Куст шиповника покачивал кучерявыми ветками, будто хвалился передо мной своей силой. Посмотри, девочка, каким я стал, пока тебя тут не было. Были вы хозяева, стали мы.
Я попыталась просунутся через густую поросль к дому. Ветки цеплялись за куртку и джинсы, царапали кисти рук и, как ошалевшие птицы, норовили клюнуть в лицо. Я добралась до ворот, которые уже давно упали и вошла во двор. Там царство кустарника заканчивалось и начиналось хозяйство трав величиной по пояс. Раздвигая перед собой зелёную массу, я не без труда дошла до крыльца. Ступенек там больше не было. Я достала ключи и встала в нерешительности.
– Да не ходи ты туда! – услышала я за собой голос деда Михея. – Нечего там смотреть. Дверь разбухла и перекорёжило её, ломать надо, – кричал он сквозь шиповник, – а в самом дому половицы провалились. В бабкиной спальне так вообще ни пола, ни крыши нет.
Я развернулась и побрела назад, выбралась из колючих лап, которые теперь уже старались не выпускать меня, оглянулась на дом. Я поняла: крыша с одного угла не провалилась – её действительно разобрали.
– А кто крышу-то раскурочил? – спросила я у деда, не отрывая взгляда от разъеденных временем стропил.
– Я и раскурочил…
Я обернулась.
– А ты что? Не знала, что ли? – дед Михей прищурился, вглядываясь мне в лицо.
Я помотала головой.
– Вот дела! – удивился тот. – И что, мать так ни разу и не рассказала?
Я промолчала.
– Пойдём, чаем тебя угощу, – примиряюще сказал дед Михей, махнул мне рукой и зашагал к калитке. – Расскажу тебе всё.
Я послушно поплелась за ним.
– Будешь заходить – пригнись. Притолока низкая, – предупредил он меня, входя в сени.
Я нагнулась. Не разуваясь дед прошлёпал вглубь дома, который успел изрядно поизноситься за те года, что меня здесь не было. Из каждого угла выглядывали запустение и безнадёга одинокой жизни старого вдовца, чьи дети, и даже внуки давно уже рассыпались по просторам страны.
Дед Михей поставил на плиту старый чайник со свистком, поджёг конфорку (в деревню уже провели газ), высыпал в вазочку горсть конфет и несколько чайных пакетиков. Откашлялся и заговорил, не поворачиваясь ко мне лицом:
– Как мать тебя в город забрала, бабка и слегла, – начал дед Михей, уставившись в окно. – Мы по началу не сразу-то и поняли, что её давно не видно... А потом она застонала…
Сердце сжалось. Я уже и забыла, как сильно я тогда успела полюбить баб Дуню.
– Мужики, что посмелее, зашли к ней вечером, а она лежит у себя в комнатёнке, стонет. Но как их увидела, так и погнала. Так матом заорала, что те, как мальчишки пятилетние, горохом посыпались от неё. «Чтоб никто и носу сюда не сувал», – кричала она, – «чтобы духу вашего тут не было! И баб своих подальше держите». Так и сказала. А голос… Голос такой был… Не дай Бог такой еще раз услышать. Хотели мы, зная дела её прежние, батюшку позвать, да тот ногу себе сломал прям в этот же день и его фельдшер в посёлок увёз. Во дела-то! Да? А Дуньке всё хуже становилось. Через два дня она уже не стонала, а выла так, что на улице слышно было. И пить начала просить – видать, уже и с постели не поднималась, а черти её всё мучали и не отпускали.
– Какие черти?! – не выдержав, крикнула я. – Что ты несешь?!
– А ты что, не знаешь, как ведьма помирает? – тоже повысил голос дед Михей и наконец-то повернулся ко мне лицом. – Никогда не слыхала, а?
Я смотрела на него в упор и сжимала челюсть, чтобы не наговорить того, за что потом будет нестерпимо стыдно.
– А я вот слыхал. И видал даже!
– И что ж, чертей тоже разглядел? – съязвила я.
– Чертей не видал. За это не скажу. Но бабку твою видал, пока крышу разбирал. Такого насмотрелся и натерпелся, что врагу не пожелаешь! Как корёжило её, каким голосом нечеловеческим орала и хрипела – тоже наслушался.
– Да ей, может, врач нужен был, а вы попа прислать хотели, да ещё полдома разобрали!
– Ты не кипятись! – крикнул дед в ответ. – А то в миг охолону! Ишь ты, умная нашлась – врача! Врача говоришь? Ты бы лицо её видела! И голос слышала! Да и где мы тебе врача сыскали бы?
На плите засвистел чайни, мы с дедом резко обернулись. Дед Михей заварил в кружках чай, одну придвинул мне. Я взяла её нехотя и только прижав ладони к горячим стенкам чашки, заметила, как сильно и глубоко я замёрзла. Но не снаружи, а как будто бы изнутри. Меня забила мелкая, моросящая дрожь. Я осторожно, обжигая об крутой кипяток губы, отхлебнула маленький глоточек чая.
– Пить она, в общем, просить стала, – продолжил дед. – Но, помятуя её наказ, заходить к ней никто не решался. Кто-то из мужиков граблями раму вышиб, и мы туда ей тряпки мокрые кидать стали, - дед покосился на меня с опаской. – Чистые, – уточнил он. – Чтоб напиться она из них могла. Вроде ей полегчало даже. А потом она опять завопила.
– А крышу-то зачем разобрали? Еду чтобы кидать? – зло и не совсем удачно пошутила я.
– Дура ты, – тихо и уже незлобливо ответил дед Михей. – Учила тебя бабка, учила, а так, видать, ничему и не научила. – Дед подкатил мне через стол карамельку.
– Ты хоть знаешь, кем Дунька была?
– Знаю, – буркнула я в чашку чая, не поднимая глаз.
– Вот. А как умирать таким, как она, знаешь?
– Нет, – пришлось признаться мне.
– Вот, – дед поучительно поднял вверх указательный палец. – Насколько я знаю, есть два варианта. Либо ведьма свою силу кому-нибудь передать должна, либо умереть в страшных муках. Чтобы ей помочь отойти, нужно крышу разобрать. Так, вроде, душе легче становится. Пошто она мучается – тут уж не знаю. Кто-то говорит, чтоб искупить всё зло, что людям причинила, другой – что души загубленных к ней приходят, третий говорит, что нечистые, что служили ей, отпускать её не хотят и играются с ней, как кошки с мышкой. – Дед кинул конфетку в рот и, морщась, отхлебнул чая. – Разное люди говорят, поди теперь, узнай, где правда. Но все сходятся в одном: чтобы ведьме умереть спокойно, должна она силу свою другому передать. Вот тебе она и хотела передать её. А то стала бы она тебя сюда перед смертью-то приглашать? Сколько жила и не приглашала. А тут – на тебе! Да не успела ничего. Мать твоя, видать, неладное почуяла. Сердце материнское подсказало. Вот и забрала она тебя.
В кружку с моим чаем что-то капнуло – я и сама не заметила, как начала плакать.
– Ничего материнское сердце не почувствовало! – по-детски упрямо возразила я деду Михею. – Бабка сама её вызвала. Дня за два до маминого приезда она в районный центр уезжала. Мать потом сказал, та ей телеграмму на работу выслала и велела срочно забрать меня. Мама потом ещё злилась: говорила, что я и бабку довела. Решила, что я опять что-нибудь учудила.
– Эт чё ж получается, – удивился дед Михей, – она сама на себя беду накликала? Ведь наверняка ж знала, что конец ей скоро.
– Нет, дед Михей, не накликала..., – слезы уже густо бежали по моим щекам, – а приняла её и искупила. И грехи свои тоже искупила. Иначе стала бы она меня от себя отсылать?
Я сильнее сжала кружку, не чувствуя её горячих краёв, плакать остановиться уже не могла. Эх, бабуля! Это что же получается? Не отказалась ты от меня, а спасла? Тебя когда-то спасти не смогли, а ты смогла. Видать, и вправду, сила в тебе была неимоверная… Но не та, которая колдовала, а та, что любила. Только она не ищет своего и не мыслит зла. Вот и ты не помыслила в свои последние дни.
Девятнадцать лет я давила в себе любовь, обиду, злость и отчаяние, а сейчас они разом взметнулись из глубины моего нутра и ударили в грудь и в голову. Остановиться плакать я уже не могла. Я плакала как в тот первый день у баб Дуни, вздрагивала и икала, пугая деда этим плачем. Тот молча сидел напротив и хлопал глазами, не зная, что предпринять. И вдруг я почувствовала, что внутри меня что-то зашевелилось, надулось и хлынуло в руки... Кружка в ладонях затанцевала мелкой дрожью, дрожь тут же перешла в частое вибрирование, а вибрирование – в незаметное глазом, но ощутимое руками высокочастотное дребезжание. В ушах раздался пронзительный писк, как у зажатой пальцем гитарной струны и, не успела я убрать руки, как кружка лопнула и брызнула в разные стороны горячим чаем и мелкими осколками.
Мы с дедом одновременно вскочили. Дед Михей перекрестился и попятился назад, опрокинув стул. Я сунула руки в карманы куртки, пытаясь спрятать их то ли от случайного свидетеля, то ли от себя самой, и кинулась прочь из дома, не сказав деду ни слова на прощание. На улице прыгнула в машину и с буксами выскочила на проезжую часть, так и не решив, что делать с домом и участком. Посмотрела в зеркало заднего вида: шиповник махал мне на прощание цветастыми лапами, а из ворот своего дома несмело высовывался дед Михей.
От ожога кисти горели и пульсировали. Я бросила на руки быстрый взгляд и вдруг заметила, что на коже не было ни единого красного пятна, а жар, что покрывал все мои ладони, он шёл не снаружи, как мне казалось ранее, а изнутри.
Конец
Начало и продолжение повести по ссылкам:
Часть 1: https://dzen.ru/a/Y8ZLKLkcLFLayAOq
Часть 2: https://dzen.ru/a/Y8ex-gdF63zNmdtG
Часть 3: https://dzen.ru/a/Y8vR-9VL8FnuMnQ5
Часть 4: https://dzen.ru/a/Y85qdcQaJU-G3xzc
Часть 5: https://dzen.ru/a/Y850gzpsgDJDTm2R
Часть 6: https://dzen.ru/a/Y9D4KAZ1KhLjzH15
Часть 7: https://dzen.ru/a/Y9PJQkK8pnQDANcD
Часть 8: https://dzen.ru/a/Y9kSuVfOKFMOFbl2
***
Понравился рассказ?
Вы можете поблагодарить меня через перевод на карту Сбербанк
5469530010067006
Ирина Васильевна Л.
Также можно подключить пожертвование через систему VK donut на любую сумму.
В верхней части сообщества есть кнопка «поддержать автора».
Пожертвования ежемесячные и отключаются в любое время.
