Выпал снег, не удержался.
Выпал, да не задержался.
Как же тут не поражаться! –
буквы точно так ложатся.
Выпадают прямо в слоги:
слово есть, да нет дороги.
А дорога – это строчка:
несчастливая сорочка,
видно, строчку родила –
есть для ластика дела́.
Ластик ластится к бумаге,
ластик – враг словесной магии,
друг работы черновой.
Вот и жертвует собой
ластик – творчества герой!
Я люблю его за честность:
если он невзлюбит местность,
он сотрёт её с лица
от начала до конца.
Ну а если что полюбит,
всё вокруг того погубит,
чтобы не было сомнений,
что его хозяин – гений.
Хоть и мягкая душа,
он – палач карандаша,
но и врач его по древу
излияний, знай, мол, меру:
«Меру знай – позна́ешь веру!»
Я люблю его за ясность
очень гибкого ума:
сам не пишет, но прекрасно
чует странности письма.
В каучу́ковой резине
нету грифельной гордыни
и тщеславия чернил
всем, что автор сочинил.
Ни в одном музее мира
нету ластика Шекспира.
Может, где в каком архиве
участь ластиков счастливей?!
Нет и нет! Но между строк
место им оставил Бог!
Ластик, мой соавтор милый,
стих мой стал тебе могилой…
Выпал снег и оробел,
как меж строчками пробел.
23 ноября 2005 г.
Оскар Грачёв