Милана прижалась к матери и обняла ее изо всех сил своими маленькими ручонками.
— Не хочу в садик!
Татьяна только вздохнула: сколько еще она продлится, эта адаптация?
Вечером они лежали в постели рядом, под теплым пуховым одеялом. Оно было плотным и тяжелым, вдвоем под ним было жарко, и Милана, разгоряченная, немного отодвигалась. Но вскоре она снова забиралась под одеяло, поближе к материнскому теплу. Татьяна дожидалась, пока дочь уснет, и только тогда ложилась на свою кровать.
С садиком у Миланы отношения не складывались. По утрам, сразу же после звонка будильника, Милана издавала жуткий крик. Она просыпалась и понимала, что нужно идти в сад. Татьяна быстро, со скоростью света, перебиралась в кровать дочери, обнимала, прижимала к себе, шептала что-то утешительное.
— Клянешься, что заберешь меня сразу после акробатики? — без конца спрашивала Милана.
— Клянусь. Конечно, клянусь, — говорила Татьяна, мысленно прикидывая, успеет ли вырваться с работы вовремя. Но клятва есть клятва. Если взять часть работы на дом и посидеть за компьютером ночью…
— Солнышко, может быть, и с прогулки заберу, — попробовала она заикнуться.
— Нет, пожалуйста, после акробатики, прошу!
— Ладно-ладно, хорошо. После акробатики.
— Поклянись!
— Клянусь, — обреченно сказала Татьяна.
Садик казался Милане страшным местом, куда отдают детей до самого вечера, чтобы мама могла работать. Татьяна только вздохнула. Вообще-то так оно и было. «Передержка», в которую сдают детей, чтобы они не мешали работать. Но что поделать? Ипотека сама себя не выплатит. И коммунальные платежи сами собой не рассосутся. Хорошо хоть зимний «слитник» Милане в этом году удалось урвать по акции. Татьяна готовилась к зиме с августа, покупала слитный зимний костюм, шапку, сапоги, новые варежки, искала скидки, и, наконец, в сентябре испытывала странное спокойствие, когда понимала, что на зиму ее ребенок одет-обут.
А между тем ее бывший муж жил в свое удовольствие. Его жизнь с появлением ребенка нисколько не изменилась. Наплевав на условные договоренности «на берегу», он умчался с ветерком в новую счастливую жизнь, выплачивая копеечные алименты с официальной зарплаты.
«Я был не готов к семье». «Я не знал, что будет так». «Не клялся я ни в чем».
Может, поэтому Татьяна и сказала Милане однажды: я клянусь. Я приду сразу после акробатики.
Я не нарушу обещание. Просто потому, что у меня есть совесть.
Он ушел, а Татьяна осталась одна. И не просто одна, а во всем этом. Милана родилась с родовой травмой. Ничего такого уж страшного, но реабилитация была необходима. А все, что касается реабилитации, стоит очень и очень дорого, не говоря уж о том, что требует очень много усилий. Дефектологи, массажисты, неврологи, остеопаты и постоянное осуждение со стороны специалистов: «Мамаша, что же вы так затянули? Мамаша, куда вы раньше смотрели? Мамаша...
Она колотилась одна в эту закрытую дверь. У нее волосы полезли клочками. Она не могла даже напиться, потому что у нее просто не было денег.
Но она сделала это.
Она вытянула ребенка.
Когда утром зазвенел будильник, ей захотелось кричать, точно также, как Милане.
Она всегда, с самого утра чувствовала бесконечную непрекращающуюся усталость. Хотя вроде бы и пробовала отдыхать на выходных, отложить бесконечные уборку-стирку, обойтись минимумом. Но нет. Ей нужен был длительный безмятежный отдых. Такой, чтобы отключиться от всех забот. А так… она снова и снова как будто восставала из мертвых, заставляя себя греть кашу, пить кофе, поторапливать дочь и торопиться самой. А потом работать, работать и работать, хотя нет уже никаких сил.
Иногда ей казалось, что она счастлива только ночью, когда спит.
Где она брала эти силы… Наверное, взаймы у своей старости.
Кое-как одевшись, она заплела Милане косички потуже, так, чтобы хватило на целый день, затем погрузила ребенка в зимний «слитник» и повела в сад.
Они шли быстро, Милана то и дело норовила остановиться или идти помедленнее, но Татьяна практически волокла ребенка за собой. Каждая минута была на счету. Густая ночная темнота понемногу рассеивалась. Небо из черного стало густым, темно-синим. Хрипло кричало о чем-то воронье, собравшееся стайками возле мусорных баков. Наконец они добрались до садика. В раздевалке Татьяна стянула шапку с головы, расстегнула пуховик и велела Милане переодеваться. «Переодеваться в физкультурное или в групповое?» «В физкультурное». В садике Милана как-то успокаивалась, переставала хныкать, как будто начиналась для нее новая жизнь, в которой нужно все делать аккуратно и правильно, раз уж ничего нельзя изменить. И Татьяна наблюдала, как Милана достает из шкафчика черные шорты и белую футболку, аккуратно и так медленно выворачивает кофту, в которой пришла… Хотелось помочь и сделать все быстрее, самой. Но ведь ребенок должен сам… А стрелки часов предательски ползли к цифре, за которой неминуемо следует опоздание. Наконец она оставила ребенка в саду и помчалась на работу. Чувствовала она себя при этом так, словно отработала уже неделю.
С утра всегда было тяжело, но потом она втягивалась и продолжала тянуть свое ярмо...
— Здравствуйте, Татьяна Александровна.
Таня вздрогнула. От начальника ничего хорошего ждать не приходилось.
— Здравствуйте, Игорь Валерьевич, — со вздохом сказала Татьяна.
— Зайдите ко мне сегодня, как сможете, — сказал директор.
Татьяну поразило это «как сможете». Неужели в нем что-то человеческое прорезалось?
В ООО «Система» не было человека жестче и беспринципнее, чем ее непосредственный руководитель. На данный момент он занимал должность коммерческого директора фирмы, однако всерьез метил в учредители. Татьяне было известно, что он уже пару раз всерьез предлагал генеральному директору сделать его учредителем. И как бы невероятно это ни звучало, Татьяна была убеждена, что генеральный директор рано или поздно согласится.
— Давайте прямо сейчас, — сказала она и вышла из системы. Компьютер погас. Вход в систему осуществлялся по логину и паролю. Система четко отслеживала, сколько секунд или минут человек за компьютером не производил никаких действий. Если больше трех минут, то вход в систему блокировался. И пароль нужно было вводить заново. Стоит ли говорить, что все эти промежутки строго фиксировались. Уже сейчас понятно было, что разговор с начальством тремя минутами не ограничится.
На столе у директора стояла чашка с горячим дымящимся кофе. Игорь Валерьевич сел и отхлебнул из чашки, поморщился и отставил ее.
— Присаживайтесь.
Татьяна села, мысленно перебирая все свои рабочие огрехи, которых, конечно же, хватало.
— Как ваши дела? Как вообще живете? — спросил директор.
Татьяна удивленно уставилась на него.
— Все в порядке. Спасибо…
— А как ваша ипотека? Под какой там она у вас процент, напомните, я забыл?
Татьяне показалось, что он играет с ней, как кошка с мышкой. Что значит, «напомните»? Она никогда не обсуждала с ним процент, под который брала ипотеку.
— 11,9 %, — тихо сказала она.
Начальник чуть не поперхнулся своим кофе. Потом подумал и поставил чашку на стол.
— Немаленький такой процент.
— Что поделать, под другой не дают, — Татьяна взглянула ему в глаза.
К чему этот разговор? Неужели ей предлагают повышение?
— А хотите, я выкуплю у банка ваш долг? Возвращать будете мне. Без процентов.
— А так можно?! — вырвалось у Татьяны.
— Все можно, если очень нужно.
— Но как? И зачем вам это?
— А почему я не могу вам помочь? Банки жиреют, назначая совершенно грабительские проценты. А льготы дают тем, кто в них не особо и нуждается, айтишникам, например. А вот матерям-одиночкам не дают. Хотя они – самый незащищенный слой населения. Если баба без мужика, то ей надо помогать. Ну, я так считаю.
Только после этих слов Татьяна стала понимать, в чем заключается суть сделанного ей предложения.
Она вспомнила, что у Игоря Валерьевича трое детей. Кажется, два сына и дочь. Однажды на корпоративе он бросил фразу: «Дети – это женские дела. Женщина должна справляться со своими детьми самостоятельно». Со «своими» детьми, как будто они не имеют к нему никакого отношения…
Конечно, он никогда не стремился уйти с работы пораньше. Не был прикован к садику, не брал больничные. Естественно, пока жена колотилась одна в декретах, его карьера пошла в гору. Еще бы он не сделал карьеру, при таких-то условиях…
Но какое щедрое предложение… Да кто от него откажется.
— Давайте поступим так, — продолжал Игорь Валерьевич, — завтра едем в банк. Вы же в «Альфе» брали кредит? У меня там знакомый юрист. Переоформим долг. Потом можете взять отпуск две недели, отдохнуть. У вас стресс, я понимаю.
Татьяна даже не могла говорить. Только кивнула.
— Какой офис ближайший к вам? А ну ладно, я сам посмотрю в интернете, и вечером напишу, куда вам подойти, — бросил он, когда она уже выходила из кабинета.
Вечером Татьяна шла домой, сгорбившись под весом сумок. Можно было бы зайти в магазин поближе к дому после того, как она заберет Миланку из сада. Но ходить с Миланой в магазин было совершенно невозможно. Она просила всякую ерунду на кассе, а денег у Татьяны на это не было. Каждую копейку она бросала, как щепочку, в костер ипотеки, стремясь досрочно закрыть долг.
Вечером у нее раскалывалась голова. Началась мигрень, та, которых уже полгода не случалось. Невозможно было смотреть на свет. К горлу подкатывала тошнота. Предложение Игоря казалось ей отвратительным. Но отказаться было бы глупо.
Потом ее вырвало. И стало немного полегче. Они пораньше легли спать. Татьяна тешила себя надеждой, что дочь быстро уснет, и она сможет хотя бы услышать свои мысли. Но Милана болтала что-то свое. Ее слова нужно было слушать, на них нужно было реагировать.
— Милана, мама болеет. Давай помолчим.
Милана помолчала минут пятнадцать. Татьяна даже подумала, что она уже спит. Но нет.
— Мама, а зачем нужен этот садик? — в который уж раз спросила Милана.
Татьяна тяжело вздохнула.
— Ты же в подготовительной группе. Тебя там готовят к школе, ты же хочешь в школу?
— Хочу, конечно. Я там буду отличницей. Буду одни пятерки получать.
— Ну вот видишь… Значит, и в садик нужно ходить. К тому же мне нужно ходить на работу, зарабатывать деньги.
— Мамочка, почему нужно все время куда-то ходить?
— Ну, а как по-другому? — попробовала увильнуть Татьяна. — Маленькие дети ходят в садик, дети постарше – в школу, потом в институт. А взрослые ходят на работу, чтобы сделать много всего нужного и хорошего.
Тут ей самой захотелось плеваться.
— Всегда приходится куда-то ходить и всегда без мамы! И садик без мамы, и школа без мамы. Везде без мамы!
Татьяна молчала.
— Мамочка, я не хочу жить, когда тебя не будет, — тихо сказала Милана.
— Как это меня не будет? — Татьяна не знала, что на это ответить.
— Я все время без тебя, пока ты молодая. А потом ты умрешь. И я снова буду без тебя.
— А я не умру. Я уйду к Богу.
Татьяна не знала, что сказать, поэтому сказала это. Хотя верила она в Бога или нет, она и сама не знала. Мелькнула в голове мысль: если Бог есть, то почему на земле такой ад, что матери вынуждены расставаться с детьми, чтобы идти на работу?
Но Милана, кажется, заинтересовалась.
— И мы там будем обе сидеть на облачке?
— Да…
— А радуга там будет?
— И радуга будет, и зеленая травка…
Милана улыбнулась и удовлетворенно закрыла глаза.
— Красиво. Хорошо, что мы там встретимся. У радуги, в три часа дня.
Да, наверное, только у радуги им и удастся встретиться и не торопясь обо всем поговорить.
Ей очень хотелось спать. Но она не могла заснуть с этим нерешенным вопросом в голове. Соглашаться или нет?
Миланка заснула. Иногда Татьяне казалось, что сонное сопение дочки – самый любимый звук в ее жизни. Ведь он означает, что ребенок спит, и можно подумать о чем-то своем. Или просто спокойно отключиться.
Но сегодня она не могла заснуть.
Ничего, отоспимся в гробу.
И вдруг она подумала: а ведь это выход. Сколько длится боль? Несколько секунд. Шагнуть в окно и оказаться на радуге – это выход.
Она устала. Бесконечно устала. Не только от работы, но и от унижений.
В этот момент она вдруг поняла, в какой момент бывший муж почувствовал, что может безнаказанно изгаляться над ней. Тогда, когда он решил, что ее хребет окончательно сломлен работой, бытом, материнством, бесконечными проблемами. Когда он подумал, что она так и останется под завалами всего этого загнанной лошадью.
Но тогда она еще не была сломлена окончательно. Тогда у нее хватило сил взять ребенка и уйти.
Но сегодня… Предложение начальника стало последней каплей. Она поняла, что ее просто не считают за человека. Что с ней можно все. И вот теперь она уже точно не выберется из-под завалов.
Она посмотрела в окно. Белая полоска света проникала между неплотно задернутыми шторами.
Где-то должен быть выход. Его не может не быть.
Миланка спала. Ее дыхание было ровным и спокойным. Быть может, ей снится радуга в ясном голубом небе, в небе после дождя.
Татьяна встала и вышла на кухню. Выпила холодной воды из-под крана. Остудила пылающие мысли. Решение стало четким и ясным. Она взяла телефон и набрала номер.
— Привет, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, — не спишь еще?
— Да ты что, я же еще клиентов на дому принимаю. Только что закончила.
Голос у Марины был усталым и одновременно задорным.
— Твое предложение еще в силе? — спросила Татьяна.
Марина зевнула в трубку.
— В силе. Что, решилась?
— Я увольняюсь. Завтра заявление напишу и уйду на больничный на две недели. Пусть оплачивают. Мне, наверное, надо обучиться?
Марина хохотнула.
— Чему там учиться? В интернете видео полно. Не получается только у совсем уж криворуких.
— А клиенты?
— Рекламу дашь в соцсетях. Я тебя порекомендую. Сейчас все этим занимаются, ставь цену чуть-чуть пониже, чем средняя, народ валом пойдет. Завтра как больничный получишь, приходи, покажу тебе, что за чем наносится, как закреплять. К трем успеешь? У меня как раз окно.
— Думаю, да.
Марина уловила неуверенность в ее голосе.
— Не боись, все правильно делаешь. Клиентуру наработаешь – вообще будешь деньги грести. Оплатишь досрочно свою тюрягу.
— Нет уж, — сказала Татьяна, — ни копейки им больше досрочно не заплачу. Деньги дешевеют, метры дорожают. Договорились на двадцать лет, вот двадцать лет им и буду платить. А сдохнуть я теперь не боюсь.
— Ну и отлично. Значит, у радуги, в три.
— У радуги?
— Ну да. Салон наш так называется. Студия ногтевого дизайна «Радуга».
Татьяна положила трубку. Сердце колотилось.
Ничего, сказала она себе. Все будет хорошо. Марина поможет. Аппарат она купит. Материалы… Еще надо научиться делать брови. С этими бровями все как с ума сошли.
И плевать ей на профессию и на это высшее образование. Главное, Миланка.
Теперь она сможет выделить дома уголок и принимать на дому. Миланка сможет пропускать садик, если уж совсем невмоготу. Она понятливая, не будет мешать работать.
И когда-нибудь все это закончится. Дети растут. Она получит прекрасную, красивую, умную дочь.
Закончится этот проклятущий садик. И у нее еще даже останется время на жизнь.
И однажды они правда встретятся. Две женщины. Молодая и чуть-чуть постарше.
Где-то там, у радуги. В три часа дня.