«Люди находят действительность неудовлетворительной и поэтому живут в мире фантазий, воображая себе исполнение своих желаний. Сильная личность воплощает эти желания в реальность. Слабая так и живёт в этом своём мире и её фантазии воплощаются в симптомы различных болезней.»
Зигмунд Фрейд
Недавно на прием заявилась одна молодая дама двадцати шести лет. Она с ходу заявила, что страдает биполярным аффективным расстройством и хотела бы получить грамотную консультацию и скоррегировать свое лечение. Выглядела она достаточно своеобразно: голова была прикрыта капюшоном, на глазах помещались массивные солнцезащитные очки, а рот был защищен хирургической маской. Я обратил внимание на красочные татуировки, выглядывавшие из-под обшлагов обоих рукавов. <…> Ее сопровождал молодой человек также весьма экзотического вида. Он вальяжно расположился на диване, поджидая свою пассию и почитывая разложенные на столике журналы.
Привычно обрисовав свои жалобы и оценки нарушений, сводящихся к ангедоническим отклонениям: «Нет активности… отказываюсь от любых дел… нет мыслей… лежу, как дохлая рыба…», — она приступила к рекогносцировочным мероприятиям, прощупывая врача в плане его решимости разделять и выполнять ее чаяния.
В ходе беседы выяснилось, что она родом из Оренбурга, где прожила практически всю свою жизнь. О родителях она отзывалась так: отца характеризовала как «пьяницу-военного с пограничными личностными чертами», а мать — как совершенно бесцветную домохозяйку.
Со слов девушки в детстве она подавала надежды: была любознательной, хорошо училась, увлекалась музыкой и танцами, пела в хоре. С особым энтузиазмом она рассказала, что, когда в шестилетнем возрасте ее отдали бабушке и дедушке, она пыталась из-за этого свести счёты с жизнью. Данный драматический эпизод она расценила как иллюстрацию своих психических отклонений.
После окончания школы она поступила в колледж культуры и искусства, по инерции какое-то время еще училась, а потом поняла: «А на фиг оно все надо…». Ей стало скучно, и она вступила в вольготную жизнь. Примерно в это время у нее начались эмоциональные нарушения вроде панических атак, перепадов настроения и периодов апатии, во время которых она лежала, отказываясь от любых дел, а мысли в голове отсутствовали. На вопрос о том, не возникало ли у неё увлечений какими-нибудь психоактивными предметами, она подтвердила, что налегала на алкоголь, но только для того, чтобы справиться с депрессией <...>.
В попытке повлиять на свое психическое состояние она обратилась к психиатрам, которые выставили ей «красивый» диагноз. Проявив интерес к этой области и почерпнув много информации в интернете на эту тему, девушка стала общаться на соответствующих интернет-форумах с такими же страждущими, обсуждая нюансы терапевтической тактики и мельчайшие детали подходов, применяемых в лечении аффективных расстройств. Она так увлеклась ментальной сферой, что стала принимать участие в мероприятиях для психиатрических пациентов реабилитационного плана, например, художественных постановках, флэшмобах и выставках, а также проявляла свою активность в антипсихиатрических акциях вроде пропаганды просвещения о вреде помещения пациентов в психиатрические стационары и старалась привлечь внимание к другим моментам, связанным с этой сферой жизнедеятельности. До последнего времени она пользовалась поддержкой родителей, выдаивая из них деньги разговорами о своем здоровье и необходимости лечения. Пару лет она проживала в Москве, затем вернулась в Оренбург, а год назад приехала в Санкт-Петербург.
Устроившись на работу, определяемую сложным иностранным названием (по сути, рекламным агентом), она продолжала свои устремления, пытаясь поправить своё психическое здоровье, и обращалась к различным психиатрам, пользуясь психофармакологическими схемами лечения.
Рассказывая о попытках обращения в государственные и частные организации, оказывающие психиатрическую помощь, она с воодушевлением оперировала медицинской терминологией узконаправленного свойства, перемежая ее со специфическими сленговыми оборотами вроде «калифорнийского ракетного топлива», которым такого рода публика обозначает сочетание двух антидепрессантов. Пыталась она посещать дневной стационар и заниматься с частным психологом, однако последнее не вызвало у нее энтузиазма несмотря на то, что психолог названивала по телефону и приглашала на сессии. Ее же позиция сводилась к тому, что она «не такая дура — платить по три тысячи за разговоры», к тому же сомнительного содержания.
Пациентка всячески доказывала, что у нее устойчивое депрессивное состояние, которое не поддается терапии. При попытке выудить противоположные маниакальные эпизоды из ее анамнеза, необходимые для диагностической верификации, она обрезала: «Второго типа…», — предполагая, что состояний данного полюса могло и не быть или они были в минимальном виде: «…Какая разница… Главное — есть диагноз».
Почувствовав мое сомнение, она обратилась к авторитету психиатра, с которым общалась: «Как, вы не доверяете диагнозу и лечению доктора В.В. ?… Она мне очень помогла… Разобралась в моих симптомах…»
Разумеется, с такими гигантами психиатрической мысли я состязаться не мог, поскольку пациентка имела четкое понимание who is who в этой области, происходящее из эгоцентрической оценки ситуации. Тем более что какие-то диагностические вопросы ей были не нужны, а требовались «лишь рецепты на лекарства».
Вообще, моя визави была ориентирована лишь на себя и болезненно реагировала на любые проявления критических обсуждений, порой давая волю слезам и обвиняя меня в «солдафонских приемах». Она же требовала индивидуализированного подхода, который бы заключался в соглашательской линии, в рамках которой нужно подтверждать ее собственные установки, обеспечивая их, если можно так выразиться, врачебную легитимизацию.
В итоге наш разговор был окончательно скомкан. Она перестала продуктивно реагировать на задаваемые вопросы и предполагать иные оценки ситуации, кроме ее собственной. Она повторяла одни и те же фразы, обвиняя меня в нарушении этики, деонтологии и еще чего-то, и демонстрировала полную враждебность. В конце концов, я констатировал абсолютную резистентность депрессивного состояния, что требует лечения в условиях психиатрического стационара. При моём упоминании таких лечебных альтернатив, как проведение курса электросудорожной терапии, она пулей вылетела из кабинета, по дороге прихватив своего попутчика.
А я остался рассуждать о том, что не всем людям я все-таки могу помочь.