Ранее опубликованный в этом журнале материал «Подход несхоласта» поразил нас не только тем подходом, который был в нём сформулирован, но и тем, что такой подход был изложен вполне ясно и определённо. И, надо отметить, мы не можем сказать, что высказанная в названном материале точка зрения обладает какой-либо экзотичностью. Напротив: она достаточно распространена среди людей, именующих себя практиками. Нет-нет, только не надо полагать, будто бы мы вообще против какой-либо практичности. Это — вовсе не так.
Именно с этой точки зрения перво-наперво я и предлагаю рассмотреть то, что утверждается в материале.
Прежде всего отмечу первый момент: надо совершенно чётко разделить уголовно-правовые последствия любого правонарушения и последствия гражданско-правовые. Уголовно-правовые меры, отмечу, на самом деле, во-первых, по природе своей вторичны, они не могут существовать сами по себе вне существования тех прав и свобод, которые подлежат защите. Иное означало бы, что целью государства является не то, что записано, скажем, в ст. 2 Конституции РФ, а нечто иное, и называется это иное репрессиями, то есть не гарантированием и защитой прав и свобод, а напротив: их ущемлением или умалением. Такие государства и существовали и существуют, но вот правовыми они, а следовательно, и действительными никак не являются. Единственное разумное для любого государства, следовательно и действительное, является как раз быть правовым. Существование же вне действительности вполне возможно, но никак не необходимо.
Другое дело, что всякое государство в реальности, действительно является лишь репрессивным инструментом и в этом как раз состоит фундаментальное противоречие внутри существования самого государства: противоречие между его существом и целью. Именно поэтому государства вообще так или иначе исчезнут. Точно в соответствии с выводами марксизма.
Второй момент, на который следует обратить внимание при анализе названной статьи, состоит в том, что там неявным образом как-то предполагается, — а если и не предполагается, то пусть разъяснит автор как совмещается его идея с таким вот «непредположением», что любое судебное решение ценно только своим исполнением. Если же придерживаться такой точки зрения, то тогда совершенно бессмысленными вообще являются любые решения о признании, ведь ни одно из них вообще не требует как раз исполнения. Ни добровольного, ни принудительного (А то, что суды выписывают исполнительные листы на признательные определения и решения, так это, простите, проблема не права, а существования законодательства, обязывающего судей проделывать это, с таким странным представлением об исполнении и исполнительном производстве). Более того, осмелюсь заявить, что любой судебный акт, если только таковой вообще мыслится как правовой, а не просто властный, обязательно содержит в себе прежде всего признание определённого права. Другое дело, что существует целый класс судебных актов, в котором суд дальше признания чего-либо, и права, в частности, не идёт, например, просто потому, что его об этом не просят.
И вот ещё что: надо иметь в виду, что судебное решение состоит вообще-то не из одной части — резолютивной, а сразу из четырёх частей:
- вводной,
- описательной,
- мотивировочной,
- резолютивной.
И практическое, заметим, значение, например для иных последующих процессов, в том числе и судебных, между прочим, имеет не только резолютивная часть, но и, например, мотивировочная. То есть как раз та часть судебного решения. которая, скажем, устанавливает, что определённые отношения, которые, разумеется включают в себя и вопросы права, любой суд на территории России просто обязан считать уже установленными для любого из участников процесса, в котором такое установление состоялось. Нельзя сказать, что это своеобразное правило лично мне нравится, я считаю, что оно как раз неразумно, но оно, строго говоря, есть. И уж во всяком случае в силу окончательности любого судебного акта (А вот свойство окончательности как раз совершенно разумно!) такое отношение или такое обстоятельство установлено для того самого суда, того самого состава, который его принял за истинное. И установление это в любом случае связывает тот суд, который такое суждение вынес.
Поскольку же мотивировочная часть решения вообще не может содержать никаких императивов, то имеет смысл остановиться на ней и приложить рассуждение о «бессмысленности» или схоластичности судебных актов, в признательных частях к указанным в материале автора случаях.
Да, в случае ошибочного завладения чужой вещью, разумеется. никаких уголовных ответственностей не наступает и наступать не может. Хищение — преступление только умышленное. Сдаётся, что и вообще только с прямым умыслом. Я не криминалист и могу ошибаться, но мне трудно себе представить хищение с косвенным умыслом.
Но и что из того?
А вообще последствия такого завладения могут быть или нет?
А если могут, то могут ли эти последствия быть в потенции подлежащими правовой оценке? А что, если в том самом чемоданчике, который так неосмотрительно был взят, находился важный документ, скажем, вексель, который мог оказаться просроченным за время нахождения чемоданчика в чужих руках? Может при этом образоваться убыток? И кто вообще. к слову сказать, сказал, что всякое решение должно непременно закончиться выдачей исполнительного листа, то есть властным приказом?
Особенно если иметь в виду, что процессуально исполнительный лист и выписывается и выдаётся судом никак не по своей инициативе, а исключительно по просьбе взыскателя. И только по его просьбе. Все исключения из этого правила прямо перечислены в законе (Обыкновения некоторых судей самостоятельно выписывать и рассылать исполнительные листы есть ни что иное как самоуправство, а последнее, если мне не изменяет память, само является преступлением, ну, коли не преступлением. то уж правонарушением — совершенно точно). Так что законодатель вполне отчётливо и верно понимает, что вопрос о том, чтó следует делать с решением, суда, который вынес такой судебный акт, строго говоря, вообще не касается.
А это значит, что в законодательства РФ, например, совершенно последовательно проводится то начало, что суд не делает ничего, кроме того, что вообще признаёт право субъекта. И не важно какое право: личное, вещное или обязательственное. Он всего-то навсего только и делает, что именно признаёт право, в какие бы слова он это признание не облекал. Или, напротив, отказывается признавать такое право. Например, он говорит: «Да, такой-то имеет право собственности на то-то и то-то» или «Да, такой-то имеет право потребовать от такого-то, чтобы последний совершил определённое деяние (действие или бездействие)».
А вот будет ли носитель признанного права это право осуществлять — вопрос, который вообще не может быть разрешён судом, так как он касается исключительно интереса, но не права как такового.
Но коль скоро это так, то надобно признавать, что единственной ценной функцией, как мы и упоминали в материале «Отказать, ибо был прав?», у суда остается именно признание права, а не что-то там ещё.
Если же уходить в иллюстрации, которые для «практических людей» отчего-то оказываются убедительнее общих рассуждений, то приведу тут такой совершенно реальный пример теперь уже из моей практики.
В одном деле решался вопрос о правомерности заключения договора поставки. В деле не было требования о двусторонней реституции, и, надо отметить, что такая реституция вообще произведена по ряду причин быть не могла. И вот суд установил, что лицо, которое заключало такой договор, действовало за пределами своих полномочий, а исполняя этот договор, исполнило его за счёт чужого имущества. Налицо ситуация, когда истинный собственник этого неправомерно отчуждённого имущества имеет право требовать от любого, даже добросовестного приобретателя, виндикации этого имущества. И обладатель этим имуществом, и реальный собственник этого имущества были участниками судебного процесса в качестве третьих лиц, не заявлявших самостоятельных требований относительно предмета спора. И, замечу, иными в этом споре они быть и не могли, поскольку спор-то шёл о праве на имущество, а не о действительности договора, а третье лицо заявлять требования о действительности договора, который его, к слову сказать, ни к чему не обязывал, вообще не вправе.
И что же? прикажете суду отказывать в заявленном иске только и исключительно потому что он не имеет никакой «практической пользы»? Пользы, простите, для когó? для суда? Но суд несубъектен (ну, то обстоятельство, что на Украине суды регистрируют как юридические лица есть как раз пример полной профанации) и пользы для него вообще не должно быть ни в одном споре. Иначе это не суд.
А теперь рассмотрим этот пример далее: если только виндикация вещи, как следствие указанного решения произойдёт, то разве не возникает у добросовестного приобретателя, у которого виндицировали такую вещь, некоторого права в отношении продавца? А после того, как с продавца будут взысканы суммы, этот продавец не получает ли права на регресс к своему продавцу? А тот — к лицу, совершившему правонарушение? И следует ли при этом при всём полагать, что суд должен оборвать все такие вполне правовые последствия отказом в иске только на том чудесном основании. что он не усмотрел какого-либо из таких возможных последствий? А он вообще должен предвидеть всю эту цепочку, если каждое из её звеньев всецело зависит не от суда, а от простого субъектного усмотрения?
Нет уж, что ни говорите, но желающих цитировать известную фразу о том, что теория без практики мертва, я прошу всякий раз вспоминать и совершенно недвусмысленное продолжение этой же фразы о том, что практика без теории — вредна и пагубна. И иметь постоянно в виду, что если первая часть этого умозаключения, так часто цитируемая изолированно, вообще говоря, спорна, то уж в истинности второй, умалчиваемой то здесь, то там части сомневаться не приходится.
Кстати говоря, как не приходится сомневаться в необыкновенной ценности схоластических школ, подаривших человечеству современную культуру спекулятивного мышления.
Что же касается вообще права и свободы, то лично я в материальном мире не знаю иных истинных ценностей, ценностей самих-по-себе, которые бы могли существовать без признания права самостоятельной ценностью.