Буквально на днях у меня состоялся прелюбопытный разговор относительно такого договора как договор займа. Всё началось с того, что передо мной был поставлен вот какой вопрос: «Как Вы считаете, а можно ли взыскать довольно крупную сумму денег по расписке?»
В принципе, для российских юристов тут особого вопроса нет. Действительно, сама по себе расписка уже свидетельствует о наличии долга, пока она находится у кредитора. Нет-нет, не надо путать это с векселем. Разница довольно большая, но она главным образом, лежит в обращении. Тем не менее, представленной в суд расписке уже надо что-то противопоставлять, хотя бы и отношения с третьими лицами или, скажем, доказательство того, что по такой расписке в реальности деньги уже выплачены, или довод подложности расписки, или… словом, хоть что-то.
В противном случае расписка именно служит доказательством наличия денежного долга и притом наличия договора именно займа, а следовательно, в общем случае взыскание по ней возможно. Однако мне рассказали о некоей «практике» на Украине, которая некоторым образом, как утверждалось, отличается от российской. Допускаю, что эта «практика» действительно отличается. Правда, я с ней незнаком, а потому не могу сказать ни то, в чём именно она отличается, ни то, что она верна или, напротив, ошибочна.
Попытаемся рассуждать с нуля.
Во-первых, что точно следует различать, так это, простите за банальность, форму и содержание. Мы привыкли называть договором некие листы бумаги, некий документ. Причём наша привычка заводит нас к тому, что документ не на бумаге, а, скажем. на каменной плите, мы вообще склонны признавать не документом. В реальности-то дело обстоит несколько иначе.
Договор есть просто один из видов сделок, а именно: в договоре есть более одной стороны. Всё! более никакого смысла слово «договор» в гражданском праве в себе никак не имеет. Есть ещё философско-правовое представление о «договоре» как о явлении объективного духа, но его нет смысла сейчас касаться, потому что в непосредственно-практическом смысле, это философско-правовое понятие опять-таки приведёт нас примерно к тому же: договор есть вид сделки, в которой участвует более одного субъекта. Оговоримся, что гражданский оборот предполагает, разумеется, равные отношения всех субъектов друг к другу. В противном случае вообще нет смысла говорить о гражданско-правовых отношениях.
Во-вторых, сам по себе договор есть идея. Он не имеет ни временных, ни пространственных координат, ни массы, словом, он не имеет в себе ничего, что позволило бы нам отнести его к миру материальному. Договор — идея. Следовательно, постигать договор как таковой мы в состоянии только и исключительно спекулятивно. И более никак. Никакие чувства и измерения тут нам не помогут.
В-третьих, справедливо утверждение, что для любого спекулятивного суждения об идеальном объекте, мы всё-таки должны хотя бы косвенно его получать в ощущениях. Мы и получаем: через форму, которая даёт явление любой идеи в материальном мире. Формы договора, заметим, различаются не по материалу, на котором что-то изображено, а именно по типу: устная и письменная. Причём последняя разделяется на простую письменную и нотариальную. Это если брать положительное законодательство. И снова повторю: вопрос о материале, из которого изготовлена именно письменная форме вообще не стоит.
В-четвёртых, единичное явление, которое присутствует в материальном мире посредством именно формы, в то же время и определяясь или, если хотите — опредéливаясь ею, характеризуется именно сочетанием и формы и содержания, которое мы постигаем непосредственно из формы. Применяясь к представлению о письменных формах договоров, мы узнаём о содержании договора из смысла текста или графики, или того и другого вместе, которые мы получаем посредством органов чувств и знания языка, которым это содержание изображено. Иными словами, корректно говорить, указывая на листы бумаги, что перед нами не самый договор, а экземпляр документа, подтверждающий наличие договора; этот-де текст изложен на таком-то языке… В этом смысле довольно глупым является назначение экспертизы подписи на договоре. Нет никаких подписей на договоре как таковом! Есть подписи на экземпляре документа, который представлен, скажем, в качестве доказательства существования или содержания конкретного договора.
Я вовсе не пурист и не собираюсь каждый раз одёргивать людей, рассуждающих о печати на договоре. Более того, я и сам для краткости речи употребляю эллипсы. Только тут надо помнить, что употреблённые слова в кратком термине суть именно нечто, что именно имеет в себе несколько иное содержание, нежели следует из самих слов, и оперировать этими «краткими» терминами надо с осторожностью, постоянно оглядываясь на то, чтó они сокращают. Иначе возможно напороться на ошибки.
Теперь попытаемся ответить на довольно простой вопрос: что характеризует конкретный договор как именно такой договор?
Ответ совершенно ясен: его условия. Если перед нами нечто, согласно чему есть обязательство передать что-то в собственность против обязательства передать деньги, то это — договор купли-продажи; если речь идёт об обязательстве передать какую-то вещь в собственность против передачи в собственность другой вещи — договор мены… и так далее.
Второй вопрос: откуда мы узнаём об условиях договора?
Опять-таки ответ прост: чаще всего из текста, который мы воспринимаем непосредственно и анализируем на нескольких уровнях: лексическом, грамматическом, понятийном. Этот текст есть форма, посредством которой условия договора являют нам себя.
Наконец, третий вопрос: каким образом суд, скажем, должен устанавливать наличие между субъектами того или иного договора?
Опять-таки очевидно: из тех доказательств, доказательств вполне формальных в том смысле, что они имеют форму, которые представляют участники гражданского судебного процесса. При этом, естественно, для спекулятивного действия опознания и идентификации договора суд обязан проделать всё те же действия на уровне анализа восприятия содержания через форму, в которое это содержание облечено.
Таким образом следует достаточно чётко понимать, что в принципе (подчеркну — в принципе!) документ, в котором написано, что такой-то должен такому-то определённую сумму денег, и при этом при всём имеются средства идентификации того, что такая запись соответствует воле субъекта-должника, должен рассматриваться как прямое доказательство наличия отношений долга именно указанной суммы денег. И ровно постольку, поскольку через такую форму возможно эти отношения воспринять и подвергнуть анализу.
Но это — в принципе. В целом ряде случаев уже положительное законодательство устанавливает ограничения на средства доказывания, в том числе и на форму, в которую облекается договор. Причём именно с целью доказательства такового: как существования договора вообще, так и его специфического вида. В частности, на Украине законодатель установил, что договоры займа на сумму, превышающую определённую в законодательстве, должны быть совершены в письменной форме. При этом законодатель ничего не говорит о конкретном текстуальном содержании такой формы. Есть лишь указание на то, что договор должен содержать существенные условия, то есть такие условия, которые делают этот договор именно этим договором, а не, скажем, обещанием или пожеланием и не договором вообще, абстрактным, а специфическим. Некоторые из таких условий прямо указаны в качестве необходимых в законодательстве для конкретных видов договоров. Сказано также, и сказано вполне обоснованно, что договор считается заключённым именно тогда, когда стороны пришли к соглашению по всем его существенным условиям. Затем стороны, если хотят, чтобы впоследствии их соглашение можно было бы доказать, они должны облечь его в соответствующую, в случае договора займа на большую сумму — письменную, форму.
Законодательство Украины, как и законодательство России, вполне допускает самые разнообразные способы заключения договора в письменной форме (обратите внимание: договор облекли во что? — в форму! Подобно тому как воду налили в сосуд, документы заперли в сейф… Ни сосуд, в который налили воду, не есть вода, ни сейф. в который заключили, заперли документы не есть сами документы!). Причём есть специфическая именно для договора займа норма п. 2 ст. 1047 ГК Украины, которая устанавливает, что представление расписки может быть доказательством именно наличия договора займа. Обращаем внимание: не представление экземпляра текста договора будет доказывать наличие договора займа, а достаточно и одной расписки, которая тоже, в силу указанного особенного правила способна доказывать наличие договора займа.
Из сказанного сразу же следует прямой вывод: расписка в получении денег действительно может доказывать наличие договора займа, даже если текст последнего вообще не представлен в суд, ведь нигде в законодательстве не сказано, что расписка может доказывать наличие договора займа только-де в том случае, если в суд представлен и сам текст документа, свидетельствующий о всех условиях договора займа и наличии воли на принятие таких условий. Если украинские суды при наличии расписки в получении денег взяли за «практику» отказывать во взыскании сумм по договору займа именно на основании недоказанности заключения самого договора, — повторяю: если!, — то это значит, что в эдакой вот «практике» суды идут против того, что установил закон.
Но в практическом смысле есть ещё один аспект той же темы расписок, документов, договоров и форм, который имеет смысл осветить.
Дело в том, что я видел несколько таких вот «расписок». Это были документы, вверху которых как заголовок действительно было написано на русском языке слово «Расписка», вследствие чего все на свете и говорили именно о расписке. Но мне пришлось задать вопрос: «А в чём эта «расписка»?» Мне ответили, что это — расписка в получении денег. Тогда я спросил: «И только? там нет никаких иных сведений?»
На самом деле из текста документа, озаглавленного как «Расписка» было видно не только кто и сколько денег получил, но и на каких условиях, на какой срок; там же значилось и обязательство возвратить ту же сумму. Там же было оговорено и отсутствие процентов.
Но если расписка как таковая есть не сделка, а лишь документ, фиксирующий исполнение определённых обязательств, то перед нами лежал документ, который с распиской имел только то общее, что был особенным образом озаглавлен. Перед нами лежал текст, подписанный двумя субъектами, из которого великолепно было видно, что эти субъекты полностью согласовали между собою все существенные условия именно договора займа, а не какого-то иного. И заголовок «Расписка», размещённый вверху документа, значил никак не более, чем отсутствие вообще какого бы то ни было заголовка или пожелания удачи. Он так же идентифицировал содержание этого документа, как надпись «Калифорнийский страус» на вольере ослов. Но ведь никому же в голову не придёт сказать, что ослов нет только потому, что на их вольере есть надпись «Калифорнийский страус». Следовательно, мы имели единый документ, подписанный обеими сторонами, который свидетельствовал о согласовании сторонами всех существенных условий договора займа, а кроме того — о получении заёмных средств. И это значит, что под заголовком «Расписка» мы видели ни что иное как именно доказательство самого договора займа, который был заключён именно в письменной форме.
Напоследок прошу ещё раз обратить внимание: я вовсе не подвергаю критике судебную практику по этим вопросам на Украине. Я с ней совершенно не знаком. Я привёл лишь рассуждение, которое согласно именно украинскому, в частности, законодательству заставляет принимать даже то, что называется «чистые расписки» в качестве допустимых доказательств наличия договора займа. А уж насколько суды Украины или России слышат голос рассудка и насколько они вообще придерживаются законодательства — вопрос совершенно особенный, к договору займа, документам, распискам и материальным носителям отношения не имеющий.