Алёна ровно в семь утра уже подъехала к больнице. На улице светило солнце, пациенты уже спешили в поликлинику, что находилась рядом с корпусом, где трудился Михаил Петрович, чтобы успеть занять очередь к нужному врачу. Алёна планировала, что до начала утренней "пятиминутки" Михаил Петрович успеет поведать ей какую-нибудь интересную историю, а потом она сходит в столовую, чтобы выпить кофе и позавтракать.
Рядом припарковался красный Рено Сандеро. Алёна проверила, всё ли нужное для интервью забрала из машины, накинула сумочку на плечо и вышла из автомобиля. Из припаркованного рядом Рено вышла врач реаниматолог, которую Алёна приметила ещё вчера: яркая, высокая, статная женщина примерно лет сорока, с аккуратно уложенной причёской и довольно профессиональным макияжем, она производила впечатление скорее бизнес-леди, нежели врача.
Врач улыбнулась и приветливо махнула журналистке рукой:
- Здравствуйте, Алёна!
- Здравствуйте, - улыбнулась в ответ Алёна.
Она догнала Алёну и пошла рядом с ней:
- Я слышала, вы собираете мистические истории?
- Да, Михаил Петрович любезно согласился дать мне такое специфическое интервью.
- Наш Михаил Петрович человек с огромным опытом, врач от Бога! - с гордостью произнесла врач, - Но и мы не лыком шиты! У меня тоже есть, что вам рассказать. Меня зовут Вероника, кстати.
- А как по отчеству?
- Ой, да ты что, какое отчество! Просто Вероника. Я пока не чувствую себя на столько, чтобы требовать называть себя по отчеству, - заливисто засмеялась Вероника, обнажая идеально ровные белые зубы. Было видно, что женщина очень тщательно следит за своим внешним видом.
- Как скажете, - пожала плечами Алёна.
- Во-первых, давай на ты, а во-вторых, давай присядем вот здесь. В ординаторской по утрам слишком шумно.
Вероника указала на резную скамейку, стоящую рядом со входом в стационарный корпус.
Женщины сели на скамейку, Вероника достала из сумочки бутылочку с водой, и, отхлебнув глоток, начала свой рассказ.
***
Шесть лет назад я работала анестезиологом в детской кардиологии. Ответственность огромная - пациенты, как вы понимаете, с заболеваниями сердечно-сосудистой системы, и от того, как анестезиолог рассчитает дозу препарата, зависел не только исход операции, но и жизнь.
К нам поступил молодой парнишка с оперированным врождённым пороком сердца. В раннем детстве ему была проведена операция Фонтена. Кратко - это не радикальная коррекция порока, а скорее паллиативная операция, после которой человек может жить, но зачастую требуется корректировка, то есть повторное вмешательство. Даже не зачастую, а почти всегда. Паллиативная - то есть, порок никуда не исчезает, сердце всё ещё имеет единственный желудочек, а кровь в лёгкие поступает, так сказать, альтернативным путём.
Павлу на момент поступления было семнадцать лет. Уже не ребёнок, но ещё не взрослый. У парнишки наблюдался выраженный цианоз, отёки, была прилично так снижена сатурация. Наш оперирующий хирург, я помню, ещё ругался, что так затянули, а мама парня опускала глаза. Женщина одна воспитывала сына, и была слишком занята работой, чтобы обеспечить его будущее. Павел планировал поступление на филфак МГУ, прямо грезил этим, и мама была готова на всё, чтобы мечта любимого и единственного сына осуществилась.
- Я столько пережила, пока он рос, что не могла позволить себе не дать ему возможность осуществить свою мечту... - оправдывалась мать.
- Вы понимаете, что сейчас все его мечты могут пойти прахом? Состояние... Как бы сказать... не самое лучшее! - ругался Андрей Витальевич, кардиохирург.
Мама уговорила нас разрешить ей быть с сыном в палате. Пашу готовили к операции. Требовалась замена протеза сердечного клапана, замена сосудов.. Дело предстояло сложное. Состояние парнишки запустили в погоне за мечтой, что уж говорить. Я вообще не могла предугадать, переживёт ли пациент наркоз, и тряслась, как осиновый лист. В общем, смерть на операционном столе была отнюдь не призрачной перспективой, а вполне ожидаемым событием. К сожалению.
Знаете, Алёна, каждая смерть "на столе" для оперирующей бригады воспринимается как наше личное поражение. Да-да, именно так. И дело вовсе не в следующих за этим событием проверками, объяснительными. Нет. Дело в моральном поражении. Если пациент умирает до операции или после, это безусловно трагедия, горе. Поверьте, мы переживаем каждую смерть, но смерть "на столе" особенно. Это... как бы вам объяснить... ты пытался, старался, но не смог. Начинаешь сомневаться в себе, в своих силах, в своём опыте, знаниях. Чувство, что взял на себя слишком много и не выдюжил. Причём каждый начинает в глубине души винить именно себя: врач - я сделал не так, медсестра - я опоздала на секунду, анестезиолог - не та доза, не тот препарат...
Ох, простите за лирику, Алёна... В общем, была ночь перед операцией. На дворе - разгар зимы, светает поздно. Мать Паши не спала всю ночь, как нам сказала дежурная медсестра, всё бродила по коридору, то и дело заглядывая в наш уголок с иконами. Только к утру она прикорнула, наконец. Паша, накачанный успокоительными, спал. Мы же уже в половине седьмого обсуждали в ординаторской тактику ведения операции...
И вдруг слышим - крик. Истеричный, визгливый, полный ужаса. Из палаты, в которой лежали Паша с мамой. Мы, естественно, помчались туда, по пути глядя, как заспанные пациенты высовываются из дверей своих палат. Любопытство, знаете ли, дело такое...
Залетаем. Смотрим - Паша проснулся, ничего не понимает, а мать стоит и трясется, вся белая, как побелка на потолке, руки дрожат, зубы стучат друг о друга.
- Т-т-т-т... Т-т-т-тут ОНО приходило... - пробормотала перепуганная мать.
Нина, медсестра, побежала набирать успокоительное, а мы как могли пытались разговорить трясущуюся от страха женщину.
Наконец, спустя несколько минут, когда укол подействовал, мать смогла связать слова в предложения:
- Только я уснула, как вдруг стало холодно, как в холодильнике. Глаза открываю, смотрю - над Пашиной кроватью стоит чёрная, огромная тень, склонилась над ним... Потом эта тень руку протянула, схватила Пашу за запястье и тянет к себе. Тут я и закричала. Тень сразу исчезла, и вы прибежали...
Конечно, никому уже было не до сна. Врач решил осмотреть Пашу, пока в палате, потому что операция была назначена на половину девятого утра. Парнишка одеяло откинул, и мы все обомлели. На его запястье красовался отпечаток руки, как будто его кто-то хватал за него. Но это был не синяк. Отпечаток был чёрным, словно у этого кого-то рука была испачкана в чёрной краске. Только вот краска эта не смывалась...
Смотрю - Нина крестится и молитву шепчет.
- Нин, ты чего? - рявкнул на неё Андрей Витальевич.
- Андрей Витальевич, нужно отложить операцию.
- Зачем?
- Это метка смерти, - пояснила Нина, - Предупреждение. Не переживёт он операцию, поверьте мне, я такое уже видела.
- Это ещё что за чепуха? - рассердился Андрей Витальевич, - Мы в больнице, или у бабки на лавочке? Прекратите это мракобесие, Нина, иначе я начну сомневаться в вашей компетентности!
В итоге операцию откладывать не стали. Более того, "на стол" Пашу взяли на полчаса раньше, несмотря на уговоры Нины. Мать Паши была в шоке, и поверила не Нине, а врачу.
- Ну посмотрите же, метка бледнеет потихоньку! - умоляла Нина, - Подождём, пока сойдёт, и прооперируем.
Андрей Витальевич совсем разозлился и отстранил Нину, заменив её на Валю, молодую медсестру с более атеистическим мировоззрением.
А на столе в итоге мы потерпели то самое личное поражение...
Из операционной выходили молча. Не знаю, кто как, но я тогда очень сожалела, что мы не послушали Нину. Её я увидела в коридоре - пожилая, опытная медсестра стояла и плакала навзрыд, хотя ещё не знала, что она была права. Видимо, она действительно уже видела метку смерти и не сомневалась, чем всё закончится. Про мать говорить не буду. Скажу лишь, что долго после смерти сына она не жила. Откуда знаю? От врача, который вёл её после инфаркта, случившегося там же, в палате, где мы сообщили ей о печальном исходе операции. Нина, кстати, уволилась. Она больше всех нас чувствовала то самое личное поражение, ведь она знала, чем всё закончится и не смогла нас убедить в своей правоте. А метка сразу после перевода тела в морг исчезла. Смерть сделала своё дело и замела следы.
***
- Божечки, как печально. Вот так наше желание заработать отнимает у нас самое дорогое... - вздохнула Алёна.
- Да, ты права. Я потом через два года тоже перевелась сюда. Грустно очень, деток много всё равно уходят из-за заболеваний сердца. Работать с тяжёлыми детьми трудно.
- Конечно. Я бы не смогла, - согласилась Алёна.
- Так, что-то засиделись мы, - улыбнулась Вероника, - Пошли, Михаил Петрович не любит, когда опаздывают на "пятиминутку"...
Желающим выразить автору материальное спасибо:
Карта Сбербанк:
5469 6100 1290 1160
Карта Тинькофф:
5536 9141 3110 9575
Номер кошелька Юмани:
4100112007733929
Другие истории из цикла: