Иван Иванович был счастлив.
— Всё, как я хотел, все при мне, — говорил он, обнимая Мирона.
— Не лукавь, дед, — посмеивался Мирон. — Ты нас на третий день уже выгонял, всё один хотел остаться.
— Так это я вас проверял! — возмущался старик. — А вы и рады в свой город умотать. А теперь все при мне.
За столом собрались большой семьёй.
"Кромка льда" 64 / 63 / 1
Мирон удивлённо слушал историю чудесного воссоединения матери и дочери.
А уже перед сном обрадовал Ивана Ивановича. Сказал, что перевёлся на завод поближе и после войны никуда уезжать не будет.
И Мирон, и Иван Иванович Тамару на руках носили. Настя немного завидовала дочке.
Вспоминала свою молодость. А её почти и не было.
Ярослав стал намекать Насте на то, чтобы сойтись.
— Ты пойми, у деда тесно становится. Мне твои дети уже как родные. Иваныч останется с Тамарой и зятем. Дай бог и внук вернётся. А нам с тобой пожить бы уже семьёй.
Настя смотрела на Ярослава с недоумением.
Он говорил так убедительно, что она обещала подумать.
— Ну как знаешь, — махнул он рукой. — Второй раз предлагать не буду. Захочешь, подойдёшь и скажешь о своём решении.
Настя не торопилась с ответом. Хотя стала приглядываться к Ярославу: рукастый, сильный, не боялся никакой работы, помогал с детьми.
Он был повсюду. Даже, казалось, из леса дотягивал своими руками. Перед уходом в лес надолго всегда готовил дрова, ходил в райцентр за продуктами.
Иван Иванович с приездом Мирона как-то сдал позиции. Устал. Ходил медленно. Часто сидел на стуле и кругами водил в области сердца. Настя подойдёт, спросит:
— Болит?
Дед кивнёт и сидит дальше. Когда перестал ходить в лес, и Мирон, и Ярослав забили тревогу.
Но Иван Иванович с большим трудом уже вставал с кровати.
Ярослав из райцентра привёл доктора. Тот слушал, разводил руками:
— А что вы хотели? Старость… Покой, пища простая, меньше тревоги.
— Не доживу я до правнука, — шептал Иван Иванович. — Ну хотя бы буду знать, что он у меня почти есть.
Ярослав и Мирон с наступлением тепла стали носить деда в лес на носилках.
Положат под могучей сосной, а сами быстро капканы проверять.
Дед к сосне прильнёт и лежит, шепчет что-то, кору целует, потом отковыривает её, жуёт.
Стал заговариваться.
Ходил мало. Ноги отекали сильно. Настя травами его отпаивала.
Когда он потерял однажды сознание, все уже готовились к худшему.
Когда это случилось во второй раз, Настя побежала к Лукьянову за помощью.
Мирон, Ярослав и Сенька на неделю ушли в лес. Впервые взяли с собой Алёнку.
Лукьянова на месте не оказалось. Настя сама побежала в райцентр.
Было начало июня. Солнце припекало. Настя бежала по пыльной дороге, глотала слёзы.
А тем временем у Тамары начались роды.
Она звала на помощь, но дома, кроме потерявшего сознание Ивана Ивановича никого не было.
Тамара совершенно не понимала, что с ней происходит.
Сползла по стене в коридоре. Не хватало воздуха. Какая-то неведомая сила поселилась внутри. Она нарастала как снежный ком и пыталась вырваться из Тамариного тела. Но тело девушки не отпускало эту силу. Держало в себе, обрекая на невиданную ранее боль.
В полуобморочном состоянии Тома уже не могла кричать.
И вдруг ей показалось, что рядом с ней присел Иван Иванович и ласково так сказал:
— Внученька, вот и дожил я до правнука. Теперь покажи мне его, и пойду умирать.
Тамара чувствовала на себе горячие руки деда. Он развёл ей коленки, гладил по животу и приговаривал:
— Давай, родная! Бабы же как-то это делают. Как-то справляются, и ты справишься. Чай не первая рожаешь в этом мире.
Томе сначала стало стыдно, что дедушка Жана смотрит туда, что так постыдно было бы показать в обычной жизни. Но внутренняя сила продолжала бороться с телом.
— Дыши, — шептал дед, — скоро всё забудется. Да вот же он, волосики рыжие.
Тома чувствовала, как горячие слёзы деда попадали на её ноги.
И вдруг сила всё же вырвалась. Невольно получился глубокий выдох.
Было ощущение, что внутренность опустошилась. Уже не хотелось кричать.
Уже под ухом как комарик пищал кто-то незнакомый.
Дед расстегнул Тамарину рубашку и положил ей на грудь что-то скользкое и очень холодное.
— Правнук… Охотника родила мне внученька. Ну всё, пойду умирать.
Тамара слышала, как шаги деда отдалялись.
Она хотела его окликнуть, но не могла.
Маленький комочек, лежащий на её груди, зачмокал.
Медленно куда-то уплывало сознание.
***
— Пусть отдыхает, бедняжка, — услышала Тамара издалека чей-то незнакомый голос. — Чудо-то какое случилось!
Тома открыла глаза.
Осмотрелась. Лежала она уже на кровати в своей комнате.
Наклонившись над её ногами, стояла женщина.
— Анастасия Алексеевна, забинтовать бы ноги. Вены вздулись. Пусть отдохнёт подольше.
— Сейчас бинты принесу! — крикнула Настя.
Женщина посмотрела на Тому и произнесла:
— Такая ты молоденькая, такая хрупкая. Дитё ещё. А какого богатыря рóдила! Четыре килограмма вышло из тебя.
Настя услышала, как повитуха (женщина из поселенцев) разговаривает с Томой, прибежала с бинтами.
— Доченька, — пролепетала она со слезами на глазах, — как ты себя чувствуешь, родная? Как ты справилась сама-то? Ох, оставила я тебя одну.
— А я не одна была, — прошептала Тома. — Иван Иванович рядом был.
— Да как же он был-то? — всплеснула руками Настя. — Лежит он чернее тучи. Еле дышит.
Тома пожала плечами.
— Был, говорю… Рядом ползал. Сына мне на грудь положил и умирать пошёл.
— Бредила девочка, — произнесла повитуха. — Бывает и не такое.
Настя понимающе кивала.
Томе стало обидно, что ей не верят.
— Врача привела я к деду, ввели ему лекарство. Спать будет долго. Плох он очень…
Тома не стала доказывать, что дед ей помогал. Не стала спорить. Она чувствовала его руки, ощущала на себе горячие слёзы. Он говорил с ней! Она испытывала перед ним стыд вперемешку с болью. А теперь её хотят убедить в обратном.
— Как сына назовёшь? — поинтересовалась Настя, пока повитуха бинтовала ноги.
— Он будет Жаном.
— Ну что ты, доченька! Имя какое-то нерусское. Странно будет, — произнесла мать.
— Ну и пусть странно. Мне нравится это имя. Кому не нравится, пусть не слушают.
— Не спорь, — бормотала повитуха, — у них у всех помутнение. Ещё передумает, пусть придёт в себя.
— Не передумаю, — запротестовала Тамара. — Я сама решаю.
Женщины не стали спорить.
В люльке заплакал ребёнок, Настя подала его матери.
Тома только впервые взглянула на сына.
Рыжие волосики, маленький курносый нос, большие чёрные глаза, подбородок с глубокой ямочкой.
Когда комочек сосал грудь, над его верхней губой образовывались маленькие капельки. Тома вытирала их своим мизинцем, а сын недовольно морщил нос.
Когда мужчины и дети вернулись из леса через неделю, Тамара уже хлопотала на кухне.
Настя учила её печь пирожки.
Иван Иванович так и лежал. Но был в сознании. Тома подходила к нему с Жаном, он улыбался и подмигивал Томе.
Она знала, что он был рядом.
Прошло два месяца. В начале августа Ярослав и Мирон по привычке вынесли на носилках Ивана в лес.
Когда вернулись, на носилках деда не оказалось.
Оббегали всю округу. Не нашли.
Поставили Сеньку дежурить у носилок. Сами побежали в поселение.
Весь день и всю ночь поселенцы прочёсывали лес.
Продолжали это ещё три дня.
Мирон места себе на находил. Все не находили.
Плакали, уже и попрощались мысленно.
А через десять дней после пропажи Иван Иванович пришёл домой с двумя зайцами. Шагнул в избу, чем ошарашил всех присутствующих.
Мирон поднялся на ноги, подошёл к нему и сказал:
— Ох, а ты, оказывается, бессмертный.
— Попробуй у вас умри, — громко засмеялся Иван Иванович.
Продолжение тут