Предыдущая глава
ШИФРОРАДИОГРАММА
«Вылет «Кавасаки»[1] (Ки-48) [в] ночь [с] 16 [на] 17 июля [в] 01.30. Маршрут: Хайлар – озеро Далайнор, вдоль границы МНР [на] запад, пересечение – траверз н. п. Унекер. Японцы числят [этот] район безопасным [из-за] якобы невозможности массового размещения в горах зенитных средств). Полёт [в] режиме радиомолчания, связь [в] экстренном [случае]. Выброска: верховья [р.] Ингода [на] сигнал 5 костров «конвертом». Пароль: «Сегодня ожидается пасмурное утро». Отзыв: «Нет, будет солнечная погода». [При] нестыковке [со] «Свободой», «Лидер» обязан следовать [в] Читу. Явку установить не удалось, адрес объявит перед вылетом лично Доихара».
«Гао Шань».
Сутками позже Степанов был снова вызван к полковнику Шадрину, который выглядел весьма озабоченным и без каких-либо предисловий, лишь поздоровавшись, протянул майору бланк шифрорадиограммы.
– Что можете сказать по поводу этого документа, Григорий Семенович? – спросил он, дождавшись, когда Степанов прочтет текст.
– Не будете против, если я закурю, товарищ полковник? – по своему обыкновению Степанов не спешил с ответом, не сводя глаз с бланка шифровки, напряженно размышлял, морщил крутой лоб.
– Прошу вас… – Шадрин передвинул к нему массивную фаянсовую пепельницу. Майор достал из пачки папиросу «Казбек», долго разминал ее, наконец, щелкнул зажигалкой, закурил и, выдыхая дым первой затяжки, рассуждающе заговорил:
– Как-то уж всё быстро: вот организация «Свобода», а вот и закордонный эмиссар летит… Всё настолько подробно и исчерпывающе, что основательно смахивает на примитивную «дезу».
– Да нет, это не дезинформация, – заверил полковник. – Разведданные «Гао Шаня» косвенно подтверждаются другими агентами – Доихара всё настойчивее требует активизировать работу по созданию в наших тылах вооруженных отрядов. «Свобода», с его слов, это лишь первая ласточка… Что же касается скоротечности событий, то тут всё вполне объяснимо: Доихара резво принимает решения и быстро их реализует. Он хитер, коварен, опытен, этого у него не отнимешь. Чего греха таить: не один раз щелкнул нас по лбу… – полковник усмехнулся с каким-то даже одобрением. – При его активнейшем участии разрабатывались и «Канто'куэн», и «О′цу», и «Бросок за Байкал»[2], в которых огромная роль отводится именно действиям разведывательно-диверсионных и террористических групп. А тут на тебе – «Свобода»! И Кендзи-сан не смог устоять. Еще бы, иметь на территории предполагаемых военных действий боевую единицу, состоящую, в основном, из местных жителей. А в перспективе – еще несколько…
– Я только одного никак не пойму, в чем тут, собственно, интерес Доихары? – поинтересовался Степанов. – От разведки он отошёл, назначен генеральным инспектором авиации и, кроме этого, стал главкомом седьмой армии в Сингапуре. До «Свободы» ли ему сейчас? Ведь хлопот же полон рот с таким-то повышением.
– О-о-о! – засмеялся Шадрин и азартно потер ладони. – Видно, плоховато вы знаете Доихару, Григорий Семенович! Разведка – это его страсть и судьба, вся его сущность, я бы сказал. Разведке он посвятил свои лучшие годы и останется ей верным до конца. Именно про таких как он сказано, что бывших разведчиков не бывает. Ну, и еще есть один немаловажный аспект: уж с кем, с кем, а с нами-то старина Кендзи будет воевать всегда и везде, хоть в Сингапур его зашли, хоть туда, где вообще география кончается. Советский союз для него – кость в горле. Он даже с того света будет тянуть свои клешни, чтобы нас побольнее цапнуть. Хасан, а особенно Халхин-Гол забыть всё никак не может, ему там крепенько перепало: вся его четырнадцатая пехотная дивизия осталась лежать в монгольских песках, а сам едва ноги унес.
– Да, это так… – неопределенно пробормотал майор, а Шадрин продолжил. – А уж к такому
лакомому куску как «Свобода», Доихара относится ревностно и не поделится им ни с кем, даже со своим преемником Гэндзоо Янагита, лавры первых побед надеется получить один. Поэтому, лично отрядил Новицкого в качестве первого курьера и даже псевдоним придумал ему соответствующий – «Лидер». Мысль его однозначна: удастся Новицкому развернуть отряд в более мощную группировку и открыть против Советов активную борьбу – хорошо! Не удастся – тоже не беда. Ведь посильная попытка к действию была, следовательно, всё это пойдет Доихаре в актив. Чем или кем он рискует, собственно говоря? Шкурой, принадлежащей какому-то там поручику Новицкому? Да плевал он и на него, и на тысячи ему подобных, для него они – мусор, отребье.
– Всё очень убедительно, товарищ полковник, – согласился Степанов. – Тогда и наша задача значительно упрощается, место приема парашютиста теперь известно, оцепить и ждать: прилетит господин поручик, разом взять и его, и всю эту шатию-братию.
– Не получится, Григорий Семенович, площадку для приземления они организуют вдалеке от лагеря. На встречу парашютиста пойдет несколько человек, они ведь тоже не глупые, вьюковцы, чтобы всеми рисковать. Остальные затаятся, как волки в логове.
Шадрин взял указку, подойдя к настенной карте, отдернул её шторы, отыскал нужный участок, всмотрелся в коричневые, причудливо изогнутые, линии изогипс.
– Вот он, район выброски: голец Сохондо, хребет Хэнтэй, исток реки Ингода и ее верховья, – кончик указки очертил круг на карте. – Примерно восемьдесят квадратных километров. Как их оцепишь? И дивизии не хватит. Опять же местность: сопки, скалы, чащобная тайга, ночь, всё это будет работать против нас. Негативный опыт подобных операций мы имеем уже немалый. Как правило, это дает только трупы. Бандитам терять нечего, у них там наверняка все подстать Вьюковым, у каждого, самое малое, по убийству имеется. Такие живыми не сдаются. А кто ранен – тому две пули, а то и голову с плеч долой, чтобы не опознали.
– Так что же нам делать? – удивился майор. – Спокойно созерцать, как с небес к бандитам спускается новый главарь? А уж он-то подстегнет их так, что спать мы окончательно разучимся! Мое мнение: пока головку выбить, а уж потом…
– Потом снова придется гоняться за призраками да отлавливать их поодиночке. А у нас для этого просто сил нет, половина сотрудников на фронтах. Нет, Григорий Семенович, не головку «Свободы» выбивать надо, а как можно быстрее украденный аммонал изъять, или хотя бы нейтрализовать его. Мы проворонили, нам и ответ придётся держать, если что… – Шадрин в сердцах ударил себя указкой по ладони. – Надо лишить их возможности применить взрывчатку! Всё остальное пока терпит… Это потом можно ждать, когда под крыло «Свободы» побольше всякой нечисти сползется и нанести точный и единственный удар. А заодно и господина Доихару за нос поводить, пусть потешит себя какое-то время мыслью, что создал в советском тылу солидную оппозицию. Пора и нам его по лбу щелкнуть, а?
– Трудно это, – с сомнением в голосе произнёс Степанов. – Не имея данных об их дислокации, о планах, агентуре, явочных квартирах, связи, невозможно ликвидировать такую…
− Кстати, о связи, – прервал его Шадрин. – В чём наше упущение, Григорий Семенович? Ведь контролируем, казалось бы, каждый шаг сотрудников консульства…
− Мы делаем всё возможное, товарищ полковник. Но одно могу сказать определённо, что
это чертово нововведение[3] о статусе маньчжурской дипмиссии нам только навредило! – Степанов раздраженно поморщился. – Теперь хоть разорвись на части, а за всеми не уследишь. Не пошлёшь ведь «наружку», например, в городскую баню. А японки и китаянки из консульства её посещают регулярно. Где гарантия, что они там не контактируют с вьюковскими женщинами? Про сельхозрынок я вообще молчу, на нём такая толкотня, что при определённой ловкости не только письмом можно обменяться, но и станковым пулемётом.
– Дела-а… – невесело проронил Шадрин и вернулся к прежней теме. – Так на чём мы остановились?
− На том, что, не имея исчерпывающих сведений о банде, ликвидировать её практически невозможно, – напомнил майор. – А у Вьюковых, как мы теперь знаем от «Гао Шаня», около восьмидесяти активных штыков, и это не шутки, таких дел могут натворить…
–Да, судя по одновременному объему проводимых ими акций, никак не меньше, – согласился Шадрин, затем, чуть улыбнувшись, сказал. – И все-таки мы будем получать сведения, которые нас интересуют! – с этими словами он извлек из папки небольшую фотографию, какую обычно вклеивают в личное дело, протянул ее Степанову. Со снимка на майора смотрел спокойным взглядом мужчина в штатском, с гладко зачесанными назад волосами.
– Бегло составьте его словесный портрет, Григорий Семенович, – попросил Шадрин. Майор помедлил, пристально всматриваясь в фото, потом уверенно заговорил:
– Рост оценить невозможно, но мне почему-то кажется, что человек этот высокий. А остальное будет примерно так: возраст – сорок или чуть больше, фигура, судя по плечам, – плотная, лицо – продолговатое, лоб – высокий, мочки ушей – приросшие, волосы – темные, нос… г-м, пожалуй, прямой, в фас определить трудно. Рот – крупный, углы опущены. Тип лица – славянский… Что еще? А да, глаза! Они большие, скорее всего светло-зеленые или карие.
– Ну что ж, словесный вы нарисовали довольно полно, хотите, я ещё кое-что добавлю?
Степанов молча кивнул.
– Человек этот, – полковник взял снимок, чуть откинул голову, всматриваясь, – владеет несколькими языками, прекрасно стреляет из всех видов оружия, уверенно ездит верхом, виртуозно водит автомобиль, освоил джиу-джитсу, неплохо разбирается в радиоделе, имеет на своем счету десятка три прыжков с парашютом. Он долго постигал теоретические законы конспирации и еще более длительное время применял их на практике. Обладает аналитическим складом ума и искусством перевоплощения: из портового грузчика в течение нескольких минут может превратиться в солидного коммерсанта, из коммерсанта – в военнослужащего и список этот можно продолжать… Ну как, интересный человек изображен на этом снимке?
– Крайне интересный, – подтвердил майор и поинтересовался. – Я могу узнать его имя?
– Конечно, Григорий Семенович. Тем более что с сегодняшнего дня вы назначаетесь моим заместителем на время проведения операции и поначалу вам придется работать вместе – в курс событий по «Свободе» вводить его поручаю именно вам, – полковник отложил снимок. – Этого человека зовут Михаил Алексеевич Крапивин. Звание у него – подполковник, имеет большой опыт агентурной работы, долгое время практиковался по Индокитаю. Но в связи с некоторыми обстоятельствами его закордонная карьера завершена, и он переведен в наше ведомство. Прошел курс переподготовки по нашему профилю и готов к дальнейшему прохождению службы.
– Давно на свежем воздухе? – уточнил Степанов с профессиональным подтекстом.
– Не очень. В Гонконге произошел дикий по своей нелепости провал, погибло несколько человек. Михаил сумел уйти, тем самым спас основную сеть агентуры, увел ее в подполье, рассеял по конспиративным точкам.
– Он ваш знакомый, товарищ полковник?
– Да. С еще старшим лейтенантом Крапивиным я одно время работал на Дальнем Востоке. Помню, как усиленно штудировал он тогда японский… Хороший парень! – неожиданно закончил Шадрин и просветленно улыбнулся. – С минуты на минуту прибудет к нам, капитан Науменко поехал за ним на аэродром, так что познакомитесь уже сегодня.
– Понятно, – кивнул Степанов и, сосредоточенно потирая пальцами правой руки щеку, мрачно произнес. – Значит, пойдет в банду... Но ведь на верную смерть посылаем человека, разве другого способа нет, чтобы уничтожить этих…
– Увы, у нас его действительно нет, – подтвердил полковник. – А, чтобы развалить дело, его надо возглавить. Принцип не новый, но испытанный и надежный, поэтому будем беспрекословно выполнять приказ Москвы, и развивать оперативную игру с японцами! Дело на контроле у САМОГО и тут не до сентиментов! Шадрин перевернул лежавший на столе вниз текстом бланк и подал его Степанову. – Ознакомьтесь, товарищ майор.
ТЕЛЕФОНОГРАММА № 0004
«ВРИО начальника УНКВД по Читинской области
полковнику Шадрину А. Н.
В ваше распоряжение направляется подполковник Крапивин М. А., для использования его в роли «Лидера». Операции присвоено кодовое наименование: «Жюри», к ее разработке и практическому исполнению приступить немедленно. Все детали согласовывать с нами.
Комиссар государственной безопасности Севастьянов А. И.
Степанов отложил бланк телефонограммы, переданной по «ЗАС»[4], посмотрел на Шадрина:
– И с чего будем начинать, товарищ полковник?
– С авиации, – твердо, как об уже решенном вопросе ответил тот. – В связи с этим я вчера имел разговор с командующим ВВС ЗабВО. Вам, Григорий Семенович, необходимо срочно лететь на «кукурузнике» в Бо'рзю, там познакомитесь с еще одним очень интересным человеком. От его умения и боевого опыта будет всецело зависеть начальный этап операции «Жюри».
***
Герой Советского Союза Виктор Родионов, летчик-истребитель одного из авиационных полков, дислоцированных вдоль советско-китайской государственной границы, погожим июльским вечером был срочно вызван в штаб. Позднее время и та скорость, с какой примчался на мотоцикле сержант-связист, дали капитану богатую пищу для размышлений. Весь путь от полевого аэродрома до штаба в трясучей коляске «Харлей-Дэвидсона» Виктор думал только об одном: видимо, его рапорт, наконец-то, получил ход. Это было уже третье письменное обращение на имя командира полка. Просьба излагалась единственная: направить на фронт. Ему ли, летчику с огромным опытом, дравшемуся в небе Монголии и Китая, находиться в грозное для Родины время в далеком от войны Забайкалье, когда там, на западе, сражаются и гибнут его боевые товарищи. Обидно, что вышестоящее командование не принимает во внимание его заслуги… А ведь это он, Родионов, одержал двенадцать воздушных побед, и ведь именно он сбил в неравном бою над Улан-Аршаном майора Харада Фумио, командира прославленного истребительного формирования японских асов «Хико-сентай».
У входа в штабной домик Виктор привычным движением поправил пилотку, отряхнул от пыли и одернул гимнастерку, потуже затянул широкий офицерский ремень. Доложив дежурному по штабу о своем прибытии, стал нетерпеливо ждать. Через несколько минут его пригласили. Помимо командира полка Смушко, в кабинете находился пожилой майор в общевойсковой форме одежды. Остановившись у дверей, Виктор откозырял, чётко доложил:
– Товарищ полковник, командир второй эскадрильи капитан Родионов по вашему приказанию прибыл!
– Проходите, капитан, – здороваясь, протянул тот руку. Был он поджарый, ладно скроенный,
по возрасту лишь немногим старше своего подчиненного. Но густо присоленные сединой виски, властно-мужественный лик и китель, увешанный наградами, указывали на то, что за плечами этого воина есть много чего славного. Про таких людей говорят, что их биографии – на их лицах.
Незнакомый майор изучающее посмотрел на молодого летчика, взгляд его серых глаз был
внимательным, чуть усталым. Виктор тоже бегло осмотрел офицера.
– Ну, что ж, давайте знакомиться: сотрудник государственной безопасности Степанов Григорий Семенович, – он пожал пилоту ладонь, дружески улыбнулся, отчего его простое крестьянское лицо утратило суровость, и спросил. – А почему Золотую Звезду не носите? Если не ошибаюсь, звание Героя вам присвоили за Формозу[5]? Это ведь был один из первых ощутимых ударов по самураям, – он жестом пригласил Виктора сесть.
Неопределенно пожав плечами, Родионов смолчал, а майор продолжал:
– На вашем боевом счету двенадцать сбитых самолетов, товарищ капитан. Один из них, как рассказал ваш командир, – он кивнул на полковника Смушко, – вы уничтожили в ночном бою. Меня интересует, как это произошло? И прошу поподробнее.
Даже сквозь густой коричневый загар было видно, как побледнело лицо капитана. Нарочито кашлянув в кулак, он произнес внезапно осипшим голосом:
– А разве, я сбил кого-то не того?
– Да нет, что вы, что вы… – словно спохватившись, дружески засмеялся чекист. – Всё было сделано правильно, к вам никаких претензий. Просто мне нужно знать абсолютно все перипетии того боя. Итак, я вас внимательно слушаю.
– А боя-то как раз никакого и не было, товарищ майор, – облегченно перевёл дыхание Родионов. – Я тогда на поиск аэростата летал, с него японцы стрельбу своей артиллерии корректировали. Ну и припозднился, домой шел уже в темноте, пилотировал по приборам. Неудачный полет вышел: и аэростат не обнаружил, и горючее на исходе, красные лампочки на щитке горят – топлива, значит, минут на двадцать осталось. Ну, газ прибрал, метр в секунду снижение установил, тяну к аэродрому. И вот он, «Ки-10», идет со стороны Монголии, пониже, на попутно-пересекающемся курсе, меня явно не видит. Тоже припозднился чего-то, может, разведку производил…
– Извините, капитан, я вас перебью, – Степанов передвинулся вместе со стулом ближе к летчику. – Сразу же вопрос, чтобы потом не возвращаться: вот вы говорите, что самолет был «Ки-10». Это что, бомбардировщик, истребитель?
– Истребитель, конечно. – Виктор чуть снисходительно улыбнулся. – И очень неплохой, кстати: скоростёнка, маневренность, бортовой огонёк – всё на уровне!
– Как же вы его опознали, ночь ведь была?
– А ночью в небе, если только облачности нет, видимость хорошая. Если, конечно, умеешь «видеть воздух», как у нас говорят. И первое, что ухватывает зрение – это выхлопные газы из моторных патрубков. А мне вдвойне повезло: только оранжевые выхлопы заметил, как японец на озеро Цай-Хань выскочил. Высота тысячи три, а озеро, как зеркало под ним. На его фоне я за секунду всё рассмотрел: «Ки-10-Пирри», биплан, тут и новичок не ошибся бы. Довернул на японца, взял в прицел и с ракурса в две четверти врезал сразу из всех «ШКАСов»[6]. Триста патронов всего истратил, оружейник потом сосчитал. В этом полете стрелять-то один раз пришлось. Утром полетели в паре с «кэзом»[7], посмотрели – лежит на берегу. Вот и весь бой.
– А с какой дистанции открыли огонь?
– Метров со ста, так меньше шансов столкнуться, – пояснил лётчик. – Днём-то я обычно стараюсь на пятьдесят-шестьдесят подойти, чтобы уж наверняка.
– Как определяете расстояние?
– Всё очень просто: как только начинаешь различать заклёпки на самолёте противника – вот это и будет дальность полсотни метров.
– Та-а-к… – протянул майор и на некоторое время задумался. – А если бы не было того большого озера, то, значит, не смогли бы разглядеть самолет?
– Почему, смог бы! – уверенно ответил капитан. – У меня уже и план созрел – «Ки-десятого» посадочными фарами сзади осветить. Паша Иволгин, лейтенант из нашей эскадрильи, буквально через неделю после этого случая, своего третьего японца так завалил. Зашел с хвоста, мигнул фарами, рассмотрел, и сразу на гашетку даванул!
– Ну, хорошо, а вот «Кавасаки-48» у японцев есть, это что за машина?
– «Ки-48» – лёгкий скоростной бомбардировщик, – напористо и четко, будто сдавал хорошо выученный экзамен, доложил капитан. – Экипаж – четыре человека, максимальная скорость – четыреста восемьдесят, дальность полета две с половиной тысячи километров, вооружение – четыре пулемета, бомбовая нагрузка – тонна.
– А разведывательный вариант данного самолета?
– Этот получает дополнительную скороподъемность и дальность, так как облегчается из-за отсутствия бомб, – подключился к разговору полковник Смушко.
– Понятно, – удовлетворился ответом Степанов. – А вот какому советскому самолету мог бы соответствовать «Кавасаки»?
– Вы имеете в виду лётно-технические данные? – уточнил комполка.
– Не только. Больше всего меня интересует внешний вид и звук работы моторов, то-есть те факторы, которые можно определить с земли: визуально и на слух.
– Понятно, – кивнул полковник. И поразмышляв, сказал уверенно. – Издали «Кавасаки» наиболее соответствует, пожалуй, нашему «СБ»[8].
– Да, на него он похож больше всех, – подтвердил и капитан Родионов.
– На границе такая техника найдется?
– Разумеется, на соседнем аэродроме этих бомбардировщиков целый полк стоит. А для чего нужна такая схожесть двух самолетов? – Смушко недоуменно пожал плечами.
Степанов чуть помялся:
– Многого сказать не могу, товарищи пилоты, но одно обстоятельство рассекречу, так уж и быть, среди тех людей, которые в определённых обстоятельствах будут видеть и слышать самолёт, вполне могут оказаться бывшие профессиональные авиаторы. Вы понимаете, меня?
Красноречивое молчание офицеров было ему ответом.
– Добро, – удовлетворённо сказал майор. – Но вернемся к этому самому «Кавасаки» – ваши «ишачки»[9] могут потягаться с ним?
– На пределе, – объяснил командир полка. – Я в тридцать девятом над Ханькоу гонялся за таким на «ишаке», – ушел японец. В первой атаке промазал, а пока разворачивался, его уж след простыл, в облачность нырнул, и всё! Но теперь ситуация изменилась: новую технику осваиваем, «ЛаГГи»[10], на них подобные вопросы можно решать значительно легче. Хотя, если честно, то ночной бой – дело очень непростое…
– Н-да… – Степанов озабоченно побарабанил пальцами по столу. – Из вашей информации я уяснил: совершить ночной перехват весьма трудно.
– Определенная сложность, конечно, имеется, – подтвердил Смушко. – Но при наличии опыта ночных полетов и боёв, осуществить это все-таки можно[11].
Степанов пристально посмотрел на Виктора Родионова:
– Я слышал, вы в атаку рветесь, товарищ капитан, три рапорта подали?
– И четвертый подам! – упрямо бормотнул тот и совсем по-мальчишески набычился.
Майор дружески положил свою тяжелую руку ему на плечо:
– Не нужно этого делать, будет и здесь интересная работа, именно для этого я прибыл в ваши степи.
– Что за работа, товарищ майор? – Виктор оживился, его подвижные пальцы нетерпеливо затеребили синюю, с голубой выпушкой, авиационную пилотку.
– Не спешите, – чекист увидел, как горячим азартом загорелись глаза летчика. Оттягивая главный разговор, спросил. – Вы откуда родом, Виктор?
– Из Саратова.
– Дома давно гостили?
– Э-х-х… – удрученно вздохнул молодой офицер.
И тогда с широкой открытой улыбкой, майор пообещал:
– Вот сделаем с вами одно очень важное дело, лично похлопочу у товарища полковника! – Степанов, не гася улыбки, глянул на Смушко. – Организуем капитану краткосрочный отпуск, а, Валерий Егорович?
– Ну, уж если сама Государственная Безопасность ходатайствует, то… – обезоружено развел тот руками и чуть натянуто улыбнулся. В тесноватом помещении полевого авиаштаба воцарилось молчание. Трое военных, волею судьбы собравшихся вместе в эту позднюю летнюю ночь, на минуту задумались каждый о своем. Что вспомнилось им: дом, дети, жены или родители?
Степанов снова заговорил и голос его заметно построжал:
– Итак, товарищ капитан: в течение ближайшего времени, ночью, со стороны Монголии будет прорываться самолет японских ВВС «Кавасаки-48». Его задача – отыскать сигнальные костры в верховьях реки Ингоды и сбросить десант, а ваша задача – не допустить этого! Но есть одно обязательное условие: уничтожить нарушителя надо внутри нашей территории. Как вы, капитан, представляете себе этот перехват?
Виктор помолчал, напряженно размышляя, потом уверенно заговорил:
– Первое: я должен знать маршрут полета «Кавасаки» и место пересечения им границы. Второе: в районе перехвата не должно быть никого, кто мог бы мне помешать. Третье: надо задействовать все пограничные «ВНОС»[12], чтобы как можно раньше обнаружить самолет-нарушитель и сопровождать его. Остальное – дело моё.
– Добро! – сказал Степанов. – Ваши требования совпадают с нашими предварительными прикидками. Маршрут нарушителя известен – полет будет проходить вдоль монгольской границы, а её пересечение на траверзе поселка Унекер. Очевидно, японцы выбрали это место исходя из того, что в труднодоступном горно-таежном районе зенитные средства русских не могут быть значительными – но это их ошибочное мнение… В этой связи, товарищи летчики, у вас может возникнуть закономерный вопрос: почему мы не хотим использовать зенитную артиллерию с прожекторной подсветкой?
– Ну, и почему? – с легким недоумением спросил полковник Смушко. – Ведь установить пару-тройку батарей на вероятном маршруте следования самолета ничего не стоит. «Засветить» нарушителя и шквальным огнем сбить его. С парашютистами на борту он не сможет лететь на высоте более четырех километров. А если экипаж и пассажиры применят кислородное оборудование и поднимутся значительно выше, то «полсотни вторые»[13], с их дальностью действия шестнадцать километров достанут японца и там.
Тоном, не допускающим возражений, Степанов весомо произнес:
– Применение зениток и прожекторов, товарищ полковник, недопустимо категорически – данный фейерверк будет заметен за сто километров и это – провал очень важной операции! Уничтожить «Кавасаки» можно только при помощи самолета-истребителя на расстоянии сорок-пятьдесят километров от границы. И ни в коем случае не дальше – иначе те, кто ждет парашютистов, смогут увидеть воздушный бой. То же самое можно сказать и о японцах: в район пересечения они наверняка забросят наблюдателей, чтобы отследить ситуацию. А наша задача состоит в том, чтобы у самураев возник вопрос: сумел экипаж выполнить задание или сбит уже на обратном пути?
Родионов поднялся из-за стола, коротко глянул на своего начальника:
– Разрешите воспользоваться вашей картой, товарищ полковник? – и получив разрешающий кивок, с минуту отыскивал нужные координаты, потом уверенно заговорил. – Японцы выбрали данный участок границы прежде всего потому, что Унекер единственный населенный пункт в меандре реки Кумахта – отыскать этот крупный линейно-площадной ориентир несложно даже ночью.
– А если будет облачная погода? – резонно уточнил Степанов.
– Тогда полет попросту не состоится – без видимости наземных сигналов десант не сбрасывают, – пояснил Смушко, а Виктор продолжил. – Экипаж должен включить над Унекером секундомер, взять курс триста сорок градусов и с расчётной путевой скоростью[14] лететь в верховья Ингоды сто двадцать километров, – концом штурманской навигационной линейки, с помощью которой он производил расчеты, Виктор указал точку на карте. – Ну, а я постараюсь сократить это расстояние на треть или чуть больше.
– Отлично, капитан! – с удовлетворением подытожил Степанов и как-то облегченно добавил.
– Теперь я окончательно убежден, что место пересечения границы останется неизменным и ваша задача значительно упрощается – искать «Кавасаки» не придется, надо лишь дождаться его и проводить до рубежа перехвата. Обещаю, что мешать вам никто не будет, но помните, что на ближайших аэродромах находятся в полной боевой готовности истребители соседних полков. Их задача – блокировать наиболее вероятные участки воздушной границы, которые «Кавасаки» может использовать в качестве резервных. Что касается службы «ВНОС», то не только пограничная будет работать на вас, но и армейская, а также все средства ПВО. Не сомневайтесь, наведут на цель абсолютно точно – будут задействованы все имеющиеся «Редуты»[15]. А чтобы радиообмен их операторов с вами не перехватили японские слухачи, применим новую частоту.
– Я смотрю, вами учтена каждая мелочь… – одобряюще проговорил Виктор.
– Ну, а как бы вы думали… – не удержался от улыбки Степанов. – Только и у нас, товарищ капитан, к вам будет большая просьба, можете считать ее приказом, удар по японцу должен быть внезапным и сокрушительным, иначе он успеет передать по рации, что атакован. И тогда вся работа – зря!
– Ясно, – кивнул Родионов. От этого движения светлая кудрявая прядь волос упала на его высокий чистый лоб. И на какой-то миг он, синеглазый, коренастый, плечистый, весь какой-то мирно-добродушный, стал похож на деревенского парня, разудалого гармониста, по которому наперебой сохнут окрестные девчата. – Ясно, – повторил он и деловито продолжил. – В сопровождении «Редутов» я встречу японца еще над Монголией, зайду с задней полусферы с максимальным превышением, чтобы не попасть под обзор кормового стрелка, и буду сопровождать до рубежа атаки. Первый удар нанесу по пилотской кабине, затем по левой или правой плоскости самолета. В этот момент надо будет обязательно подстраховаться: пусть «ВНОС» и ПВО по моему сигналу в момент перехвата заглушат весь эфир.
– Всё это мы продумали, – заверил Степанов, – радиопомехи будут ставить самые мощные станции на всех волнах. Ну и последнее: как только убедитесь, что «Кавасаки» сбит, тотчас же передадите условный знак по рации на оговоренной частоте. Пусть это будет слово: «Есть!» Лишь после этого самолет, похожий на японский, приступит к выполнению своей части операции.
– Задача мне понятна! – сказал Родионов и чуть поразмышляв, повернулся к Смушко. – Товарищ полковник, а что если я возьму для этого дела нашу тренировочную «семерку»? Только надо будет установить на ней мощные спаренные фары с хорошей дальностью и дооснастить дополнительными бензобаками, чтобы я мог барражировать несколько часов и ждать японца в воздушной засаде. Пило'ны на самолете уже стоят, работать по наземным целям выходит очень неплохо, почему бы не попробовать и по воздушным?
Смушко сосредоточенно разминал пальцами папиросу, думал. На немой вопрос Степанова пояснил:
– Мы тут недавно самостоятельный эксперимент затеяли: на одном истребителе под крыльями установили пилоны для «эрэсов». Попробовали стрелять по наземным мишеням, получается довольно эффективно. Первыми начали тренировать командный состав эскадрилий и звеньев. У комэска Родионова показатели в стрельбе лучше всех, – он кивнул на Виктора.
– Я пока не вникаю… – признался Степанов. – Пилоны, эрэсы – что это?
«Эрэс» – реактивный снаряд, – объяснил полковник. – На западных фронтах при штурмовых атаках их применяют уже давно, а мы только начинаем осваивать. Пилон – это своеобразная направляющая, на которую подвешивается этот самый «эрэс». Всё очень просто…
– Что-то вроде летающей «Катюши»? – живо заинтересовался майор.
– В некотором роде – да, – кивнул Смушко, потом добавил чуть озабоченно. – «Эрэсы» «эрэсами», но авиационные пулеметы и пушки ещё никто не отменял. Надо вам капитан Родионов побольше полетать да по «колбасе»[16] пострелять.
– Ну, раз уж вы рифмами заговорили, то быть посему, – усмехнулся Степанов. – Полетайте и постреляйте, время еще есть. Что ж, вроде все вопросы обговорили? – он поднялся из-за стола, подошел к окну. В степи уже робко занимался рассвет. Несколько минут майор стоял молча, тяжело опершись руками о подоконник и утомленно опустив тяжелеющие веки.
Полковник Смушко осторожно тронул его за плечо:
– Отправляйтесь отдыхать, Григорий Семенович. Дежурный офицер вас проводит, постель приготовлена. По пути загляните в столовую лётного состава, вам оставлен ужин.
– Ужин давайте перенесем на завтрак, а вот поспать пару-тройку часов не откажусь, глаза просто слипаются… – Степанов помял ладонью лицо, стараясь отогнать навалившуюся тяжелую дрему.
– Вот и отдыхайте, куда вам теперь торопиться, всё ведь, кажется, обсудили, – командир полка дружески глянул на контрразведчика. – Спите хоть до обеда.
[1] «Кавасаки» (Ки-48) – легкий двухмоторный бомбардировщик японских ВВС. После незначительного переоборудования применялся для десантирования разведчиков.
[2] «Канто'куэн», «О′цу», «Бросок за Байкал» – планы военного вторжения японской армии на территорию СССР.
[3] До заключения советско-японского Пакта о нейтралитете 13 апреля 1941 года, режим пребывания чиновников Генерального консульства в Чите был крайне жёстким. Без разрешения они могли посещать только сельскохозяйственный рынок. Это были ответные меры на строгие ограничения, введённые японской стороной в отношении работников советских представительств в Маньчжурии. В годы же войны японские и маньчжурские дипломаты неожиданно получили от НКИД СССР малообъяснимые послабления и могли свободно посещать любые магазины, бани, театры, музеи, совершать загородные прогулки с пикниками, выезжать на железнодорожный вокзал для встреч и проводов своих соотечественников. Передвижения на автотранспорте ограничивались центральным районом города, а если требовалось выехать за его пределы, согласовывались с милицейской охраной консульства
(Данные из архива НКВД − ФСБ Читинской области).
[4] «ЗАС» – засекречивающая аппаратура связи.
[5] Формоз – в переводе с португальского – прекрасный. Распространённое в то время название острова Тайвань, бывшей португальской колонии. В честь празднования дня Красной Армии 23 февраля 1938 года, большая группа советских летчиков-добровольцев, принимавших участие в так называемом «Втором китайско-японском инциденте», совершила массированный налёт на японский военный аэродром, расположенный на этом острове. Основная задача отводилась бомбардировщикам, сопровождаемым истребителями прикрытия. В рейде участвовали и китайские пилоты. Бомбовым и штурмовыми ударами было уничтожено на земле около тридцати самолетов противника, склады с горючим и боеприпасами, аэродромная техника, личный состав. Советско-китайская сводная авиагруппа потерь не понесла.
[6] «ШКАС» – Шпитального-Комарицкого авиационный скорострельный пулемет калибра 7, 62 мм.
[7] «Кэз», «Ка Зэ» – командир звена (авиажаргон).
[8] «СБ» – скоростной бомбардировщик конструкции А. А. Архангельского и А. Н. Туполева. Его максимальная скорость составляла 450 км/час.
[9] «Ишак», «ишачок» – самолет И-16 (ЦКБ-12) конструкции Н. Н. Поликарпова. В середине 30-х годов самый распространенный истребитель советских ВВС. Его максимальная скорость составляла 490 км/час.
[10] ЛаГГ-3 – самолет конструкции С. А. Лавочкина, В. П. Горбунова и М. И. Гудкова. В начальном периоде войны являлся одним из основных фронтовых истребителей советских ВВС. Его максимальная скорость составляла 600 км/час. Данный тип самолёта первым в истребительной авиации РККА был оборудован радиостанцией РСИ – 4.
[11] Первым в мире летчиком, осуществившим ночной перехват и сбившим немецкий бомбардировщик над испанским городом Эскориал, был старший лейтенант Михаил Якушин. Именно после этого случая была обоснована, разработана и успешно применялась в советских ВВС тактика ночного воздушного боя.
[12] «ВНОС» – Войска наблюдения, оповещения, связи.
[13] «Полсотни вторая» – зенитная пушка «52-К» калибра 85 мм., с дальностью стрельбы 15650 м., и скорострельностью 20 снарядов в минуту.
[14] Путевая скорость – скорость самолета относительно земной поверхности с учетом встречного или попутного ветра.
[15] «Редут» (РУС-2) – радиоулавливатель самолетов. Импульсный радиолокатор с дальностью действия более 150 километров и с азимутальной точностью до 2-х градусов
[16] Пострелять по «колбасе», или по «конусу» (авиатермин). Транспортный самолет тянет за собой на длинном тросе продолговатую и толстую брезентовую трубу, которая надувается от встречного воздушного потока. В это время летчики-истребители в целях тренировки отрабатывают по ней прицельную стрельбу из бортового оружия. Удовлетворительным результатом считается десять и более попаданий.
Продолжение
