старательно закрывала правую сторону лица. То рукой там прижмет, то седыми волосами прикроет, то к плечу склонит.
– Ты уж прости меня, дуру бестолковую, – завела старуха свою шарманку, – я вот тут, на чурбачке, посижу, на тебя, молодого, посмотрю. Уж такой красивый ты, прям как мой покойный Демьян.
Ну, смотри. Мне чего, жалко что ли. И тут я вспомнил, что кофе у меня так и остался недопитым. И пусть первый бутерброд безжалостно испачкался на полу, второй –то до сих пор ждет, когда я его съем.
Только я поднес к губам кружку с остывшим кофе и открыл рот, чтобы откусить кусок хлеба, как старушка подала голос:
– А чёй-то там у тебя? Мясо, что ль? Ох, мяса я уж пару цельных лет не ела. Как крайние охотники побывали, да кабанчика завалили, так мне, помню, от заднички кабаньей богатый кусок отрезали.
Ну и? Я бросил взгляд на открытую еще вчера банку тушенки. Там оставалось мяса еще на хороший бутерброд. Старушка ест как птичка, мне хватит позавтракать. В конце концов, она мой потенциальный материал для репортажа.
– Проходи, бабуля, поделюсь.
Это ископаемое подорвалось с чурбачка так шустро, что я даже моргнуть не успел. Бабуля резво подскакала к столу и уселась напротив, лупая голодными глазами. Вернее, одним глазом. Потому что правого у нее не было. Бабуля оказалась одноглазая.
Как всякий молодой и здоровый человек, я с трудом переношу вид физических уродств. Вот и сейчас – невольно отшатнулся, увидев страшную, выжженную, словно огнем, рану вместо глаза. Старушка заметила мои метания и опустила голову, коснувшись седыми волосами стола.
– Наказали меня. Согрешила я.
И как всякий молодой и здоровый человек, я испытал чувство вины за то, что я – молодой и здоровый.
– Кушай, бабуля.
Я пододвинул к ней тарелку с последним бутербродом.
– Тебе кофе подогреть?
Я бросился к печке и поставил на нее чайник, чтобы налить горячего кофе.
А старушка вцепилась в бутерброд так, словно не ела месяц. Она поглощала пищу, не жуя.
И тут, словно вчерашняя звезда, которую я, наверное, уже никогда не забуду, сквозь мой мозг просвистела последняя фраза дяди Паши: «не прикармливай».
Я оборачивался от печки к столу, как в замедленной съемке: поэтапно, как робот, держа
за ручку горячий чайник.
– Положь бутерброд, – приказал я, – иначе кипятком окачу.
Ага, щас! Старуха жрала, глядя на меня взглядом единственного глаза, горящего поистине дьявольским огнем. Клянусь, не вру. Жрала и смеялась, а изо рта у нее валились куски хлеба.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Автор: Крапива
Источник: https://litbes.com/angel-ustalo-snyal-svoj-nimb/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке.
Здесь весело и интересно.
#проза #рассказ #литературная беседка @litbes мистика #дом #сын #дерево #главные ценности жизни #мир #жизнь Городское фэнтези Эпическое фэнтези