Глава 3
Владимир, застонав, прорвался
В явь от мучительного сна –
Кошмар не раз уж повторялся,
Но правда в нем была видна.
Тогда церковным иерархам
Действительно ведь уступил,
И пусть с мучением и страхом –
Но Блуда за разбой казнил…
* *
День хмурый только начинался:
Сквозь разноцветное окно
Не лился свет, а словно крался
С глухою мутью заодно.
Уж третья началась неделя,
Как князь великий занемог,
И с каждым днем был все слабее –
Уже не преступал порог.
Коснятко осторожно двинул
У двери толстую петель,
Он по смерти отца, Добрыни,
Был воеводою теперь.
- Князь, сын Борис твой прибыл
С Ростова, яко ты велел.
Владимир словно свет увидел,
Что от окна наверх летел,
Борис – сын от княгини Анны
И Глеб – его молодший брат -
Хоть были младшими, но странно
Средь сыновей князь им лишь рад.
Быть может, потому, что оба
Ему напоминали мать
Своим спокойствием беззлобным,
Своим уменьем все понять.
Уход в тот мир жены законной
Владимир трудно пережил,
Все думалось: в судьбе неровной
Тепла ей мало уделил.
Он помнил, как она боялась
Его от свадебных смотрин,
И только после привязалась
Сквозь череду ночей и дин.
Как сам учил он потихоньку
Ее по-русски говорить,
Он же голосочком тонким
Его – кафизмы выводить.
И вот давно уже угасла
Душа же все по ней болит,
И в склепе шиферном и красном
Под полом в Десятинной спит.
«Но, вот, два сына – плоть от плоти
Ее, родимой, и моей –
Владимир думал, - не в почете
Держу их у души своей.
У Глеба Муром в княжьей воле,
Борис в Ростове…. Я, вот, слег…
А печенеги наготове
И супротив их не помог…»
Бориса из Ростова вызвал
Князь чуть до болести своей,
Степной дозор как только вызнал
Движенье печенежских вжей.
Нехорошо все так совпало –
Болезнь и Ярославов бунт,
И думать поводом давало
Устройство чьих-то хитрых плут.
«Не Святополком ли с Рейнберном
Плетутся хитрые силки,
Чтоб в окаянствии неверном
Поганых привести полки?..
Ох, Святополк, ох, окаянный!..» -
Князь вновь поморщился на мысль,
Но не дал ходу думам бранным –
В опочивальне был Борис.
К отцу он подошел поспешно,
К руке его лицом припал,
Но лобызаний прежде нежных
С ног на колени мягко стал.
И чувствуя себя неважно,
Князь все же любовался им –
Лицом открытым и отважным,
Любимым сыном, дорогим.
Борис был в мать – немного смуглый
С горбинкой благородной в нос,
С родимцем в лоб печаткой круглой
И с блеском смоляных волос.
Но среди них седую прядку
Князь вдруг увидел на виске…
«И сыну моему не сладко…» -
Вдруг сердце дрогнуло в тоске.
Глава 4
Борис присел у изголовья
На низенький дубовый стул,
От переносицы к надбровью
Луч света из окна скользнул.
- Сынок! – ему Владимир молвит,
- Как хорошо, что ты успел.
Уже со смертью я помолвлен
И скоро буду не у дел.
Борис придвинулся чуть ближе.
- Зачем ты сам зовешь конец? –
Добавил, подогнувшись ниже:
- Бог милостивый есть, отец.
- Бог милостив… - Владимир тихо,
Глазами в потолок уйдя,
Едва сказал: – Минует лихо
Но не таких, сынок, как я…
Таких, как я, Бог не прощает
И смерть им лютую дает,
Как пыткою томит и мает,
И перед смертью душу рвет…
- Борис, сынок!.. – князь приподнялся.
- Отец, ты что?.. Лежи, лежи!.. –
Борис унять его пытался…
- Нет, слушай, сыне…. Ты скажи,
Зачем кровавая, гнилая
Вся жизнь моя как мутный дым,
И лицемерная, и злая –
Ведь я же не христианин?..
Весь от волнения колышась,
Щекой Владимир задрожал,
И на подушку опустившись
Бориса руку сильно сжал.
- Отец, зачем так говоришь ты?
Ведь столько сделал ты добра:
Для нищей братии раскрыты
Твои хранилища всегда.
Не ты ль велел возить повозки
С едой по Киевским весям,
Чтоб всяк больной без переноски
Отведать снеди мог и сам?
А сколько люда к просвещенью
Направил, школы учредил,
Дав доступ к слова разуменью,
Письму и чтенью научил?
Уж колосятся эти всходы…
А сколько строил ты церквей,
Казну не жаля для народа? –
Они теперь полны людей…
Владимир усмехнулся горько
И муху слабо отогнал:
- Ты знаешь, как я в Василькове
Обет построить церкву дал?
Там печенеги нас погнали
Перевернули кверху дном,
Кметей и гридников поклали,
А я сховался под мостом.
Вот там тогда, от страха зелен,
Тогда сказал, что слово дам,
Коль выживу, то буду верен –
Построю за спасенье храм…
Вот так все делал я – от страха,
От страха за свою судьбу…
Проклятую…. Хоть рвал рубаху –
Мол, я всегда служил Христу…
Я ж и к Нему пришел из страха –
Владимир приподнялся вновь.
- Чернец сказал мне: княже, бяху
Тебе в аду, кипящем в кровь.
Я испугался и поверил…
Но не Христу, а страху лишь,
Я страху лишь всегда был верен,
Ему служил лишь только – слышь?..
И страхом наложил крещенье
На свой запуганный народ.
Мол, враг мой будет без прощенья –
Тот, кто на Днепр не придет.
Огнем, мечом согнал всех в воду –
Весь Киев, следом Новгород –
Все страхом, силой…. Идут годы,
Но не к Христу идет народ.
Идут к волхвам, бесям старинным,
Тоскуют о своих богах -
Не христиане, а языне,
И мстят теперь за прошлый страх…
Борис как будто в сердце тоже
Отцову боль вдруг ощутил:
- Нет, нет, отец!.. Себя негоже
Корить, что ты креститель был.
Смотри – уж сами строят храмы,
Детей в ученье отдают,
Уж иноки пещеры сами
В горах под Киевом гребут.
Проснулась Русь и идет к свету
И ты ей свет сей засветил…
Владимир простонал: - Мне нету
Прощенья за все то, кем был…
Борис, сынок, ты знаешь – снятся
Мне все, кого я погубил…
Живые будто…. И грозятся
Пустить мне душу на распыл.
А я, сынок, сгубил немало
Людей – их смерть люта взяла…
Ох, как же ты меня достала!.. –
Он муху вновь согнал со лба.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь