ПОБЕДИВШАЯ СЕРОСТЬ
Промозглая погода, нудный моросящий дождь, порывистый ветер, валящий и катающий цилиндрические урны, низкое небо даже в полдень В тумане – чёткая мысль: что есть державный, культурный и литературный Питер? – это прежде всего яростная борьба с серостью. Золотой шпиль Адмиралтейства, бирюзовый храм Растрелли, чеканные строки «Медного всадника», благородный профиль Блока – «дитя света». Ну, и в более поздние времена ХХ века полыхал кумач, отсвечивал красный гранит Победы, высился Пушкин Аникушина, звучали дерзкие строки молоденького Рубцова. И вот – полное, безоговорочное торжество серости.
Памятник Блоку – не просто отвратительная, неестественная скульптура – народный художник нынешней России элементарно не знает, как изобразить ветер, который валит с ног, и сопротивляющегося человека, но символ, знак победившей безликости.
Таков и губернатор Беглов, который полутайно открывал этот «шедевр», и сам скульптор, который, в духе позавчерашнего модерна, похоже, изобразил личное состояние – до положения риз. Собственно ,и кумир либералов Бродский такой же – холодное мастерство, полуживые, но резкие метафоры, нанизывание рифм.
Приехал в дорогой для меня Питер и сразу пошёл под дождём на улицу Декабристов, мимо мемориальной доски Достоевского, который якобы в этой части города нашёл своих мечущихся героев, за старое и новое здание Мариинки, в уже не парадный район северной столицы, чтобы лично увидеть и ужаснуться памятнику недалеко от последнего адреса поэта.
Сразу скажу: несколько отлегло от сердца: памятник со смятой шляпой настолько бездарен и так поставлен, что его даже экскурсанты могут пропустить, когда эта кривая глыба сольётся с мрачным небом. Да и деревца подрастут-закроют. Он настолько «мимо», настолько не блоковский, что даже и во вредности своей никудышен.
Но всё равно: нельзя этого так оставлять, идти на поводу у тех, кто уродует
Образы любимых поэтов и славные исторические города. Прозаик Даниэль Орлов колотится: «Москвичи, оставьте нас в покое – мы тут сами разберёмся», обзывает меня боярином и «московским функционером». Что это такое? Почему мне тогда никто не платит за нудную руководящую работу?
Но ведь и мечущийся амбивалентный Орлов – из того же облака. Да, это его памятник – верю. Но за Ленинград пал мой старший брат – Герой Советского Союза Николай Бобров, он взлетал с аэродрома Сосновка в блокадном городе, подкармливал своим пайком аса ленинградских мальчишек – может, отца кого-то из нынешних постмодернистов. Поэтому Питер, о битве за который у меня написано несколько книг – для меня более родной город, чем для какого-нибудь чиновника из окружения Беглова или горе-ваятеля.
И я, боярин-небоярин – не смирюсь!