Ехала Глаша однажды на велосипеде. И как следует с него грохнулась. Грохнулась и валяется - ноги кренделем, руки крестом, слезы будто из китового дыхала - фонтанами.
Валяется себе Глаша на асфальте и думает: сломала она себе какой важный член организма или обойдется все покамест. Ребра аккуратно трогает - хрустят они в клетке груди или отделались легким испугом?
А на грохот падения прохожие юноши обернулись. И не загоготали, как им положено по возрасту - смотри, мол, ребя, девчонка какая-то валяется, гы-гы. А зашептались опасливо: убилась вон та тетка или не совсем? Неприятно, небось, на такое юношам глядеть - когда тетка проезжая убивается.
Тетка?! Глаша сразу тут фонтаны свои убрала. Обождите-ка. Это где же тут тетка валяется, юноши? Покажите мне ее срочно. И лично я ей в глазу скажу, что в солидном возрасте безответственно этак по улицам костями греметь. Сломается, допустим, какая-то важная шейка бедра. И готово - лежи до скончания веков колодой. Внуков жди. Со стаканом питьевой.
- Не-е, шевелится тетка, - сказали эти прохожие юноши, - вон глазом дрыгнула. Пошли, ребя!
И пошли по своим делам спокойно. Шли и музыку слушали.
А Глаша коня железного взяла за кривой руль и к дому захромала. Шла она и мысли разные думала.
Так это я, получается, тетка?! Сорок пять едва отметили. Девчонка, можно сказать. Только жить начинаю. В Европе в такие годы люди едва колледжи свои заканчивают. А они мне - глазом дрыгнула!
А неужто тетка и есть? А кто она такая, если разобраться, тетка эта? Тетя. Тетя Мотя. Женщина не сильно молодых лет. Поживший уже человек. В мохере на работу ходит. И пуговичка на пузе этого мохера у нее расходятся. Бублик потому что вырос вместо талии. Седину краской специальной мажет - стесняется волосяных своих фолликул. Подружек “девчатами” называет. Идемте, девчата, посудачим о чем-нибудь! И песни Надежды Кадышевой поет на застольях. ”А я вовсе не колдуньяяяяя…”.
И Глаша призадумалась - клюнул возраст ее в темечко или рано еще?
Может, и клюнул. Если разобраться - тетка и есть. Школьницей себя Глаша припомнила. Кто старше двадцати пяти - пенсионерия и есть. Поклонника сестры, Костика, двадцати шести лет от роду, кто “хрычом” называл? А тебе, Глаша, куда больше, чем тому Костику. В матери ты этому лысеющему Костику хорошо годишься. Вон куда возраст занес - в хрычовы матери.
Тетка и есть. Музыку вот юноши слушали эти. Глаша иногда такую музыку по радио в машине замечала. И казалось ей, что певцы на каких-то иностранных языках поют. И гундосые все - не единого слова не разберешь. Будто гайморитом страдают. И каша во рту у них жуется. Ты пчела, я пчеловод, чавк-чавк. А юношам нравится. И слова они, наверное, хорошо разбирают.
Таки, тетка.
С возрастом, Глаша читала, новое уже все в штыки принимаешь. Старишься и штыки из тебя наружу выпячиваются острые. Как у дикобраза. И молодежь тебе уже не та, и слушает она не то. И вообще - читает маловато. Тьфу, а не наше будущее.
И запала уж былого нет! Вон, всякие глупости на работе хотят - глаза горящего и в личный выходной чтобы субботник посещали. А после субботника - пицца. Нашли чем теток на субботники заманивать, глупые люди. И вообще - какая пицца? Бублик вон на боках какой образовался. И не бублик даже. А “поручни любви”. Глашина соседка - простая заводская женщина - так кокетливо называла свою былую талию.
Про любовь, конечно, и вовсе лучше пока помолчим.
И скоро ей, Глаше, начнут звонить подруги, тоже бабки которые. И в девять вечера уточнять - не спит ли она, случаем? Не спите, Глафира Сергеевна? А ежели не спите, то не причина ли в дурном ли, упаси Ктулху, вашем самочувствии? Нынче бури, в прессе пишуть, магнитные бушуют над нашим регионом. И этак до тридцатого аж числа буйствовать будут. Нам, теткам, внимательнее нужно быть к самочувствию до тридцатого числа. И потом тоже ни на миг не расслабляться.
И смешно Глаше стало. А и пусть. Хорошо это - возраст. И каждый возраст хорош, в каждом своя прелесть. И с годами Глаша вон только лучше делается. И седины не стесняется - чего ее стеснятся, коли она у нее нормальная, человеческая? И бублик - который “поручни” - на велосипеде сгонит она однажды. Быть может.