в Ноябрьск мы переехали в 1990-м из Тбилиси.
Из зеленого теплого Тбилиси с фруктами, специями, метро и фуникулером в город вечной мерзлоты с низким серым небом.
В Тбилиси мы жили в кирпичном доме без туалета (туалет был во дворе дома) и душа в квартире, но с холодной водой и газом.
Переехав в Ноябрьск, мы жили(не жили, а скорее существовали) в вагончике, оборудованном под жилье.
Ноябрьск был выбран в качестве места проживания потому, что там жили мамина родная сестра с семьей. К ним мы и поехали.
Наше жилье в Ноябрьске выглядело так: обычный жд вагон+пристройка из дерева =дом.
По памяти там было метров 24 всего, но мама умудрилась в вагончик поставить фортепиано, которое мы перевезли из Тбилиси, убежав от войны, которая началась в Грузии.
И вот в этом северном варианте жилья мы с мамой и пианино жили втроем, папа остался в Тбилиси. Мы верили тогда, что это временная миграция, и вскоре мы вернёмся домой.
Не вернулись. И папа умер спустя 4 года, в 1994-м.
В вагончике не было горячей воды и газа, был холодный туалет в деревянной пристройке, раковина для умывания и плитка. На ней грели воду, готовили еду и отогревали вагончик. Лютые северные морозы промораживали вагончик до инея на стенах.
Есть было нечего: у нас не было сначала денег, а в магазинах особо еды. Потом мама стала шить на заказ вещи-деньги появились, а еду в магазины так и не завозили))
Из того, что помню: ели макароны, сливочного масла не было, только подсолнечное. Шоколада не было - только подсохшие карамельки. Фруктов и овощей не было-мерзлая сладкая картошка, капуста, лук и морковь.
Мама варила постные супы на маргарине, мяса тоже не было.
После Тбилиси это казалось диким, но выбора не было.
Когда мама стала шить, а шила и вышивала она волшебно, то и еда в доме появлялась периодически: тогда было слово «отовариться», так вот клиентки в знак благодарности приносили маме еду. То банку вишневого вкусного компота, то кусок мяса, то замороженную синюю курицу, то колбасу, то шоколад.
Жизнь налаживалась, я привыкала к морозам, периодически плакала, хотела в Тбилиси и вкусно поесть.
Самый большой ужас меня ждал в школе: тбилисская девочка 12-ти лет выглядела белой вороной. Говорила с легким акцентом, материться не умела и даже от слов типа «любовница» заливалась краской.
В школе я прошла путь от просто конфликтов подростков, до разборок на темных лестницах с драками. Били меня, била я. Я научилась материться, драться и договариваться.
Маме об этом не рассказывала: ей бы справиться с бытовыми вопросами, она шила 20 часов в сутки, между примерками выходила курить с чашкой кофе в промерзшую деревянную пристройку вагончика.
Путь от вагончика до школы искусств в то время занимал порядка 30 минут пешком через болото.
Это было пыткой: 5 раз в неделю я ходила по темноте через болото в школу искусств. Туда 30 минут, обратно 30 минут по морозу.
Иногда шла на автобусную остановку, чтобы доехать на автобусе. Но смысла особого в этом не было-до остановки тоже было идти минут 15-20, это район школы #10, где я училась.
Контраст двух жизней закалил меня на всю жизнь: в Тбилиси мама провожала и встречала меня со школы до 6-го класса, а это было 7 минут пешком по теплу и безопасности.
И уже в 7-м классе вдруг полная автономность в морозе, через болото и на мне были покупки еды и каких-то бытовых вещей.
Я повзрослела лет на 10 за первые 2 месяца жизни в Ноябрьске.
В 7-м классе я получила первые деньги: платили лучшим ученикам стипендию, и те 25(?) рублей, или что-то около того стали огромным подспорьем для нас с мамой.
Потом я стала писать статьи в городские газеты о школе, мне исправно платили гонорары. Я помню, как ходила на почту получать их, паспорта не было, достаточно было показать извещение и свидетельство и рождении.
Мама сначала шила вещи на заказ, потом ее пригласили преподавать курсы кройки, шить и вышивки.
И параллельно она торговала на «Пяточке»: в морозы, дожди, северную жару мама делала деньги. Часть отдавала местным рекетирам, часть приносила домой.
После 9-го класса мама сказала мне, что забрала документы из школы и отдала их в педагогический колледж, на музыкальное отделение. И так я стала студенткой колледжа не по своей воле.
Музыку я не любила, школу музыкальную закончила только из-за мамы, но ни слуха, ни голоса у меня не было. Как-то училась на силе воли и на хорошей технике игры на фортепиано.
В педагогическом колледже с первого дня начались конфликты с преподавателями: меня пытались загнать в рамки «делать так и никак иначе», а я свободолюбивая девочка-подросток 15-ти лет. В школе у меня был авторитет, я училась хорошо, вела программу на школьном радио, писала статьи в газеты, готовила все школьные стенгазеты, иногда проверяла контрольные по-русскому языку по просьбе учителя.
А в колледже авторитета не было, желания учиться музыке, чтобы дальше преподавать ее детям в садике или школе тоже не было. Доучившись до конца семестра я ушла в вечернюю школу, чтобы за январь-май 1994-го года закончить экстерном 11-й класс.
В Ноябрьске не было возможности уйти в школу на экстернат, меня спасли наши друзья в Новом Уренгое: я уехала жить к ним и там училась в вечерней школе.
Мама была бессильна против моего решения: на Севере мои ровесники не имели особых перспектив, если у их родителей не было больших денег, связей, квартиры на Земле (так называли любые точки проживания за пределами Крайнего Севера) и возможностей устроить ребенка в ВУЗ.
Я же хотела получить аттестат 11-ти классов и уехать в Барнаул, где жили бабушка и дедушка, там уже поступать в ВУЗ.
И вот так я оказалась в 16 лет в Барнауле: получила аттестат вечерней школы в июне, 1994-го, вернулась в Ноябрьск, собрала чемодан с вещами и на следующий день улетела.
На этом моя жизнь на Севере закончилась.