Девятый день после Пасхи я, как матёрый заядлый поминальщик (поминатель?) встречаю на кладбище. Если быть точным – на кладбищах. Так уж получилось, что вся моя родня не сподобилась захоронить себя в одном месте ради моего удобства. Ну, да и ладно. Я на них нисколько не в обиде. В конце концов, мне нравится бывать на кладбищах в поминальные дни.
В это время там всегда есть чем поживиться. Могилки просто ломятся от изобилия разномастных куличей, пирожков. А необыкновенная феерия пасхальных яиц, цветов и венков расцвечивает серые будни бытия яркими оптимистичными красками. При определённой доле везения на могиле можно найти и бутылку сорокапроцентного растворителя людских печалей. В общем – благодать!
А как весело и задорно чирикают воробушки! Как вторят им бойкие синички! Занятые междоусобной перепалкой мажорно трещат сороки! Труженик дятел выбивает заводную чечётку! Интеллигентно разливают свои трели соловьи! Ещё бы! Ведь российское кладбище – это нетронутый клочок живого леса посреди городской суеты. Это вам не скучное американское – лужайка с ровно выкошенной травкой и одинаковыми надгробными камнями, будь ты хоть Джон Смит, хоть Бен Франклин. Наши кладбища иные. С древними корявыми деревьями и густым подлеском, пробивающимся сквозь потрескавшиеся плиты надгробий. Ночью с непривычки и обделаться можно. Ну, это, конечно, всё лирика. Дальше – факты.
Так уж исторически сложилось, что отец мой оказался армянином, а потому был совершенно логично похоронен на армянском кладбище. Это, я вам скажу отдельный разговор. Армянское кладбище, оно как Эрмитаж, только немного круче. Каждый отдельно взятый памятник является вещью в себе, произведением искусства. С огромных гранитных и мраморных плит, кто весело, а кто и сурово, взирают на любящих и благодарных потомков покинувшие наш мир предки. По количеству перстней, цепей и браслетов, изображённых на усопших, можно делать выводы о том, сколько всего недописанного осталось в их прижизненных налоговых декларациях по форме 2 НДФЛ.
Иные памятники – подлинные шедевры. Без шуток. На армянских кладбищах можно найти «хачкары» - крест-камни, один из видов народного прикладного искусства. Каменные стелы с вырезанными рельефными орнаментами на тему креста поражают своей изящной затейливостью. Орнаменты сами по себе уникальны и практически никогда не повторяются. Но хорошего, как говорится, понемножку.
В основном, конечно, преобладает традиционность нашего менталитета. Оцинкованные гробнички (в советское время кресты ставили редко, заменяя их жестяными трапецоидами, накрывающими холмики) затаились за полутораметровыми изгородями, которые подобно македонской фаланге, щетинятся лесом копейных остриев. На калитках, ведущих внутрь, частенько висят тяжёлые амбарные замки. Брать там, конечно, нечего. И это наводит на мысль, что замки висят для тех, кто лежит внутри. Видно некоторые родственники (уже вступившие в наследство) переживают, что прежний хозяин может вернуться. У моих предков красть нечего, а возвращению родни мы были бы только рады. Поэтому все изгороди на могилах родни не доходят даже до колена. Лавочек нет. Да и рассиживаться толком некогда.
Я, конечно же, шутил, написав в начале, что поедаю кладбищенские подношения (уточняю на всякий пожарный). Мне кажется это абсолютно неуместным – есть на кладбище. Для еды у нас дома есть кухня. А кладбище – это не трактир и не лужайка для пикника. Обычно мы заняты наведением порядка – где-то нужно подновить краску на ограде, где-то вытереть птичьи следы с плиты, где-то вбить поглубже расшатавшийся от времени осиновый кол, а где-то и прополоть сорняки – к лету трава, если ничего не делать, дорастёт до пояса, совершенно скрыв могилу. И хотя наши «0,06 соток» и вымощены тротуарной плиткой, всё же приходится проводить зачистку прилегающей местности. Подумываю об обработке подшефной территории спецсредствами, но боюсь, что соседи снизу будут ругаться, если я их залью гербицидами.
Вольно-невольно, а мысли на кладбище медленно, но верно приходят от обыденного к вечному. Именно за это я на самом деле люблю там бывать. Вспоминаешь родню, свои корни. Чувствуешь преемственность поколений. А главное лишний раз убеждаешься, что всё это суета-сует.
Вот я гляжу на заброшенные могилы и различаю даты. С момента захоронения проходит в среднем 40-60 лет и всё. Точка. Ты канул в Лету. Получается, ты умер, на твою могилу ходят твои дети (которых ты (я, он, она) в среднем старше лет на 20-30) и внуки. Через 20-30 лет после смерти уходит ещё одно поколение. И вот навестить усопших ходят уже только внуки. А ещё через 20-30 лет не станет и их. Признаться честно, мало кто ходит на могилы прадедов и прабабок. Лично я знаю только прадеда по отцу. Т.е. я знаю всю родню до пятого колена, но когда задумался, то обнаружил, что не знаю мест их захоронений. Следовательно, могилы моих прабабок и прадеда, скорее всего (если не найдётся более сознательных родственников, чем я) заброшены.
Получается, что есть жизнь, а после неё лишь память потомков, длинной в 40-60 лет. Ну, за исключением тех случаев, если вы вдруг стали кем-то выдающимся или совершили какой-нибудь беспримерный подвиг во благо землян. По истечению указанных выше сроков, мы, согласно закону сохранения материи, всё ещё участвуем в процессах Великого Круга Бытия нашей планеты, но уже в качестве безымянных органических удобрений. Как-то так.
А, вообще, может всё не так уж и грустно. Когда ходишь на кладбище регулярно, то фамилии и лица становятся знакомыми: у поворота нас привычно встречает серьёзный Козлов. Постукяны, напротив, всегда добродушны и приветливо улыбаются. У многочисленных Поповкиных портретов нет, но я так думаю, что люди с такой смешной фамилией не могут быть плохими. Мне они представляются весёлыми и озорными. Вот помру и встречу их на том свете, как людей, которых будто бы знаю заочно. «А! Так вот вы какие – Поповкины. А я вас именно такими и представлял! Тысячу раз бывал в ваших краях, а свидеться всё как-то не доводилось!» И похлопаю старшего по астральному плечу…
А вы что чувствуете, бывая на кладбищах: тоску или любовь к жизни? Или третье?